Эпирское царство

Эпирское царство
греч. το Βασίλειο της Ηπείρου
царство (1204 - 1261) деспотат (1261 - 1341; 1356 - 1479)
← 1204 — 1261 1261 — 1341 1356 — 1479 →   →   →
Латинская империя и окружающие территории
Столица	Арта (1204 - 1341; 1416 - 1449) Янина (1356 - 1416) Ангелокастрон (1449 - 1460)
Язык(и)	Греческий, албанский
Религия	Православие
Форма правления	Монархия (1204 - 1261) Деспотия (1261 - 1341; 1356 - 1479)
Преемственность
← Византийская империя Византийская империя →

К:Появились в 1204 годуК:Появились в 1261 годуК:Появились в 1356 годуК:Исчезли в 1261 годуК:Исчезли в 1341 годуК:Исчезли в 1479 году

Эпирское царство (греч. το Βασίλειο της Ηπείρου), в некоторых работах также именовавшееся Эпирским деспотатом (греч. Δεσποτάτο της Ηπείρου) или Эпирской деспотией — средневековое греческое государство, образовавшееся на землях бывшей Византийской империи. Являлось осколком Византийской империи, наряду с Никейской и Трапезундской империями. Свой краткий расцвет греческий Эпир пережил в конце 1220-х—начале 1230-х годов, став крупнейшим государством на Балканах. В 1224 - 1230 гг. при Феодоре Комнине Дуке оно носило название Фессалонинской империи. Однако после поражения Феодора от болгар, Эпир и Фессалоники стали фактически независимыми друг от друга.

Впоследствии инициатива по восстановлению Византии (Романии) переходит к Никейской империи, а Эпир резко ослабеваeт, потерпев пoрaжение от болгар. Несмотря на относительную слабость, Эпирский деспотат просуществовал почти полтора столетия, пережив значительные социокультурные трансформации, важнейшим из которых было начало массовых албанских миграций и постепенная итальянизация правящей верхушки через династические браки. В 1341 году остатки эпирских владений, включая столичный город Арта, были наконец вновь включены в состав Византийской империи, став своеобразной компенсацией за окончательную потерю ей своих малоазийских владений. Однако власть константинопольских греков в Эпирe продлилась недолго: уже через семь лет византийский Эпир захватывают сербы. Здесь расрастается мощное Сербо-греческое царство Стефана Душана.

В 1356 году, после смерти Душана, Эпир был вновь восстановлен как независимое греческое государство, однако его мощь подкосила борьба за власть между греками, сербами, албанцами и итальянцами. После 1356 и до его окончательного захвата турками в 1479 года Эпирское царство вполне можно считать деспотатом, чьим правителем даровали титул "деспот", как Сербские правители, так и Византийские императоры. Однако Эпиром на деле правили уже не греки, а различные сербские, албанские и итальянские кланы. Дарованный титул "деспот" также являлся формальностью, так как правители Эпира сохраняли полную независимость от Византии. Более того деспот Эпира Карл I Токко и вовсе вел военные действия против византийский сил в Морейском деспотате.

В результате междоусобиц в 1356 году. Эпир временно распался на три государства: Эпирское царство, Артский деспотат и деспотат Ангеклокастрон и Лепанто. Лишь в 1416 году Эпиру удалось захватить мятежные регионы, однако государство уже ничего не могло противопоставить против османской экспансии. В 1460 году турки захватили Арту, а в 1479 году пали последние крепости Эпирского деспотата.

Территория царства

Территория государства со временем сильно менялась. Первоначально владения эпирского правителя простирались от Диррахия на севере до Коринфского залива на юге, то есть занимали территорию древнего Эпира, Акарнании и Этолии. Со всех сторон он был окружён латинскими и славянскими государствами:

• на востоке латинским Фессалоникийским королевством,
• на северо-востоке Болгарским царством,
• на западе владениями Венеции.

После битвы при Кастории территория царства ограничивалась родовыми владениями эпирского деспота, а сам он признавал себя вассалом византийского императора.

Столицей государства была Арта, которая, наряду с Никеей и Трапезундом, являлась важнейшим оплотом византийской культуры.

Деспотат или царство?

Долгое время в литературе, посвященной истории Византии, считалось, что первые правители Эпира, Михаил I Комнин Дука и его брат Феодор Комнин Дука, обладали титулами деспота, что считалось основанием для использования термина «деспотат» применительно к государственному образованию на западе Балканского полуострова. В 1950−60-е гг. против этого мнения выступили сначала известный французский византинист Л. Стьернон, а позднее — видный югославский византинист — Б. Ферьянчич. Оба исследователя убедительно доказали, что ни в одном из известных исторических источников указанные правители не пользовались титулом «деспота», что лишало оснований считать Эпирское государство «деспотатом». Титул деспота носили правитель Фессалоник Иоанн Дука и правитель Эпира Михаил II Дука (титул был пожалован им никейским императором Иоанном III Дукой Ватацем), однако это не мешало им именоваться императорами, оспаривая этот титул у правителей Никейской империи. Таким образом Эпир можно считать деспотатом со времени восстановления Византийской империи, чьи императоры даровали титул "деспот" правителям Эпира, хотя Эпирское государство по прежнему сохраняло фактическую независимость вплоть до присоединения Эпира к Византии в 1341 году. Все же после смерти Михаила II, правители Эпира больше не претендовали на императорский титул.

