Эпоха пяти династий и десяти царств
История Китая | |||
Доисторическая эпоха | |||
3 властителя 5 императоров | |||
Династия Ся | |||
Династия Шан | |||
Чжоу | |||
Восточная Чжоу | Вёсны и Осени | ||
Сражающиеся царства | |||
Империя Цинь | |||
(Династия Чу) — смутное время | |||
Хань | Западная Хань | ||
Синь: Ван Ман | |||
Восточная Хань | |||
Троецарствие: | Вэй, Шу, У | ||
Западная Цзинь | |||
16 варварских государств | Восточная Цзинь | ||
Южные и Северные Династии | |||
Династия Суй | |||
Династия Тан | |||
5 династий и 10 царств
| |||
Пять династий и десять царств (кит. 五代十國, пиньинь Wǔdài Shíguó, 907—960) — эпоха политических переворотов в Китае, начавшаяся со свержения династии Тан и закончившаяся установлением династии Сун. За это время на севере страны быстро сменились пять династий, и было основано более 12 независимых царств, преимущественно на юге. Однако традиция называет только десять государственных образований, отсюда и название периода «Десяти царств». Некоторые историки, например Бо Ян, насчитывают 11 царств, включая Янь и Ци, но исключая Северную Хань, которую они считают просто продолжением Поздней Хань.
Пять династий:
- Поздняя Лян (5 июня 907—923)
- Поздняя Тан (923—936)
- Поздняя Цзинь (936—947)
- Поздняя Хань (947—950 или 979, в зависимости от того, считать ли Северную Хань частью династии)
- Поздняя Чжоу (951—960)
Десять царств:
Другие режимы:
- Янь
- Ци
- Чэньдэ (также известно как Чжао)
- Иу
- Диннань
- Упинское наместничество
- Цинъюань цзедуши
- Инь
- Ганьчжоу
- Шачжоу
- Лянчжоу
Содержание
Предыстория
В конце царствования династии Тан имперское правительство предоставило широкие полномочия цзедуши — региональным военным губернаторам. Восстание Хуан Чао подорвало власть центрального правительства, и к началу X века цзедуши стали фактически независимыми от центра. Результатом этой политики и стал период Пяти династий и десяти царств.
Список наиболее значительных цзедуши:
Северный Китай
- Чжу Вэнь в Бяньчжоу (ныне Кайфын, провинция Хэнань), предтеча династии Поздняя Лян
- Ли Кэюн и Ли Цуньсюй в Тайюане (провинция Шаньси), предтечи династии Поздняя Тан
- Лю Жэньгун и Лю Шоугуан в Ючжоу (ныне Пекин), предтечи царства Янь
- Ли Маочжэнь в Фэнсяне (провинция Шэньси), предтеча царства Ци
- Ло Шаовэй в Вэйбо (ныне Дамин, провинция Хэбэй)
- Ван Жун в Чжэньчжоу (ныне Чжэндин, провинция Хэбэй)
- Ван Чучжи в Динчжоу (ныне Дин, провинция Хэбэй)
Южный Китай
- Ян Синми в Янчжоу (провинция Цзянсу), предтеча царства У
- Цянь Лю в Ханчжоу (провинция Чжэцзян), предтеча царства У Юэ
- Ма Инь в Таньчжоу (ныне Чанша, провинция Хунань), предтеча царства Чу
- Ван Шэньчжи в Фучжоу (провинция Фуцзянь), предтеча царства Минь
- Лю Инь в Гуанчжоу (провинция Гуандун), предтеча царства Южная Хань
- Ван Цзянь в Чэнду (провинция Сычуань), предтеча царства Ранняя Шу
Северный Китай
Поздняя Лян
В последние годы правления династии Тан, Чжу Вэнь был фактическим военным диктатором в Северном Китае. Начав свою карьеру участием в повстанческой армии Хуан Чао, он в дальнейшем перешел на сторону империи и сыграл ключевую роль в подавлении восстания. За эти заслуги Чжу Вэнь получил титул цзедуши Сюаньу. В течение нескольких лет он сосредоточил в своих руках большую власть, уничтожив соседних военных правителей и инициировав перенос столицы в Лоян (в нынешней провинции Хэнань), находившийся в зоне его контроля. В 904 г. Чжу Вэнь казнил императора Чжао-цзуна и возвел на трон его 13-летнего сына, который стал марионеткой в его руках. Три года спустя Чжу Вэнь принудил юного императора к отречению в свою пользу и вскоре приказал его убить, провозгласив себя императором Поздней Лян.
