Эос

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Эос
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Эос (др.-греч. Ἕως, эпич. Ἠώς, микен. a-wo-i-jo)[1] — в древнегреческой мифологии[2] богиня зари[3], дочь Гипериона и титаниды Тейи[4][5], сестра Гелиоса и Селены[6] (по другим вариантам она была дочерью Гелиоса; матерью её считалась иногда и Ночь). Её называют Паллантиадой[7]. Муж Астрей, её дети: Анемы (ветры) и Астры (звёзды)[8].

Эос появлялась ранним утром, выходя из океана, и на колеснице, запряженной прекрасными лошадьми, возносилась на небо. Поэты, начиная с Гомера, описывали красоту Эос и её великолепие, называя её «розоперстой», «прекраснокудрой», «златотронной», «одетой в шафранный пеплос» и пр. Её эпитет объясняют так: «Перед восходом солнца на небе появляются расходящиеся из центра розовые полосы, которые напоминают растопыренные пальцы руки»[9].

Богиня с розовыми перстами, как её называет Гомер, поднимается утром со своего ложа, выплывает на своих божественных конях Лампосе и Фаэтоне из глубины моря и озаряет светом вселенную. Уже у Гомера Аврора называется богиней дня и отождествляется (в особенности у трагиков) с Гемерой (днём).

Имя Эос происходит от праиндоевропейского корня *h2aus-os-. В римской мифологии Эос соответствует Аврора, в славянской — Денница, в балтской — Аушра, в индоарийской — Ушас.



Возлюбленные

По многочисленным мифам, Эос имела пылкое сердце и легко увлекалась всяким красивым смертным юношей. Объясняли это тем, что Эос неоднократно делила ложе с Аресом, и Афродита, чьим любовником он был, в отместку внушила Эос вечную неразборчивую страсть к молодым смертным. Именно этим объясняется пунцовый цвет утренней зари, стеснявшейся проведённой ночи.

Из смертных, пользовавшихся её любовью, поэты называют Клита и Тифона; а также Кефала, супруга Прокриды. Если предмет любви Эос не отдавался ей добровольно, она его похищала. Так она похитила Клита, Кефала, возможно, Ганимеда. Орион был её возлюбленным[10], а Тифон стал супругом.

Увлечённая его поразительной красотой, Эос испросила у Зевса ему бессмертие, забыв при этом прибавить просьбу о сохранении ему вечной юности. Когда после долгой счастливой жизни Тифон — олицетворение дневного света — состарился и одряхлел, Эос заперла его в одиночную комнату, откуда порой раздавался его старческий голос. Согласно позднейшему сказанию, Эос из сострадания обратила его в сверчка[11].

От этого брака у Эос были сыновья Эмафион и Мемнон, будущий царь Эфиопии, которому пришлось сражаться под Троей с Ахиллом и пасть от его руки[12]. Эос перенесла тело любимого сына в Эфиопию, где, по представлению древнегреческих поэтов, находились чертоги Гелиоса, и вечно оплакивала его, роняя обильные слезы — утреннюю росу. После смерти Мемнона Эос упросила Зевса превратить его сестер в птиц Мемнонид[13].

Ей посвящён LXXVIII орфический гимн. Действующее лицо трагедии Эсхила «Взвешивание душ» (фр.329 Радт).

В честь Эос назван астероид (221) Эос, открытый в 1882 году.

См. также

Напишите отзыв о статье "Эос"

Примечания

  1. Предметно-понятийный словарь греческого языка. Микенский период. Л., 1986. С.64
  2. Мифы народов мира. М., 1991-92. В 2 т. Т.2. С.663, Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. В 3 т. Т.1. С.526; Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 2, 2 далее
  3. Гомер. Одиссея II 1
  4. Гиперион, в мифологии // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  5. Гесиод. Теогония 371
  6. Гелиос // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  7. Овидий. Метаморфозы IX 422; XV 191
  8. Гесиод. Теогония 378—382; Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 2, 2
  9. Примечания В. Н. Ярхо в кн. Гомер. Одиссея. М., 2000. С.367
  10. Псевдо-Аполлодор. Мифологическая библиотека I 4, 4
  11. Тифон, супруг Эос // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  12. Эос // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  13. Гесиод, фр.353 М.-У.

Литература

Отрывок, характеризующий Эос

– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.