Собственно титул деспота, как показал Б. Ферьянчич, не подразумевал каких-либо функций по управлению областью. Мнение, высказанное Л. Стьерноном и Б. Ферьянчичем, было позднее разделено другими известными византинистами: Р. Гийу, Р.-Ж. Лернетцом, К. Вардзосом.

В русскоязычной историографии (История Византии. Т.3; Культура Византии. Т.3) применительно к государству, образованному на западе Балканского полуострова, принято название «Эпирское царство», как более общее. В 1224 Феодор Комнин Дука захватил Фессалоники, второй по величине город в Византийской империи и короновался императором. В связи с чем Эпирское государство короткое время носило название Фессалоникской империи.

В англоязычной историографии исследователи используют как термины «королевство Эпира» (kingdom of Epirus), как Дж. М. Хассей, или «княжество Эпира» (principality of Epirus), как А. Д. Карподзилос. Термин «деспотат» (despotate of Epiros), используемый ещё в некоторых работах, многими современными исследователями считается некорректным (по указанным выше причинам).

Патроним правящей династии в 1205−1318 годах

Во главе Эпирского царства находились представители династии Дук: Михаил I Комнин Дука, основатель царства, был внебрачным сыном севастократора Иоанна Дуки, брата Алексея III. Патронимом Дука, и реже, патронимом Комнин, эпирские правители пользовались в официальных документах: жалованных грамотах, письмах. Данные патронимы изображались на печатях и монетах. Патроним Ангелы использовался только в сочинении Георгия Акрополита, никейского историка. Данный выбор был обусловлен стремлением автора показать то, что эпирские правители принадлежат к роду Ангелов, относительно недавно добившихся титула императора, в то время как патроним Дука, который носили императоры ещё в XI веке, принадлежит только никейскому императору. В современной историографии принято обозначать правившую на западе Балканского полуострова династию как эпирские Дуки.

История

Основание Эпирского царства

Основателем Эпирского царства был Михаил I Комнин Дука, внебрачный сын севастократора Иоанна Дуки, брата Алексея III. Михаил сделал себе карьеру до падения Исаака II в 1195 году, и стал губернатором Малоазийской фемы. При Алексее III он впал в немилость и находился в Константинополе, когда участники Четвёртого крестового похода, крестоносцы и венецианцы, достигли города летом 1203 года.

После захвата Константинополя в апреле 1204 года крестоносцы и венецианцы начали раздел Византийской империи. По договору, заключённому ещё до взятия Константинополя в марте 1204 года между дожем Венецианской республики Энрико Дандоло, графом Балдуином I Фландрским, маркизом Бонифацием I Монферратским и другими предводителями крестоносцев, было установлено, что из владений Византийской империи будет образовано феодальное государство, во главе которого будет поставлен избранный император; он получит часть Константинополя и четверть всех земель империи, а остальные три четверти будут разделены пополам между венецианцами и крестоносцами; собор Святой Софии и выбор патриарха будут предоставлены духовенству той из указанных групп, из которой не будет избран император.

В ходе раздела венецианцы требовали себе побережье Эпира, включая Ионические острова.

Михаил присоединился к свите Бонифация I Монферратского, и тот отправил его овладеть этими землями. В Фессалии произошёл разрыв между Михаилом и Бонифацием, и грек отправился в Арту, которая была под контролем византийского наместника. Дука хотел оказать ему поддержку при сопротивлении латинянам.

Прибыв в город, он узнал о смерти наместника Сенахерима и поднял против его представителей мятеж. Женившись на дочери (или вдове) своего предшественника, происходившей из аристократического рода Мелисинов, Михаил присвоил его обширные владения в регионе. Дука оставил государственных служащих на их должностях и не нарушал прав знати и церкви, из-за чего те приняли его власть без сопротивления. Вместе с тем он стал властителем одной из наиболее богатых провинций Византии, не тронутой крестоносцами.

Вскоре в Эпир направились беженцы из Константинополя, Фессалии и Пелопоннеса, тем самым увеличивая количество его подданных и улучшая финансовое положение деспотата. Михаила стали рассматривать как современного Ноя, собиравшего людей от «латинского потопа» (нашествия латинян).

В 1205 году венецианцы попытались занять отданные им по договору с крестоносцами области, контролировавшиеся в то время Михаилом, которые включали все византийские владения к западу от гор Пинд, крепостей Петрела и Дуррес на севере, до Навпакта в Коринфском заливе на юге.

Чтобы гарантировать безопасность своего господства на международном уровне, Михаил I предпринимал рискованные дипломатические манёвры. Он признал верховенство римского папы и обещал унию эпирской церкви с Римом, так как надеялся на папскую защиту от венецианских атак.

Второй император новообразованной Латинской империи Генрих I Фландрский потребовал у Михаила подчиниться ему, что тот сделал номинально, разрешив своей дочери выйти замуж за брата Генриха Юстаса в 1209 году. Однако Дука не придерживался этого союза, предполагая, что гористый Эпир будет недоступен для тех, с кем он заключал и разрушал союзы. В итоге Генриху удалось вынудить Михаила возобновить союз в 1210 году.