В 913 г. Чжу Вэнь был убит собственным сыном Чжу Югуем, которого, в свою очередь, год спустя низложил другой его сын, Чжу Чжэнь (или Ючжэнь). Царствование Чжу Чжэня прошло в борьбе с тюрками-шато под предводительством Ли Цуньсюя. В 923 г. Ли Цуньсюй провозгласил основание династии Поздняя Тан и в том же году разбил Позднюю Лян и занял её столицу Кайфын. Чжу Чжэнь покончил с собой.
Поздняя Тан
В годы правления династии Лян соперничавшие между собой полководцы стали фактически независимыми правителями своих провинций, мало считаясь с властью императора. На севере Китая за власть боролись Ли Цуньсюй и Лю Шоугуан; успех сопутствовал Ли Цуньсюю. В 915 г. ему удалось победить Лю Шоугуана (который с 911 г. был императором самопровозглашенной империи Янь), а в 923 г. Ли Цуньсюй, в свою очередь, провозгласил себя императором и в течение последующих месяцев уничтожил империю Поздняя Лян. Так было положено начало династии Поздняя Тан, первой из трех династий, основанной тюрками-шато. Объединив под своей властью бо́льшую часть Северного Китая, Ли Цуньсюй в 925 г. завоевал также Раннюю Шу — царство, занимавшее территорию провинции Сычуань.
Поздняя Цзинь
Династия Поздняя Тан пережила несколько относительно спокойных лет, но вскоре снова начались мятежи. В 934 г. Сычуань вернула себе независимость (царство Поздняя Шу). В 936 г. ещё один тюрок-шато, Ши Цзинтан, цзедуши Тайюаня, при поддержке киданьской империи Ляо поднял восстание против Поздней Тан. В качестве компенсации за поддержку, Ши Цзинтан пообещал киданям ежегодную дань и 16 округов в районе Ююнь (север нынешней провинции Хэбэй и Пекин). Восстание было успешным; Ши Цзинтан стал императором Поздней Цзинь в том же году.
Вскоре после основания династии кидани попытались при посредстве императора завладеть территорией внутреннего Китая. В 943 г. они объявили войну Поздней Цзинь и через три года овладели её столицей Кайфыном, что и привело к падению династии. Но, захватив обширные области Китая, кидани не смогли или не захотели присоединить их к своей империи, и ушли оттуда в следующем году.
Поздняя Хань
Воспользовавшись моментом безвластия, цзедуши Лю Чжиюань вступил в покинутую столицу в 947 г. и провозгласил основание династии Поздняя Хань, которая стала третьей в ряду последовательных династий тюрок-шато. Эта династия оказалась самой недолговечной; после переворота военачальника Го Вэя в 951 г. власть вернулась к этническим китайцам, в лице династии Поздняя Чжоу. Однако Лю Чун, представитель императорского дома Поздней Хань, основал в Тайюане царство Северная Хань и призвал киданей на помощь в борьбе с Поздней Чжоу.
Поздняя Чжоу
После смерти Го Вэя в 951 г. его приемный сын Чай Жун унаследовал трон и начал политику расширения и объединения страны. В 954 г. его войска разгромили соединенные силы киданей и Северной Хань, отразив их попытки уничтожить Позднюю Чжоу. В период 956—958 гг. армия Поздней Чжоу захватила значительную часть территории Южной Тан, самого значительного царства Южного Китая, которая после поражения была вынуждена уступить все владения к северу от Янцзы. В 959 г. Чай Жун напал на Киданьскую империю, пытаясь вернуть территории, уступленные при Поздней Цзинь. Он одержал ряд побед, но умер от болезни.
В 960 г. военачальник Чжао Куанъинь осуществил государственный переворот и сам занял трон, основав династию Сун. На этом официально закончился период Пяти династий и десяти царств. В течение двух последующих деятилетий Чжао Куанъинь и его преемник Чжао Куанъи победили остававшиеся на территории Китая независимые государства, завоевав Северную Хань в 979 г. и завершив объединение Китая к 982 г.
