Ямский, Эразм
| Эразм Ямский (Эразм фон Люэгг) | |
 Эразм Ямский на троне | |
| Место рождения |
Предъямский замок (предположительно), Словения |
|---|---|
| Дата смерти | |
| Место смерти | |
| Принадлежность | |
| Род войск | |
Эразм Ямский (словен. Erazem Jamski, нем. Erasmus von Luegg) — барон, выдающийся полководец XV века, владелец Предъямского замка. Словенский национальный герой.
Биография
Эразм Ямский родился на Словенской земле, под властью Священной Римской империи германской нации (I Германского Рейха). Он был сыном имперского губернатора портового города Триест — Николая Ямского (Nikolaj Jamski, Nikolaus von Lueger). Рыцари Ямские долгое время были вассалами графов Горицких, а затем — вассалами епископов Аквилейских. Вопрос о словенском или же немецком происхождении Ямских по мужской линии остаётся открытым.
С 1274 года Ямские владели известным с XII века Предъямским замком[1], от которого и пошла их фамилия. Германские формы этой фамилии суть: Луэгг, Луэг, Люэгг, Люэг, Люэгер, Люгер, Люхер. Следует особо подчеркнуть, что речь идёт не о разных фамилиях, но именно о разных формах. Ибо все они «завязаны» на имени замка, коий для словенцев — PredJAMSKI grad, а для немцев — Höhlenburg LUEG… Словенское название замка, как будто, не нуждается в русском переводе: представляется, что «Предъямский» — это стоящий перед ямой. В действительности, словенское слово «Jama» имеет несколько значений и смысловых оттенков. И в данном случае, «Jama» — это пещера. Средневековый замок искусно встроен в скалу, которая послужила базовым элементом несущей конструкции. Замок прикрывает собою вход в гигантскую пещеру. И название его однозначно переводится на русский язык как Предпещерный[2].
Барон Эразм Ямский[3] смолоду отличался неукротимым нравом. Согласно словенской легенде, в 1482 году Эразм Ямский убил на дуэли имперского маршала Генриха фон Паппенгейма (Heinrich von Pappenheim) за то, что тот жестоко оскорбил память его друга — Андреаса Баумкирхера (Andreas Baumkircher[4]). Паппенгейм же состоял в родстве с императором Священной Римской империи (I Рейха) и Австрийским эрцгерцогом Фридрихом III Габсбургом. В связи с чем, между императором и бароном вспыхнула война. Неприступный Предъямский замок сделался главной (и, можно сказать, единственной) оперативной базой мятежного барона Ямского. Который, правда, вскоре нашёл могущественного покровителя в лице венгерского короля Матьяша I Хуньяди-Корвина, прозванного соотечественниками «Новым Аттилой»…
Однако ж, от покровительства было мало пользы: в то время, как Корвин теснил Габсбурга, — Габсбург теснил Ямского. Последний не падал духом, смело огрызался, атаковал имперские гарнизоны, налетал на торговые караваны, следовавшие в Вену из Италии, Истрии и Далмации…
|
Vitez, pred katerim sta nekoč trepetala tako Trst kot Dunaj! | 
|
|
|
Витязь, пред коим враги трепетали как зыбкий дунайский тростник! |
|
Император повелел новому губернатору Триеста, барону Гашпару Равбару (Рауберу)[5] взять Предъямский замок в клещи. Почти год продолжалась осада. Ни пушки, ни катапульты не нанесли особого урона рыцарской твердыне. Имперцы коченели от холода — и задыхались от злобы и беспомощности, когда «барон разбойников» предлагал им сверху печёное мясо только что закланного вола и свежие вишни, доставляемые ему, через подземный ход, из дружественной Випавы… Однако, в 1484 году Равбару удалось подкупить одного из эразмовых слуг. Предатель (легенда не сохранила его имени) глубокой ночью зажёг фонарь в туалете, где в тот момент пребывал Эразм. Каменные ядра полетели «на огонёк» — и барон расстался с жизнью. Словенская легенда настаивает на том, что Ямский погиб не от пушечного ядра, но от рухнувшей на него стены.
Подданные похоронили Эразма Ямского (Люэгга) на городской площади, рядом с небольшой готической церковью Св. Марии Семи скорбей, под сенью огромной липы[6]. Освящал церковь итальянский кардинал Франческо Нанни Тодескини-Пикколомини (1439—1503), вошедший в историю как Папа Римский Пий III[7]. И церковь, и Эразмова липа уцелели до наших дней…
Тогда же, в 1484 году, Фридрих, отпраздновав победу, пожаловал трофейный замок дворянскому роду Обербург (Oberburg, Oberrug).
Семья
Сестра Эразма, Барбара фон Люэг (Ямская) вышла замуж за барона Леонарда фон Герберштейна. Их сын Сигизмунд (Жига) стал выдающимся дипломатом I Рейха.
Напишите отзыв о статье "Ямский, Эразм"
Примечания
- ↑ Матјаж Кмецл Постојнска јама. — Постојна, 1998.
- ↑ Некоторую аналогию Предъямского замка представляют собой куртатинские Предпещерные замки аула Дзивгис (Северная Осетия) и Семь городов индейского племени Зуни (известного также как «пуэбло»).
- ↑ В словенских источниках он именуется: Erazem Jamski, иногда: Erazem Predjamski. В немецких: Erasmus von Luegg.
- ↑ Словенский полководец Андрей (Андреас) Баумкирхер (1420- 1471) был уроженцем словенского города Випавы (Vipava), но этническим немцем.
- ↑ По другим сведениям — Андрею Равбару.
- ↑ По другой версии, возлюбленная Эразма посадила липу над его могилой.
- ↑ Он являлся таковым последний месяц своей жизни: с 22 сентября по 18 октября 1503 г.
Отрывок, характеризующий Ямский, Эразм
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.
На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