Однако взор эпирского правителя обратился к стратегически важным городам, находившимся под властью латинян. Михаилом были захвачены фессалийский город Лариса и Диррахий, а также порты в Коринфском заливе. В 1214 году он захватил Корфу, принадлежавший Венеции, но в 1215 году был зарезан в собственной постели одним из слуг. Ему наследовал родной брат — Феодор.

Новый правитель Феодор Комнин Дука пребывал при жизни брата при дворе никейского императора. Когда Михаил I обратился к Феодору I Ласкарю с просьбой отпустить брата в Эпир для помощи в управлении, тот исполнил просьбу Михаила, взяв предварительно с Феодора Эпирского клятву в верности ему, как императору, и его никейским преемникам. Когда Феодор Дука сделался эпирским государем, он не стал считаться с клятвой.

Борьба с Латинской империей

Феодор Дука намеревался немедленно напасть на Фессалоники и сразиться с болгарами на пути к городу. Он заключил союз с королевством Сербия и албанскими кланами, и начал боевые действия против Латинской империи. Таким образом, к 1216 году ему удалось захватить большую часть Македонии (включая город Охрид) и Фессалию.

Тем временем император Латинской империи Генрих I Фландрский умер, бароны избрали в императоры его зятя Пьера де Куртене, женатого на Иоланте, сестре Латинских императоров Балдуина I и Генриха I Фландрских.

Получив известие об избрании, пара двинулась из Франции в Константинополь через Рим, где папа Гонорий III короновал Петра императорской короной. Пьер с войском, переплыв через Адриатическое море, высадился у Диррахия и решил отвоевать город у эпирского правителя Феодора. Диррахий был осажден, но город оказался хорошо защищенным и в изобилии снабженным продовольствием. Осада закончилась неудачей. После чего Пьер де Куртене двинулся в торону Константинополя. Но Феодор Дука, устроив засаду в горных теснинах, разбил его. Сам латинский император, по одним источникам, пал в битве, по другим, был схвачен и умер в греческом плену. Вдова Пьера, Иоланта, прибыв в Константинополь, в течение двух лет до своей смерти (1217−1219) управляла государством. Ей наследовал её сын Роберт (1220−1228). Латинская империя была слишком слаба для дальнейшей борьбы. Феодор направил свои войса против королевство Фессалоники. Более того, победа над Пьером де Куртене сильно возвысило авторитет Эпира и угнетающе подействовало на латинян. В 1224 году Феодор осуществил захват королевства Фессалоники.

Расширив свои владения, Феодор был окрылен многочисленными победами и счёл себя вправе короноваться императорским венцом, что означало стать императором ромеев, то есть, другими словами, не признать этого титула за императором Иоанном Ватацем, вступившим на никейский трон в 1221 году. Фессалоникский митрополит Константин Месопотамит уклонился от коронации, не желая нарушать прав жившего в Никее константинопольского патриарха Мануила Сарантена, венчавшего на царство Иоанна Ватаца. Тогда Феодор в 1224 был коронован в качестве императора Фессалоник архиепископом Охрида Димитрием Хоматианом. Таким образом, на месте когда-то единой Византийской империи, на ее землях расположилось уже четыре империи - Никейская и Трапезудская империи в Малой Азии, Фессалонинская и Латинская империи на Балканах.

Тем временем никейский император Иоанн Ватац сделал попытку утвердиться на Балканах. В 1225 году он без боя занял Адрианополь. Однако в этом же году к городу подошли эпироты. Фессалонинский император Феодор, окружив Адрианополь, потребовал от его жителей изгнать войско Ватаца из города. Войскам никейского императора пришлось уступить Феодору Адрианаполь и вернуться в Малую Азию. Феодор заключил союз с болгарами и изгнал западных рыцарей из Фракии.

Таким образом территория Латинской империи была сведена к Константинополю и небольшой области в Малой Азии, лежавшей к югу от Мраморного моря. Вскоре Феодор вплотную приблизился к Константинополю и начал опустошать окрестности латинской столицы, готовясь к осаде. Однако на этом закончились успехи императора Фессалоник.

Назревал разрыв союза Фессалонской империи и Болгарии. После смерти латинского императора Роберта в 1228 году на престол вступил его брат Балдуин II. Поднялся вопрос о регентстве, и некоторые предлагали в регенты болгарского царя Ивана II Асеня (1218−1241/1242), состоявшего в некотором родстве с Балдуином. Иван Асень согласился на предложение и дал обещание освободить для Балдуина земли, занятые врагами, то есть в данном случае, главным образом, Феодором Эпирским. Однако латинские рыцари и представители духовенства настояли на том, чтобы регентом государства был избран Иоанн Бриенский.

Борьба с Болгарским царством

История с регентством Ивана II Асеня в Константинополе вызвала в Феодоре сильные подозрения. Вероломно нарушив союзный договор, он открыл военные действия против болгар. В битве при Клокотнице победило болгарское войско, которому помогла половецкая конница. Сам император Фессалоник Феодор Дука попал в плен и был впоследствии ослеплён за интриги против болгарского царя.

