Эортология

Эортоло́гия (греч. έορτή праздник + греч. λόγος слово, речь, разум; мнение, учение), праздникове́дение — историческая наука, предметом которой являются праздники.

Исторически эортология возникает в системе богословских наук в рамках литургики — специальной церковной науки, занимающейся изучением богослужения — составляя, наряду с гимногра́фией, один из её подотделов, сосредотачивающийся на вопросах истории возникновения праздников, их развития, а также сопутствующих этому вопросах истории возникновения календаря и типов календарей, развития Типикона как регулятора повседневной и праздничной церковной жизни.

В XX веке термин появляется также на стыке культурологических и психолого-педагогических прикладных исследований, предметом которых являются праздники как формы социальной активности. Так, в комбинации с игрологией эортологи́ческий материал привлекается в объёме, не предполагающем специфического богословского осмысления праздников религиозного происхождения, сосредотачивая внимание прежде всего на внешних структурообразующих формах праздников и её психическом восприятии участниками, обосновывая на этом те или иные рекомендации по технической организации соответствующих массовых действ.

Литература

• архим.Киприан (Керн). [lib.eparhia-saratov.ru/books/10k/kiprian/liturgika1/liturgika1.pdf Литургика. Гимнография и эортология] (рус.) (pdf). Проверено 4 сентября 2010. [www.webcitation.org/67WsUBogY Архивировано из первоисточника 9 мая 2012].

• Григорьев С.В., Фролов А.С. [www.igrologia.ru/Eortologia.htm Игра и праздник: Тезаурус по празднично-игровой культуре] / Рецензенты: д.п.н. Вульфов Б.З., д.ф.н. проф. Разумный В.А. — М.: Московия, 2006. — 204 с. — ISBN 5-901667-08-5.

Отрывок, характеризующий Эортология

Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.