Северная Хань
Северная Хань, официально включаемая в число Десяти царств, занимала территорию Шаньси — традиционного оплота тюрок-шато. Она была основана после ликвидации китайской династией Поздняя Чжоу последней из трех династий тюрок-шато — Поздней Хань. Под защитой могущественной киданьской династии Ляо Северная Хань сохраняла номинальную независимость от Сун до 979 г.
Южный Китай: Десять царств
В отличие от династий Северного Китая, быстро сменявших друг друга на одной и той же территории, государства Южного Китая, как правило, существовали одновременно, каждое контролировало определенный географический регион. Они известны под общим названием «Десять царств».
У
Царство У (902—937) располагалось на территории нынешних провинций Цзянсу, Аньхой и Цзянси. Его основателем стал Ян Синми, бывший военным губернатором при династии Тан с 892 г. Столицей У первоначально был город Гуанлин (ныне Янчжоу), а впоследствии Цзиньлин (нынешний Нанкин). Царство пало в 937 г. в результате военного переворота, организованного основателем царства Южная Тан.
У Юэ
Царство У Юэ — одно из самых долговечных (907—978 гг.) и могущественных царств этого периода в Южном Китае. У Юэ отличалось высоким уровнем образования и культуры. Его основал Цянь Лю, который сделал своей столицей город Сифу (ныне Ханчжоу). Оно занимало в основном территорию современной провинции Чжэцзян, а также южные районы Цзянсу. Цянь Лю получил титул Юэ-вана от императора династии Тан в 902 г.; титул У-вана был пожалован ему в 904 г. После падения династии Тан он провозгласил себя независимым царем У Юэ. Царство У Юэ сохраняло независимость до восемнадцатого года династии Сун, когда Цянь Шу добровольно подчинился расширявшейся империи.
Минь
Царство Минь (909—945) было основано Ваном Шэньчжи, который провзгласил себя Минь-ваном в 909 г. вскоре после падения династии Тан. Только в 933 г. его сын формально провозгласил себя императором Минь и посмертно присвоил своему отцу титул императора-основателя. Царство Минь находилось в провинции Фуцзянь со столицей в Чанлэ (ныне Фучжоу). Один из сыновей Вана Шэньчжи в 943 г. провозгласил независимое государство Инь на северо-западе территории Минь. Когда миньский двор обратился за помощью к Южной Тан, могущественный сосед воспользовался случаем, чтобы присоединить Инь к себе. Несмотря на признание царством Минь вассальной зависимости от У Юэ, Южная Тан захватила всю его территорию в том же 945 г.
Южная Хань
Царство Южная Хань (917—971) было основано в Гуанчжоу (Кантоне) Лю Янем. Его отец Лю Инь получил назначение на должность губернатора провинции от танского двора. Царство включало в себя провинцию Гуандун и бо́льшую часть Гуанси.
Чу
Царство Чу (927—951) было основано Ма Инем со столицей в городе Чанша. Государство занимало территорию провинции Хунань и северо-восток Гуанси. Ма Инь получил назначение на пост регионального военного губернатора от правительства Тан в 896 г., а после падения Тан в 907 г. провозгласил себя Чу-ваном. Его статус царя Чу был подтвержден династией Поздняя Тан в 927 г. Царство Чу было уничтожено Южной Тан в 951 г., а царская семья переселена в столицу Южной Тан г. Нанкин.
Цзиннань (или Наньпин)
Самое маленькое из южных царств, Цзиннань (924—963), было основано Гао Цзичаном. Оно располагалось в Цзянлине и включало в себя, кроме того, ещё два округа к юго-западу от нынешнего Уханя в Хубэе. Гао Цзичан состоял на службе у династии Поздняя Лян, которая сменила династию Тан на севере Китая. Его преемники присвоили себе титул царей Наньпина в 924 г. после падения Поздней Лян. Это было маленькое и слабое царство, которому приходилось поддерживать хорошие отношения со всеми Пятью династиями. Царство Цзиннань было захвачено сунскими войсками в 963 г.