После поражения Эпирское царство распалось на две части. К власти в Фессалониках пришёл брат Феодора Мануил Комнин Дука, который принял титул деспота, в то время как их племянник Михаил II Комнин Дука принял в свою власть Эпир. Таким образом войска Эпира были навсегда отброшены от столицы Латинской империи. В короткое время почти вся Фракия и Южная Македония оказались во власти болгарского царя Ивана Асеня II.

Феодор был освобождён из болгарского плена в 1237 году, после того, как он выдал свою дочь Ирину за Ивана Асеня II. Феодор прибыл в Фессалоники, свергнул своего брата Мануила и сделал своего сына Иоанна правителем Фессалоник, провозгласив его императором, однако Эпирское царство продолжало держаться обособленно от Фессалоник. Более того в 1239 году при поддержке никейских войск Мануил Комнин Дука вернул под свой контроль Фессалию.

В 1241 году в результате хитрости Феодор Комнин Дука попал в плен к никейскому императору Иоанну Ватацу и использовал его в качестве переговорщика с его сыном. В результате в 1243 году году Иоанн Комнин Дука признал верховную власть Никеи, отказался от императорского титула, приняв титул деспота Фессалоник,

Борьба с Никейской империей

В 1244 году, после смерти Иоанна Комнина Дука, его младший брат Димитрий стал новым деспотом Фессалоник. Молодой и беспутный правитель он так и не смог заручиться поддержкой горожан. Когда в 1246 году никейский император Иоанн Ватац оказался рядом с городом, желая начать войну против болгар, местная знать свергла Димитрия Комнина Дуку. Город был захвачен никейцами, а Димитрий был отправлен в темницу в крепость Лентиана.

Царь Эпира Михаил II объединился с латинянами против никейцев. Но в 1249 году Иоанн III Дука Ватац заключил с эпирским правителем мир, заставив Михаила II временно отказаться от притязаний на императорский трон и признать себя деспотом Эпира, а Иоанна императором. Все же под давлением Феодора Комнина Дуки Михаил II пошел войной против Ватаца. В итоге в 1253 году Никея вынудила правителя Эпира сдаться. Михаил II уступил значительную часть своей территории, его сын Никифор был увезен ко двору императора Иоанна Ватаца в качестве заложника. Феодора Комнина Дука отправили в темницу

Новый никейский император Феодор II Ласкарис заключил новый союз с Михаилом II Дука, и их дети, Мария Ласкарис, внучка никейского императора Иоанна III, и Никифор I Комнин Дука, которого при Феодоре II отпустили в Эпир. в 1256 году они наконец поженились, в связи с чем мать невесты передала Феодору Ласкарису Диррахий и македонский город Сервию. (Правда, через 2 года Мария умерла.) Однако Михаил не желал передавать собственные владения и в 1257 году восстал, нанеся поражение никейской армии, ведомой Георгием Акрополитом. Когда эпирцы подошли к Фессалоникам, то на западе Эпир был атакован войсками короля Манфреда Сицилийского, завоевавшего земли на территории нынешней Албании и остров Корфу. Но Михаил, сразу выдав за него свою дочь Елену, заключил союз с Королевством Сицилия.

После смерти Феодора II Ласкариса Михаил II Дука вновь стал претендовать на Константинопольский престол. Правитель Эпира предпринял ряд военных походов в Македонию. По сообщению византийского историка Никифора Григоры (и косвенно — Георгия Акрополита), конечной целью кампаний было освобождение эпирским правителем Константинополя и его восшествие на престол в качестве византийского императора. При этом Михаил II в издаваемых им грамотах именовался как «моя царственность», что характерно для византийских императоров. Данные претензии говорят о том, что принятие эпирским правителем, претендовавшим на титул императора, титула «деспот» оказалось сугубо номинальным действием, направленным на то, чтобы получить возможность собрать силы для борьбы за константинопольский престол.

Михаил II стал формировать антиникейский союз. Король Манфред Сицилийский прислал правителю Эпира четыреста конных рыцарей из Священной Римской империи. Вскоре к этому союзу присоединился правитель Ахейского княжества Вильгельм II Виллардуэн. В том же году Дочь Михаила Анна вышла замуж за ахейского князя. Конечной целью союза был захват Константинополя, но в первую очереди Михаил II предполагал захватить Фессалоники. Михаил II и Вильгельм II сошлись с никейским императором Михаилом VIII Палеологом в битве при Пелагонии. Но почти сразу антиникейская коалиция распалась из-за внутренних противоречий. Михаил II и его сын Никифор заподозрили своих союзников в измене против интересов Эпира в захвате Константинополя и покинули лагерь. Внебрачный сын Михаила II Иоанн Дука и вовсе перешел на сторону Михаила VIII Палеолога.

В результате битвы при Пелагонии большинство рыцарей Сицилии и Ахейи погибло, либо попало в плен. Сам правитель Ахейского княжества Вильгельм II Виллардуэн, бежал с поля битвы, но был опознан недалеко от Кастории и взят в плен. Впоследствии, чтобы возвратить себе свободу, франкский государь должен был по договору 1262 года уступить грекам Монемвасию, Майну и Мистру. Поражение сил Ахейского княжества обрекло на гибель Латинскую империю, у которой не оставалось более сильных союзников.

