Эпидемия (фильм, 1987)
Эпидемия | |
Epidemic | |
Жанр | |
---|---|
Режиссёр | |
Продюсер | |
В главных ролях |
Ларс фон Триер |
Оператор |
Хеннинг Бендтсен |
Композитор |
Рихард Вагнер |
Кинокомпания | |
Длительность |
106 мин |
Страна | |
Язык | |
Год | |
IMDb | |
«Эпидемия» (англ. Epidemic) — фильм датского режиссёра Ларса фон Триера (1987). Вторая картина трилогии «Европа» («Элемент преступления» — «Эпидемия» — «Европа»).
Содержание
Сюжет
Да здравствуют пустяки! <...> На фоне основательных и серьёзных отношений с молодыми мужчинами "Эпидемия" позиционирует себя как пустяк, ибо среди пустяков чаще всего и встречаются шедевры.
Ларс и Нильс пишут сценарий к фильму с названием «Инспектор и проститутка» (намёк на предыдущий фильм фон Триера — «Элемент преступления»). Работа подходит к концу, и вскоре сценарий будет представлен эксперту Датского института кинематографии Клаэсу Кастхольму Хансену. По нелепой случайности дискета со сценарием была повреждена. У сценаристов остаётся пять дней, чтобы написать новый сценарий.
Ларс и Нильс пишут новый сценарий о молодом человеке, который работает врачом в некой стране будущего, охваченной чумой.
Врач-идеалист пытается помочь больным, не подозревая, что сам распространяет инфекцию.
На ужин с экспертом приходит гипнотизёр с молодой женщиной. Женщина под гипнозом переживает и пересказывает ужасные сцены истории, изложенной в сценарии.
В ролях
- Ларс фон Триер — в роли самого себя / Доктор Месмер
- Нильс Форсель — в роли самого себя
- Майкл Гелтинг
- Клаэс Кастхольм Хансен — в роли самого себя
- Сусанна Оттесен — Сусанна
- Олаф Уссинг — врач из «фильма в фильме»
- Оле Эрнст — врач из «фильма в фильме»
- Иб Хансен — врач из «фильма в фильме»
- Сесилия Хольбек Триер — медсестра
- Свен Али Хаманн — гипнотизёр
- Гитте Линд — медиум
- Удо Кир — в роли самого себя
- Анья Хеммингсен — девушка из Атлантик-Сити
- Кирстен Хеммингсен — женщина из Атлантик-Сити
- Майкл Симпсон — шофёр и пастор
Съемочная группа
- Сценарий: Ларс фон Триер и Нильс Форсель.
- Оператор: Хеннинг Бендтсен (35 мм), Ларе фон Триер, Нильс Вёрсель, Кристофер Нюхольм, Сесилия Хольбек Триер, Сусанна Оттесен, Александр Грошинский (черно-белая пленка, 16 мм).
- Художник-постановщик: Петер Грант.
- Костюмер: Манон Расмуссен.
- Монтаж: Ларс фон Триер, Томас Краг.
- Музыка: Рихард Вагнер, увертюра к опере «Тангейзер», Иоганн Себастьян Бах, Ларс фон Триер и Нильс Форсель.
Награды и номинации
- 1988 — номинант премии International Fantasy Film Award в категории лучший фильм.
Интересные факты
...это самый сложный фильм из всех, что я делал. Оказалось, что делать все самостоятельно — тяжкий труд.
- Ларс фон Триер утверждал, что фильм «Эпидемия» является своего рода наброском к телесериалу «Королевство»[1].
- Сюжет «фильма в фильме», по мнению Ларса фон Триера, немного напоминает «Бал вампиров» Романа Полански[1].
- Члены экспертной комиссии «Данмаркс радио», состоящей из пяти человек, после просмотра «Эпидемии» заявили, что «Эпидемия» — «...худший фильм, который они когда-либо видели. По их мнению, он совершенно непонятен и лишён смысла и к тому же технически настолько плохо сделан, что показ его по телевидению невозможен»[1].
Напишите отзыв о статье "Эпидемия (фильм, 1987)"
Примечания
Ссылки
- «Эпидемия» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.allmovie.com/movie/v139997 Эпидемия] (англ.) на сайте allmovie
|
Отрывок, характеризующий Эпидемия (фильм, 1987)
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.
По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.