Ранняя Шу
Царство Ранняя Шу (907—925) было основано после падения династии Тан Ван Цзянем, который учредил свой двор в Чэнду. Царство контролировало бо́льшую часть нынешней Сычуани, западный Хэбэй и некоторые районы на юге Ганьсу и Шэньси. Ван Цзянь получил назначение на должность военного губернатора западной Сычуани в 891 г. Царство прекратило своё существование, когда неспособный сын и преемник Ван Цзяня капитулировал перед наступавшими войсками Поздней Тан в 925 г.
Поздняя Шу
Поздняя Шу (935—965) — по существу, возрождение предшествующего царства Ранняя Шу, которое было уничтожено десятью годами ранее династией Поздняя Тан. Воспользовавшись упадком Поздней Тан, Мэн Чжисян сумел вернуть независимость Шу. Как и Ранняя Шу, новое царство имело столицей Чэнду и контролировало примерно ту же территорию. Поздняя Шу вела вполне благополучное существование до 965 г., когда была вынуждена покориться наступающим войскам династии Сун.
Искусство
- Хуан Цюань, мастер рисования птиц
Южная Тан
Царство Южная Тан (937—975 гг.) сменило царство У, после того как Ли Бянь совершил военный переворот в 937 г. Расширяя изначальную территорию царства У, оно последовательно присоединило к себе Инь, Минь и Чу, завладев на вершине своего могущества территорией современного южного Аньхоя, южной Цзянсу, Хунани и и восточного Хубэя. Южная Тан признала номинальную зависимость от династии Сун в 961 г., а в 975 г. подверглась открытому сунскому вторжению и была поглощена расширяющейся империей Сун.
До сих пор известно имя великих художников Гу Хунчжуна и Чжоу Вэньцзюя, живших в этом царстве.
Смена царств
Хотя ситуация на юге Китая в целом отличалась бо́льшей стабильностью по сравнению с севером, Южный Китай тоже был разодран на части, враждующие между собой. Царство У постоянно ссорилось со своими соседями, и эту традицию унаследовало сменившее его царство Южная Тан. В 40-х гг. X века царства Минь и Чу вступили в период внутренних кризисов, которыми незамедлительно воспользовалась Южная Тан, уничтожив Минь в 945, а Чу в 951 г. Остатки обоих царств, тем не менее, сохранились на многие годы в форме префектур Цинъюань и Упин. После этих побед Южная Тан стала вне всякого сомнения самым сильным государством Южного Китая. Однако она не смогла достойно противостоять посягательствам со стороны Северной Чжоу в период 956—958 гг. и была вынуждена уступить все свои владения к северу от Янцзы.
Роль объединителя всего Китая досталась династии Сун, основанной в 960 г. Цзиннань и Упин были покорены в 963, Поздняя Шу в 965, Южная Хань в 971, а Южная Тан — в 975 г. Наконец, У Юэ и Цинъюань покорились Сун в 978 г., после чего весь Южный Китай оказался под контролем центрального правительства.