Также в результате битвы латино-эпирский союз распался. В течение короткого времени никейцы смогли захватить столицу царства — Арту, сам Михаил II был вынужден покинуть Эпир на корабле. Но власть эпирского правителя не была окончательно уничтожена: никейцам не удалось взять другой крупный город — Янину. Внебрачный сын правителя, Иоанн, вскоре вернулся на сторону отца вместе с возглавляемым им войском из влахов. А на землях царства, захваченных Никейской империей, началось восстание против малоазийских войск из-за жестокого грабежа эпирского населения. Значительным событием стала победа Никифора, сына Михаила II, над никейскими войсками в 1260 г.

После перечисленных событий Михаил II вернулся в Эпир и к концу того же года подчинил себе весь Эпир, однако для наступления в македонские и фракийские провинции никейского императора сил у правителя Эпира не хватало. Михаил VIII Палеолог заключил с Эпиром перемирие и пленные никейцы были освобождены. Теперь Никейский император сосредоточил все свои усилия на захват Константинополя. В результате один из никейских отрядов смог пробраться в город и освободить Константинополь в 1261 г., после чего была восстановлена Византийская империя.

Итальянские вторжения

После восстановления империи Михаилом VIII, он часто беспокоил Эпир, вынудив сына Михаила II Никифора жениться на своей племяннице Анне Кантакузиной в 1265 году. Палеолог считал Эпир своим вассалом, хотя Михаил II и его сын продолжали сношения с латинскими Ахейскими князьями и герцогами Афин.

В 1267 или 1268 году Михаил II умер, и его владения были разделены между двумя сыновьями: Никифору I достался Эпир, а Иоанну — Фессалия. Византия не пыталась захватить Эпир, и Никифор I наследовал своему отцу. С этого момента правители Эпира больше не оспаривали императорский титул у Константинополя, довольствуясь титулом деспота. В 1270 году Корфу были захвачены королём Сицилии и Неаполя Карлом I Анжуйским, который готовился к крупномасштабному походу на Константинополь, намереваясь возродить Латинскую империю. В 1272 году он захватил Диррахий и большую часть Албании, провозгласив себя королём Албании. Никифор I заключил с ним союз, согласившись стать его вассалом. В 1280 году армия Карла I захватила Бутринти и начала осаду Берата. Но осада окончилась неудачно, византийская армия в 1281 году смогла отбросить армию Карла, что дало византийскому императору Михаилу VIII контроль за внутренней частью Албании и северным Эпиром. Прибрежные города остались у Карла Анжуйского. Более того В 1282 году произошло восстание на Сицилии (Сицилийская вечерня), и Карл был вынужден отказаться от полномасштабной войне с Византией. Таким образом Албания была потеряна для Эпирского деспотата.

Во время правления сына Михаила VIII — византийского императора Андроника II, Никифор заключил альянс с Константинополем. Однако в 1292 году он заключил союз с Неаполитанским королём Карлом II (унаследовавшим от отца Карла I владения на границах Эпира в Албании и Ахее), несмотря на то, что тот был побеждён флотом Андроника.

Никифор выдал свою дочь замуж за сына Карла II, Филиппа I из Таранто и продал большую часть своей территории ему.

После смерти Никифора около 1297 года во время правления его вдовы Анны (управлявшей в качестве регента имением её сына Фомы I), кузины византийского императора Андроника, византийское влияние на Эпир выросло. В 1300 году она восстала против Филиппа в пользу Византии; латинян выселили, но она была вынуждена возвратить ему некоторые территории.

Гибель царства

Анне удалось женить своего сына на дочери соправителя Византийской империи Михаила IX Палеолога Анне Палеолог, но Фома был убит в 1318 году своим кузеном Николаем Орсини, женившемся на его вдове и взявшим под свой контроль Эпир.

Византийский император Андроник II признал Николая законным правителем Эпира, но тот был свергнут собственным братом Иоанном II в 1323 году. В свою очередь, Иоанн через 12 лет был отравлен своей женой Анной дочерью Димитрия (Михаила) Комнина Дуки, сына эпирского царя Михаила II Комнина Дуки, ставшей регентшей Эпира при сыне Никифоре II.

В 1337 году новый император Византии Андроник III прибыл в Северный Эпир с армией из 2 000 турок, служивших его союзнику — Умуру, эмиру Айдына. Анна пыталась начать переговоры, но Андроник потребовал полную капитуляцию царства, на которую она согласилась. Таким образом Эпирское царство перешло под власть Византии.

Условием соглашения о присоединении Эпира было то, что Никифор II женится на одной из дочерей слуги императора — Иоанна VI Кантакузина. Когда настал черёд выполнения условия, Никифор исчез. Андроник III узнал о том, что тот сбежал в Италию с помощью эпирской знати, которая желала независимости царства. Никифор остался в Таранто в Италии, при дворе Екатерины II Валуа, номинальной императрицы Константинополя ().

