Эракль II де Рошбарон

Эракль или Эрай II (фр. Héracle (Érail) II seigneur de Rochebaron, между 1376 и 1383 гг. — между 19 июля и 18 сентября 1419) — сеньор де Рошбарон, де Монтару и де Сен-Дени, сенешаль и военачальник Иоанна Бесстрашного во время Столетней войны. Снискал себе дурную славу, сколотив в интересах своего сюзерена разбойничью шайку, какое-то время наводившую ужас на жителей Оверни. Был вынужден сдаться войскам дофина.

Краткая биография

Эракль II, сеньор де Рошбарон, де Монтару и де Сен-Дени происходил из старинного рыцарского рода. Его отцом был Гийон (Гиг) I де Рошбарон, матерью — Маргарита де Шатонеф-Рандон. Имел также младшую сестру по имени Аделаида, ставшую позднее аббатисой Сеув-Бенитского монастыря.

Уже его отец сумел значительно увеличить свои владения, присоединив к фамильному феоду де Рошбаронов земли и замок Монтаржи, исконно принадлежавшие дому Душанэ, последний представитель которого завещал их своему племяннику вместе с титулом. 28 сентября 1364 г. он принес за них вассальную присягу графу де Монтлор.

Продолжая увеличивать свои владения, Гиг де Рошбарон женил сына в 1387 г. на Маргарите де Бюрзе, чье приданое включало среди прочего замок Кро в округе Праделль-ан-Велей. Брак остался бездетным, Маргарита скончалась в 1394 г.

Вторым браком был женат на Aлисе де ла Ру, вместе с которой получил сеньории Буше и Кюбелль. Этот союз был заключен в 1401 г., годом спустя, 26 июня 1402 г. он принес вассальную присягу за свои владения графу де Форе, чтобы вернуть свои владения, за месяц до того конфискованные бальи Монбизона. Дополнительно ему удалось округлить свои владения за счет части сеньорий Монтару и Сен-Дени (округ Жеводан), выкупив их у тестя.

После смерти отца, 15 февраля 1410 г. Эракль де Рошбарон подтвердил вассальную присягу Анне Дофен, герцогине Бурбоннской, графине де Форе за сеньорию и замок Рошбарон.

От брака с Алисой у него родился сын — Гиг II, также пытавшийся начать борьбу на стороне бургундской партии, но Карл VII заставил его сложить оружие. 17 августа 1424 г. Гиг де Рошбарон погиб в битве под Вернеем, после чего этот род прервался в прямой мужской линии.

Участие в Столетней войне

Свой крутой нрав Рошбарон проявил уже в 1411 г., поссорившись из-за земельных владений с епископом Мандским, епископом Вивье и Филиппом де Леви, сеньором де Рош-ан-Ренье. Желая выиграть дело, он отправился в Дижон, где в то время находился двор бургундского герцога Иоанна Бесстрашного, который оценив смелость и упорство Рошбарона, без особых усилий склонил его на сторону бургундской партии, предложив 200 турских ливров годового дохода и пост своего советника и кастеляна.

В 1415 г. его полный титул был — сеньор де Рошбарон, Монтару, сенешаль Бокера и Нима, наместник Его Величества короля английского в Жеводане, Виварэ, Вабре и Валентинуа. Впрочем, три последних графства следовало ещё завоевать, так как их прочно удерживал за собой наместник французского короля Арман де Полиньяк.

Окончательно решившись, Рошбарон в том же году вербует на собственные средства армию из ломбардских и савойских наемников, причем его правой рукой становится савоец Гиг де Сальнов. Эта шайка ограбила Форе, Монбризон и Велей. Тогда же он начал поход на Пюи, земли принадлежавшие местному епископу, однако, против него выступила почти вся местная знать. В этот раз, впрочем, мятежному рыцарю удалось спасти положение, пользуясь родством со многими из оверньских дворян, и склонить их к нейтралитету. Едва это случилось, Рошбарон продолжил поход, и хотя война шла с переменным успехом, и все завоеванное было вскоре потеряно, встревоженный этим выступлением король Карл VII через посредничество архиепископа Реймсского предложил ему прощение за мятеж, три тысячи ливров и возвращение нескольких крепостей, но Рошбарон, как показало дальнейшее, чрезмерно переоценив свои возможности, в резкой форме отказался. Осада Пюи оказалась безуспешной, более того, злодеяния де Рошбарона, действовавшего по свидетельству современников «кровью и огнём» были настолько велики, что для разгона его наемников было отряжено войско под предводительством — графа де Пардиака, младшего сына Бернара д’Арманьяка, и Имбера де Гросле, сенешаля Лиона. Шайка Рошбарона, способная только грабить, была разбита в первом же бою при Серверетте, маленьком городке в департаменте Лозер, по презрительному выражению летописца «бежала трусливо и позорно», попытавшись укрыться в этом городе (или если верить «Хронике Девы» — в Бузо, немедленно взятом в осаду войсками короля. Дисциплиной это разношерстое войско также не отличалось, так что часовая служба в городе неслась из рук вон плохо, и одному из арбалетчиков де Пардриака вскоре удалось поджечь город. Большая часть солдат Рошбарона после этого сдалась на милость победителей, ему самому с небольшим отрядом удалось ускользнуть.

Пардиак продолжал гнать своего противника, захватив замки Монтару и Прад, и наконец заперев его в родовом поместье — Рошбарон. Неизвестно, как сложилась бы далее судьба мятежного сеньора, если бы между королём и герцогом Бургундским не было заключено перемирие, подписанное в Понсо (округ Сен-Дени). По его условиям «сьер де Рошбарон клялся соблюдать условия, согласно каковым его замок был освобожден от осады».

Рошбарон как пленник был доставлен в Жеводен, где вскоре скончался, и прево Монбизона — Жан Фурнье, по приказу бальи графа де Форе — Аме Верда, конфисковал замок, причем вдова Рошбарона была вынуждена содействовать этому под угрозой крупного штрафа.

Литература

• [www.rochebaron.org/documents/tour/Sommaire.pdf Château de Rochebaron, Étude préalable]
• [www.casteland.com/pfr/chateau/auvergne/hloire/rochebaron/rocheb_hist2.htm Château de Rochebaron]
• [books.google.ca/books?id=HpgOAAAAQAAJ&pg=PA202&lpg=PA202&dq=rochebaron+%2B+bailli&source=bl&ots=Ez99RcAZYh&sig=MlUlFgTNkOgcoyrSqUEosFPiKO0&hl=fr&ei=pRBQSo-AMtOvtwfesYmlBA&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1 La Loire Pittoresque]
• [www.rochebaron.org/genealogie.php La maison de Rochebaron]

Первоисточники

• [www.stejeannedarc.net/chroniques/cp2.php Chronique de la Pucelle 2 — Affaire de la Rochebaron] см. также перевод Хроника Девы. Глава II. О деяниях де ла Рошбарона.

Отрывок, характеризующий Эракль II де Рошбарон

Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.