Список правителей
Пять династий и десять царств
Храмовое имя (廟號 miàohào) |
Посмертное имя (諡號 shìhào) |
Личное имя | Годы правления |
Эра летоисчисления (年號 niánhào) и годы эры |
---|---|---|---|---|
Пять династий | ||||
Исторически наиболее употребительна форма: имя династии + храмовое имя или посмертное имя | ||||
Династия Хоу (Поздняя) Лян 後梁 907—923 | ||||
Тай-цзу 太祖 Tàizǔ |
слишком сложно, не употребляется |
Чжу Вэнь 朱溫 Zhū Wēn |
907—912 | |
отсутствует | Мо-ди 末帝 Mòdì |
Чжу Чжэнь 朱瑱 Zhū Zhèn |
913—923 | |
Династия Хоу (Поздняя) Тан 後唐 923—936 | ||||
Чжуан-цзун 莊宗 Zhuāngzōng |
слишком сложно, не употребляется |
Ли Цуньсю 李存勗 Lǐ Cúnxù |
923—926 | |
Мин-цзун 明宗 Míngzōng |
слишком сложно, не употребляется |
Ли Сыюань 李嗣源 Lǐ Sìyuán или Ли Дань 李亶 Lǐ Dǎn |
926—933 | |
отсутствует | Минь-ди 節閔帝 Mǐndì |
Ли Цунхоу 李從厚 Lǐ Cónghòu |
933—934 | |
отсутствует | Мо-ди 末帝 Mòdì |
Ли Цункэ 李從珂 Lǐ Cóngkē |
934—936 | |
Династия Хоу (Поздняя) Цзинь 後晉 936—947 | ||||
Гао-цзу 高祖 Gāozǔ |
слишком сложно, не употребляется |
Ши Цзинтан 石敬瑭 Shì Jìngtáng |
936—942 | |
отсутствует | Чу-ди 出帝 Chūdì |
Ши Чунгуй 石重貴 Shì Chónggùi |
942—947 | |
Династия Хоу (Поздняя) Хань 後漢 947—950 | ||||
Гао-цзу 高祖 Gāozǔ |
слишком сложно, не употребляется |
Лю Чжиюань 劉知遠 Liǔ Zhīyuǎn |
947—948 | |
отсутствует | Инь-ди 隱帝 Yǐndì |
Лю Чэнъю 劉承祐 Liǔ Chéngyòu |
948—950 | |
Династия Хоу (Поздняя) Чжоу 後周 951—960 | ||||
Тай-цзу 太祖 Tàizǔ |
слишком сложно, не употребляется |
Го Вэй 郭威 Guō Wēi |
951—954 | |
Ши-цзун 世宗 Shìzōng |
слишком сложно, не употребляется |
Чай Жун 柴榮 Chái Róng |
954—959 | |
отсутствует | Гун-ди 恭帝 Gōngdì |
Чай Цзунсюнь 柴宗訓 Chái Zōngxùn |
959—960 | |
Десять царств | ||||
Исторически наиболее употребительна форма: личное имя, если не указано другое | ||||
Царство У Юэ 吳越 904—978 | ||||
Тай-цзу 太祖 Tàizǔ |
У Су-ван 武肅王 Wǔsùwáng |
Цянь Лю 錢鏐 Qián Liú |
904—932 | |
Ши-цзун 世宗 Shìzōng |
Вэнь Му-ван 文穆王 Wénmùwáng |
Цянь Юаньгуань 錢元瓘 Qián Yuánguàn |
932—941 | отсутствует |
Чэн-цзун 成宗 Chéngzōng |
Чжун Сянь-ван 忠獻王 Zhōngxiànwáng |
Цянь Цзо 錢佐 Qián Zuǒ |
941—947 | отсутствует |
отсутствует | Чжун Сюнь-ван 忠遜王 Zhōngxùnwáng |
Цянь Цзун 錢倧 Qián Zōng |
947 | отсутствует |
отсутствует | Чжун И-ван 忠懿王 Zhōngyìwáng |
Цянь Чу 錢俶 Qián Chù |
947—978 | отсутствует |
Царство Минь 閩 909—945, включая царство Инь 殷 943—945 | ||||
Тай-цзу 太祖 Tàizǔ |
Чжун И-ван 忠懿王 Zhōngyìwáng |
Ван Шэньчжи 王審知 Wáng Shěnzhī |
909—925 | отсутствует |
отсутствует | отсутствует | Ван Яньхань 王延翰 Wáng Yánhàn |
925—926 | отсутствует |