В 1339 году началось восстание, поддержанное Валуа, бывшей в то время в Пелопоннесе, и вернувшимся в Эпир Никифором. В конце года имперская армия восстановила власть Византии, и в 1340 году туда прибыл Андроник III вместе с Иоанном VI Кантакузином. Никифор признал власть императора. Он женился на Марии Кантакузине, дочери Иоанна, и получил титул «паниперсеваст» (panhypersebastos).

Восстановление государства

Империя скоро впала в гражданскую войну между Иоанном V Палеологом и Иоанном VI Кантакузином, а Эпир был завоёван королём Сербии, к тому времени уже коронованным царем сербов и греков, Стефаном IV. После смерти последнего в 1355 году его государство начало быстро распадаться, чем и воспользовался Никифор II, восстановивший свою власть в Эпире в 1356 году, к которому он в 1357 году присоединил Фессалию. Весной 1356 года он прогнал сербов из столицы царства — Арты. Однако он был убит в сражении с албанскими мятежниками в 1359 году, и территория царства вошла в состав владений сводного брата Стефана IV — Симеона Палеолога. В 1367 году Эпирское царство было восстановлено при сербском аристократе Фоме II Прелюбовиче. Большая часть страны была под контролем албанских кланов, разделённая между несколькими правителями, каждый из которых именовал себя деспотом. В 1384 году, через год после смерти Фомы II его вдова вступила в повторный брак и передала царство итальянцам. Сербские и итальянские правители просили помощи у османских турок в борьбе с албанцами. К 1416 году семья Toккo из Кефалинии преуспела в воссоединении Эпира, но внутренние распри ослабили регион, и турки захватили его в 1430 году, Арту в 1449 и Воницу в 1479. За исключением нескольких прибрежных венецианских городов, власть франков в Греции окончилась.

Этнический и социальный состав царства

Основу государства составляли православные (греки и арнауты), которые не покорились крестоносцам (Латинской империи) и продолжали борьбу за возрождение Византии. В областях Македонии и Фракии, входивших временно в состав государства, преобладало славянское население, расселившееся на этих землях ещё в VII в. Основными социальными группами были: аристократия, духовенство (монашество и приходское), горожане, крестьянство. При этом, как показывает судопроизводственная документация (постановления Охридского синода, возглавляемого Димитрием Хоматианом), горожане являлись, в основном, мелкими земельными собственниками. Среди крестьян существовали группы зависимых крестьян (парики или дулопарики), собственниками которых являлась церковь или представители аристократии. Однако основной группой оставались свободные крестьяне, общины которых были особенно распространены в северных районах царства. В отличие от Никейской империи прония (условное владения за службу) не получило широкого распространения в Эпире.

Правители Эпирского царства

По-настоящему греческим государство было в 1205−1318 годах, когда правила византийская династия Дука, конкурировавшая с другим греческим государством — Никейской империей за право восстановить Византию и занять её столицу — город Константинополь.

После 1318 года власть в Эпире переходит в руки итальянской династии Орсини, затем сербам, французам, итальянцам, а в 1460 году — туркам (Османская империя).

Правители Эпира

Годы правления	Имя
1205—1215	Михаил I Комнин Дука
1215—1230	Феодор Комнин Дука
1230—1231	Мануил Комнин Дука
1231—1267	Михаил II Комнин Дука
1268—1296	Никифор I Комнин Дука
1296—1317	Фома I Комнин Дука (с 1296 по 1313 годы в качестве регента правила его мать — Анна I Кантакузина, а фактически весь период — Джованни Орсини)
1318—1323	Николай Орсини
1323—1335	Иоанн II Орсини
1335—1340	Никифор II Орсини (с 1335 по 1340 годы в качестве регента правила его мать — Анна II Кантакузина)

