Эбнер, Эразм

Эразм Эбнер (нем. Erasmus Ebner; 21 декабря 1511, Нюрнберг — 24 ноября 1577, Хельмштедт) — немецкий политический деятель, дипломат и учёный.

Биография

Эразм Эбнер родился в семье известного деятеля реформации Иеронима Эбнера. Получил образование в частной школе Меланхтона, который для него составил свои «Elementa grammatices»; посещал эту школу с 11 лет. В 1523 году под руководством Меланхтона обучался в Виттенбергском университете. В 1530 году сопровождал Меланхтона на Аугсбургский рейхстаг.

Как член нюрнбергского городского совета принимал деятельное участие во внешней политике Нюрнберга, в 1536—1552 годах выполнял многочисленные дипломатические миссии. Много содействовал союзу, заключённому в 1552 году Нюрнбергом с герцогом Генрихом Брауншвейгским и Августом Саксонским против маркграфа Альбрехта Бранденбург-Кульмбахского. Тем не менее, в 1554 году, Эбнер покинул Германию и уехал в Нидерланды, где поступил на службу Филиппа II и Марии Английской. В 1564 году занимался управлением цинковым рудником в Брауншвейге.

В Германию он вернулся в 1569 году, став советником герцога Юлия Брауншвейгского, который подарил ему пробство Дорштадт, и Эбнер провёл последние годы своей жизни в занятиях богословием, классическими языками и математикой. Также Эбнер участвовал в создании Хельмштедтского университета.

Литература

• Эбнер, Эразм // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Эбнер, Эразм

Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!