Тай-цзун 太宗 Tàizōng |
Хуэй-ди 惠帝 Hùidì |
Ван Яньцзюнь 王延鈞 Wáng Yánjūn |
926—935 | |
Кан-цзун 康宗 Kāngzōng |
слишком сложно, не употребляется |
Ван Цзипэн 王繼鵬 Wáng Jìpéng |
935—939 | |
Цзин Цзун 景宗 Jǐngzōng |
слишком сложно, не употребляется |
Ван Яньси 王延羲 Wáng Yánxī |
939—944 | |
отсутствует | Тянь Дэ-ди 天德帝 Tiāndédì (император Инь) |
Ван Яньчжэн 王延政 Wáng Yánzhèng |
943—945 | |
Царство Цзиннань 荊南 (Наньпин 南平) 906—963 | ||||
отсутствует | У Синь-ван 武信王 Wǔxìnwáng |
Гао Цзисин 高季興 Gāo Jìxīng |
909—928 | отсутствует |
отсутствует | Вэнь Сянь-ван 文獻王 Wénxìnwáng |
Гао Цунхуэй 高從誨 Gāo Cōnghùi |
928—948 | отсутствует |
отсутствует | Чжэнь И-ван 貞懿王 Zhēnyìwáng |
Гао Баожун 高寶融 Gāo Bǎoróng |
948—960 | отсутствует |
отсутствует | Ши Чжун 侍中 Shì Zhōng |
Гоа Баосюй 高寶勗 Gāo Bǎoxù |
960—962 | отсутствует |
отсутствует | отсутствует | Гао Цзичун 高繼沖 Gāo Jìchōng |
962—963 | отсутствует |
Царство Чу 楚 897—951 | ||||
отсутствует | У Мо-ван 武穆王 Wǔmòwáng |
Ма Инь 馬殷 Mǎ Yīn |
897—930 | отсутствует |
отсутствует | Хэн Ян-ван 衡陽王 Héngyángwáng |
Ма Сишэн 馬希聲 Mǎ Xīshēng |
930—932 | отсутствует |
отсутствует | Вэнь Чжао-ван 文昭王 Wénzhāowáng |
Ма Сифань 馬希範 Mǎ Xīfàn |
932—947 | отсутствует |
отсутствует | Фэй-ван 廢王 Fèiwáng |
Ма Сигуан 馬希廣 Mǎ Xīguǎng |
947—950 | отсутствует |
отсутствует | Гун Сяо-ван 恭孝王 Gōngxiàowáng |
Ма Сиэ 馬希萼 Mǎ Xīè |
950 | отсутствует |
отсутствует | отсутствует | Ма Сичун 馬希崇 Mǎ Xīchóng |
950—951 | отсутствует |
Царство У 吳 904—937 | ||||
Тай-цзу 太祖 Tàizǔ |
Сяо У-ди 孝武帝 Xiàowǔdì |
Ян Синми 楊行密 Yáng Xíngmì |
904—905 | |
Ле-цзун 烈宗 Lièzōng |
Цзин-ди 景帝 Jǐngdì |
Ян Во 楊渥 Yáng Wò |
905—908 | |
Гао-цзу 高祖 Gāozǔ |
Сюань-ди 宣帝 Xuāndì |
Ян Лунъянь 楊隆演 Yáng Lóngyǎn |
908—921 | |
отсутствует | Жуй-ди 睿帝 Rùidì |
Ян Пу 楊溥 Yáng Pǔ |
921—937 | |
Царство Нань (Южная) Тан 南唐 937—975 | ||||
Исторически наиболее употребительна форма только для этого царства : Нань (Южная) Тан + посмертное имя. Хоу Чжу именовался Ли Хоу Чжу (李後主 Lǐ Hòu Zhǔ). | ||||
Сянь Чжу 先主 Xiān Zhǔ или Ле-цзу 烈祖 Lièzǔ |
слишком сложно, не употребляется |
Ли Бянь 李昪 Lǐ Biàn |
937—943 | |
Чжун Чжу 中主 Zhōng Zhǔ или Юань-цзун 元宗 Yuánzōng |
слишком сложно, не употребляется |
Ли Цзин 李璟 Lǐ Jǐng |
943—961 | |
Хоу Чжу (後主 Hòu Zhǔ) | У-ван 武王 Wǔwáng |
Ли Юй 李煜 Lǐ Yù |
961—975 | отсутствует |
Царство Нань (Южная) Хань 南漢 917—971 | ||||
Гао-цзу 高祖 Gāozǔ |
Тянь Хуан Да-ди 天皇大帝 Tiānhuángdàdì |
Лю Янь 劉巖 Liǔ Yán или Лю Янь 劉龑 Liǔ Yǎn |
917—925 | |
отсутствует | Шан-ди 殤帝 Shāngdì |
Лю Фэнь 劉玢 Liǔ Fēn |
941—943 | |
Чжун-цзун 中宗 Zhōngzōng |