Генеалогия

Мануил Ангел (до 1060-пос.1095), патриций 1078/81   
│
├─>Константин Ангел (ок.1088-пос.1166), севастогипертат
   X Феодора Комнина (1096-пос.1126), дочь Алексея I Комнина
   │        
   ├─>Иоанн Дука (ум.1200), севастократор   
      X 1)Зоя 
      X 2)Зоя Дукиня 
      X 3)(незаконная) неизвестная
      │
      ├─1>Исаак Комнин Дука (ум.1203)
      │  X Евдокия Комнина Вранаина (ум.пос.1187)
      │
      ├─1>Алексей Комнин Дука (ум.1183 или после)
      │
      ├─2>Феодор Комнин Дука (1180/85-1254/55), имп. Фессалии 1224-30
      │  X Мария Дукиня Комнина Петралифаина
      │  │
      │  ├─>Анна Комнина Дукиня (ум.1258)
      │  │  X Стефан Радослав (1192-1235), король Сербии 1228-34
      │  │
      │  ├─>Иоанн Комнин Дука (ум.1244), имп. Фессалии 1237-43
      │  │
      │  ├─>Ирина Комнина Ангелина (ум.пос.1241)
      │  │  X Иван Асень II (ум.1241) царь Болгарии с 1218
      │  │
      │  ├─>Димитрий Комнин Дука (1220-пос.1246), деспот Фессалии с 1244
      │  
      ├─2>(дочь) Комнина Дукиня (род.1280/85), сестра-близнец Феодора 
      │ 
      ├─2>Мануил Комнин Дука (1187-1241), деспот Фессалии  1230-37 
      │  X 1)Евфимия Сербская (ум.1217/24) 
      │  X 2)Мария Болгарская (ум.пос.1238)
      │  │
      │  ├─2>Елена Комнина Дукиня
      │     X Вильгельм Веронский, тетрарх Халкиды 
      │ 
      ├─2>Константин Комнин Дука (ум.пос.1242), деспот Этолии с 1225
      │ 
      ├─2>(дочь) Комнина Дукиня (ум.пос.1205/15) 
      │  X неизвестный Кантакузин
      │ 
      ├─2>Анна Комнина Дукиня (ум.пос.1233)
      │  X Матео II Орсини (ум.1259/64), граф Кефалонии с 1238
      │ 
      ├─3>(незак.) Михаил I Комнин Дука (ум.1215), царь Эпира с 1205
         X 1)неизвестная Мелиссина (ум.до 1204)
         X 2)неизвестная Мелиссина, кузина 1-й жены
         X 3)(незаконная) неизвестная (ум.пос.1215)
         │ 
         ├─1>(дочь) Комнина(ум.пос.1209)
         │  X Эсташ де Эно (1180/82-1219), регент Фессалии
         │
         ├─>Феодора Комнина(ум.пос.1215)
         │
         ├─2>Мария Комнина
         │  X 1)неизвестный Сфрандзи 
         │  X 2)Константин Шабарон (ум.пос.1258)
         │
         ├─2>Константин Комнин (ум.до 1214)
         │
         │   (незаконный)
         ├─3>Михаил II Комнин Дука (1205-1266/68), царь Эпира с 1230
            X 1)Феодора Дукиня Петралифаина (ум.пос.1256)
            X 2)(незаконная) Гангрена
            │
            ├─1>Евдокия
            │
            ├─1>Иоанн Комнин Дука (ум.1281/89)
            │  X неизвестная Торникина (ум.пос.1264)
            │  │
            │  ├─>Елена Дукиня Торникина Комнина (ум.пос.1288)
            │     X Алексей Рауль (ум.1303)
            │ 
            ├─1>Никифор I Комнин Дука (1240-1297), царь Эпира с 1266/68
            │  X 1)Мария Дукиня Ласкарина (1241/44-1258/59)
            │  X 2)Анна Палеологиня Кантакузина (1246/49-пос.1313)
            │  │ 
            │  ├─1>(дочь) Комнина Дукиня (1258-до 1294)
            │  │  X Фадрике Кастильский (1223-1277), инфант
            │  │  
            │  ├─2>Мария Комнина Дукиня (ум.пос.1304)
            │  │  X Иоанн I Орсини (ум.1317), граф Кефалонии
            │  │  │
            │  │  ├─>Николай Орсини (ум.1323), царь Эпира с 1318
            │  │  │  X Анна Палеолог (1287/92-1321), дочь Михаила IX
            │  │  │
            │  │  ├─>Иоанн II Орсини (ум.1335), царь Эпира с 1323
            │  │     X Анна Палеологиня Ангелина (ум.пос.1355)
            │  │     │
            │  │     ├─>Никифор II Орсини (1328-1359), царь Эпира с 1335
            │  │       X Мария Кантакузина (ум.пос.1379),дочь Иоанна VI
            │  │
            │  ├─2>Тамара Ангелина Комнина (1277/82-1311)
            │  │  X Филипп I Тарентский (1278-1331), князь Ахейи
            │  │   
            │  ├─2>Михаил Дука Ангел (ум.1291/98)
            │  │ 
            │  ├─2>Фома I Комнин Дука (1285-1318), царь Эпира с 1297
            │     X Анна Палеолог (1287/92-1321), дочь Михаила IX
            │
            ├─1>Дмитрий Дука Комнин Ангел (ум.пос.1304), деспот
            │  X 1)Анна Палеолог (1260-1299), дочь Михаила VIII
            │  X 2)Анна Болгарская (1264/69-пос.1304)
            │  │
            │  ├─1>Андроник Палеолог Ангел (ум.1326/28), архонт Белграда
            │     X неизвестная Кокалатисса
            │     │
            │     ├─>Анна Палеологиня Ангелина (ум.пос.1355)
            │     │  X 1)Иоанн II Орсини (ум.1335), царь Эпира с 1323
            │     │  X 2)Иван Комнин Асень (ум.1358/63), деспот Албании
            │     │
            │     ├─>(дочь) Палеологиня Ангелина
            │        X Иоанн Ангел (ум.1348/50), префект Фессалии
            │      
            ├─1>Елена Дукиня Ангелина (ок.1242-1271)
            │  X Манфред(1232-1266), король Сицилии с 1258
            │    
            ├─1>Анна (Агнесса) Комнинодукиня (1243/46-1286)   
            │  X 1)Гильом II (1209/18-1278), князь Ахейи с 1246
            │  X 2)Николай II де Сент-Омер (ум.1294), лорд Эвбеи   
            │
            │   (незаконный)     
            ├─2>Иоанн I Дука Комнин (ок.1240-1289), деспот Фесс. с 1268
            │  X Гипомона(в монашестве) (ум.пос.1291)
            │  │ 
            │  ├─>Михаил Дука Комнин Ангел (1261/66-1307)
            │  │ 
            │  ├─>Константин I Дука (1263/70-1303), дес. Фесс. с 1289
            │  │  X Анна Евагионисса (ум.1317)
            │  │  │
            │  │  ├─>Иоанн II Дука (ум.1318), деспот Фессалии с 1303
            │  │     X Елена Палеолог (ум.пос.1315), дочь Андроника II
            │  │
            │  ├─>Елена Комнинодукиня (ум.1294/95)
            │  │  X 1)Гильом I (ум.1287), герцог Афинский
            │  │  X 2)Гуго де Бриенн (ок.1240-1296), граф Лечче
            │  │                     
            │  ├─>Фёдор Комнинодука Ангел (ум.1300/03), севастократор
            │  │ 
            │  ├─>(дочь) Комнинодукиня
            │  │  X Андроник Тарханиот (ум.1283), коноставл
            │  │  
            │  ├─>Елена Комнинодукиня Ангелина (ум.1298/99)
            │  │  X Стефан Урош II (ок.1253-1321), король Сербии с 1282
            │  │
            │  ├─> ? (дочь) Комнинодукиня Ангелина (ум.пос.1284)
            │    
            ├─2>(незаконный) Фёдор Комнинодука (ум.1257/59), архонт    
            │
            ├─2>(незаконный) Мануил Комнинодука (ум.пос.1261/9), архонт

См. также

• Древнеэпирское царство
• Трапезундская империя
• Морейский деспотат
• Деспотат Ангелокастрон и Лепанто

Литература

• Эпир // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Васильев А. А. История Византии. — Москва: Алетейя, 2000. — Т. 2.
• [www.historia.ru/2011/01/denisov.htm Денисов С. А. Титулатура, патронимы и генеалогия правителей Эпирского царства (1204−1261) по данным актового материала // «Мир истории» — 2011. — № 1.]
• Жаворонков П. И. Культура Эпирского царства // Культура Византии XIII—XV вв. / Отв. ред. Г. Г. Литаврин — М., 1991.
• Литаврин Г. Г. Социально-экономический и политический строй Никейской империи,Эпирского царства и Трапезундской империи // История Византии / Под ред. С. Д. Сказкина — М., 1967. — Т. 3.
• Успенский Ф. И. История Византийской империи XI−XV вв. Восточный вопрос — М., 1997; (М., 1948)
• Ферjанчић Б. Деспоти у Византији и јужнословенским земљама — Београд, 1960.
• Ферјанчић Б. Племство у Епирској држави прве половине XIII века (1204−1261) // «Глас САНУ» Отд. истор. наука. — 1986. — Кн. 5. — С. 131−178.
• Fine, John Van Antwerp (1994), [books.google.gr/books?id=Hh0Bu8C66TsC The Late Medieval Balkans: A Critical Survey from the Late Twelfth Century to the Ottoman Conquest], University of Michigan Press, ISBN 978-0472082605, <books.google.gr/books?id=Hh0Bu8C66TsC> 
• Bredenkamp H. The Byzantine Empire of Thessalonike (1224—1242). — Thessalonike, 1995.
• Fine J.V.A. The Late Medieval Balkans: A Critical Survey from the Late Twelfth Century to the Ottoman Conquest. — University of Michigan 1994. — ISBN 0-472-08260-4.
• Λάππας Ν.Αθ. Πολιτική Ιστορία του κράτους της Ηπείρου κατά τον 13 αι. — Θεσσαλονική, 2007.
• Nicol, Donald MacGillivray (2010), [books.google.com/books?id=XIj0FfKto9AC The Despotate of Epiros 1267–1479: A Contribution to the History of Greece in the Middle Ages], Cambridge University Press, ISBN 978-0-521130899, <books.google.com/books?id=XIj0FfKto9AC> 
• Nicol D. M. The Despotate of Epiros (1204−1267). — Oxford, 1957.
• Nicol D. M. The Last Centuries of Byzantium, 1261−1453. 2. Aufl. — Cambridge, 1993.
• Stiernon L. Les origines du despotat ďEpire // REB. — 1959. — T. 17. — P. 90−126.
• Stiernon L. Les origines du despotate ďEpire // Congrès international des études byzantines. XIIe. Ochride. Actes. Ochride. — 1961. — P. 197−202.
• Karpozilos A. D. The ecclesiastical controversy between the kingdom of Nikaea and the principality of Epiros (1217—1233). — Thessaloniki, 1973. — P. 36−37
• Loernetz R.-J. Aux origines du despotat ďEpire et de la principaute ďAchaie // Byz. — 1973. — T. 43. — P. 393.
• Varzos C. La politique dynastique des Comnenes et des Anges la prediction aima (sang) et ľheritage des Grands Comnenes de Trebizonde et de Anges-Comnenes-Doukas ďEpire face aux Lascarides de Nikee // XVI Internationaler Byzantinisten Kongress. — Wien, 1982. — T. 2. — Hbd. 2. — P. 360.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Эпирское царство

Отрывок, характеризующий Эпирское царство

Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.