слишком сложно, не употребляется |
Лю Чэн 劉晟 Liǔ Chéng |
943—958 | |
Хоу Чжу 後主 Hòu Zhǔ |
отсутствует | Лю Чан 劉鋹 Liǔ Chǎng |
958—971 | |
Царство Бэй (Северная) Хань 北漢 951—979 | ||||
Ши-цзу 世祖 Shìzǔ |
Шэнь У-ди 神武帝 Shénwǔdì |
Лю Минь 劉旻 Liǔ Mín |
951—954 | |
Жуй-цзун 睿宗 Rùizōng |
Сяо Хэ-ди 孝和帝 Xiàohédì |
Лю Чэнцзюнь 劉承鈞 Liǔ Chéngjūn |
954—970 | |
Шао Чжу 少主 Shào Zhǔ |
отсутствует | Лю Цзиэнь 劉繼恩 Liǔ Jìēn |
970 | отсутствует |
отсутствует |
Ин У-ди 英武帝 Yīngwǔdì |
Лю Цзиюань 劉繼元 Liǔ Jìyuán |
970—982 | |
Царство Цянь (Ранняя) Шу 前蜀 907—925 | ||||
Гао-цзу 高祖 Gāozǔ |
слишком сложно, не употребляется |
Ван Цзянь 王建 Wáng Jiàn |
907—918 | |
Хоу Чжу 後主 Hòu Zhǔ |
отсутствует | Ван Янь 王衍 Wáng Yǎn |
918—925 | |
Царство Хоу (Поздняя) Шу 後蜀 934—965 | ||||
Гао-цзу 祖祖 Gāozǔ |
слишком сложно, не употребляется |
Мэн Чжисян 孟知祥 Mèng Zhīxiáng |
934 |
|
Хоу Чжу 後主 Hòu Zhǔ |
отсутствует | Мэн Чан 孟昶 Mèng Chǎng |
938—965 |
Независимые режимы периода Десяти царств
Наименование должности | Личное имя | Время нахождения в должности | ||
---|---|---|---|---|
Упинское и Хунаньское наместничество (節度 jiédù) (подобие фем в Византийской империи) 950—963 | ||||
Цзедуши (военный губернатор) Упина 武平節度使 Wǔpíng jiédùshǐ |
Лю Янь 劉言 Liǔ Yán |
950—953 | ||
Цзедуши (военный губернатор) Упина 武平節度使 Wǔpíng jiédùshǐ |
Ван Куй или Ван Цзинькуй 王逵 Wáng Kúi / 王進逵 Wáng Jìnkúi |
953—956 | ||
Цзедуши (военный губернатор) Хунани 湖南節度使 Húnán jiédùshǐ |
Чжоу Синфэн 周行逢 Zhōu Xíngféng |
956—962 | ||
Цзедуши (военный губернатор) Хунани 湖南節度使 Húnán jiédùshǐ |
Чжоу Баоцюань 周保權 Zhōu Bǎoquán |
962—963 | ||
Цюаньчжанское наместничество (節度 jiédù) (подобие фем в Византийской империи) 945—978 | ||||
Дучжихуэйши (главный командир) Цюаньчжана 泉漳都指揮使 Quánzhāng dūzhǐhūishǐ |
Лю Цунсяо 留從效 Liú Cóngxiào |
945—962 | ||
Люшоу (наместник) Цюаньчжана 泉漳留守 Quánzhāng liúshǒu |
Лю Шаоцзы 留紹鎡 Liú Shàozī |
962 | ||
Цзедуши (военный губернатор) Цюаньчжана 泉漳節度使 Quánzhāng jiédùshǐ |
Чжан Ханьсы 張漢思 Zhāng Hànsī |
962—963 | ||
Цзедуши (военный губернатор) Цюаньчжана 泉漳節度使 Quánzhāng jiédùshǐ |
Чэнь Хунцзинь 陳洪進 Chén Hóngjìn |
963—978 |
Напишите отзыв о статье "Эпоха пяти династий и десяти царств"
Литература
Mote, F.W.. Imperial China (900—1800). — Harvard University Press, 1999. — ISBN 0-674-01212-7.
См. также
Отрывок, характеризующий Эпоха пяти династий и десяти царств
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.
Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.
Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.