Гуляев, Эраст Евгеньевич

Гуляев Эраст Евгеньевич
Старший судостроитель Гуляев Э.Е.
Дата рождения	17 октября 1851(1851-10-17)
Дата смерти	1919(1919)
Место смерти	Петергоф
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	Флот
Звание	генерал-лейтенант Корпуса корабельных инженеров
Награды и премии	Российской империи Иностранные
В отставке	1908

Эраст Евгеньевич Гуляев (1851—1919) — учёный, кораблестроитель, конструктор и проектировщик броненосцев береговой обороны для Российского императорского флота, член Морского технического комитета и правления Балтийского судостроительного и механического завода, первым в мире обосновал конструктивную защиту кораблей от подводных взрывов, адъютант Его Императорского Высочества генерал-адмирала Великого Князя Константина Николаевича и Алексея Александровича, генерал-лейтенант Корпуса корабельных инженеров, переводчик и автор научных работ по кораблестроению, металлургии и механике, член английского общества инженеров-кораблестроителей.

Биография

Эраст Евгеньевич Гуляев родился в 17 октября 1851 года. В 1865 году окончил подготовительный класс Морского артиллерийского и инженерного училища и поступил на кораблестроительное отделение того же училища, переименованного в Инженерное училище Морского ведомства, которое окончил с отличием 1868 году и произведён в кондукторы Корпуса корабельных инженеров. По завершении учёбы служил в Новом Адмиралтействе. Принимал участие в строительстве трёхбашенного броненосного фрегата «Адмирал Грейг» под руководством Н. Г. Коршикова.

Под руководством адмирала А. А. Попова участвовал в проектировании и испытаниях судов круглого типа («поповок»), броненосца «Крейсер» (переименованного позднее в «Пётр Великий»), который строил корабельный инженер А. Е. Леонтьев, а затем М. М. Окунев, броненосного крейсера «Генерал-адмирал».

В 1870 году Э. Гуляев был назначен адъютантом Его Императорского Высочества генерал-адмирала Великого Князя Константина Николаевича. В том же году направлен для совершенствования образования в Англию, в Королевскую Кенсингтонскую школу корабельной архитектуры и пароходной механики, которую окончил в 1872 году.

В 1875 году был назначен представителем Морского ведомства для наблюдения за постройкой в Англии плавучего дока для Черноморского флота. В 1876 году по приглашению совета Лондонского института корабельных инженеров прочитал лекцию о «О броненосцах круглой формы», а в 1878 году в том же обществе сделал доклад «О Николаевском плавучем доке».

В 1877—1878 годах, во время русско-турецкой войны, инженер-кораблестроитель Э. Е. Гуляев был направлен на английские заводы «Торникрофт» и «Ярроу» для размещения заказа и наблюдения за строительством первых миноносок для русского флота. В 1879 году впервые поставил перед Морским ведомством вопрос о создании отечественного опытового бассейна (был построен в 1894 году) для определения сопротивления воды на моделях проектируемых судов. В 1879—1880 годах Э. Гуляев по заданию исполняющего обязанности председателя Морского технического комитета вице-адмирала А. А. Попова разработал чертежи и спецификацию паровой императорской яхты с эллиптическим корпусом «Ливадия» (переименована в пароход «Опыт»). Данный вид корпуса должен был обеспечить яхте высокую остойчивость и покойную качку с незначительными размахами, а также достижение скорости 14 узлов.. Гуляев был представителем заказчика во время постройки яхты на судостроительной фирме «Джон Эльдер и К°», заложенной 25 марта 1880 года и спущенной через четыре месяца, 25 июня на воду. На церемонии спуска присутствовал великий князь Алексей Александрович. Гуляев участвовал в ходовых испытаниях яхты, а осенью 1880 года совершил на ней переход из Англии в Чёрное море.

Внешние изображения
	[www.znak-auction.ru/limg.php?c=90c157_1&n=1 Грамота о пожаловании Э. Гуляеву ордена Святой Анны 3 степени]

По возвращении из Англии в 1880 году, капитан Гуляев был назначен членом кораблестроительного отделения Морского технического комитета, приступил к разработке системы бортовой противоминной защиты кораблей. С 1881 года Гуляев — адъютант генерал-адмирала великого князя Алексея Александровича. 15 сентября 1883 года был награждён орденом Святой Анны 3 степени.

В 1888 −1891 года проектировал новые броненосцы береговой обороны малого водоизмещения типа «Адмирал Ушаков». Автор проектов «малых» броненосцев «Двенадцать апостолов» и «Гангут», а также проекта «непотопляемого и неопрокидывающегося броненосца». Проектное задание по строительству броненосцев данного типа предусматривало создание небольшого и дешёвого, но вместе с тем сильного броненосца. «Двенадцать апостолов» оказался весьма удачным проектом, приближенным к решению поставленной задачи. Корабль был построен в Николаевском адмиралтействе и спущен на воду 13 сентября 1890 года, прослужил девятнадцать лет, в боевых походах не участвовав. Броненосец «Гангут» строился в Новом адмиралтействе. Из представленных в начале 1888 года в Морской технический комитет трёх проектов броненосца старшего судостроителя Э. Е. Гуляева, главного корабельного инженера Петербургского порта Н. А. Субботина и уполномоченного Франко-Русского завода П. К. Дюбюи, был одобрен проект Гуляева, предусматривавший использование сталежелезной брони. Корабль был заложен 29 октября 1888 года, спущен на воду 6 октября 1890 года, окончательно достроен и введён в эксплуатацию в октябре 1894 года. У броненосца была драматичная судьба. 12 июня 1887 года «Гангут» проводил в Выборгском заливе учебные артиллерийские стрельбы, зацепил днищем подводные камни, образовалась течь, после чего корабль повалился на левый борт и затем быстро погрузился под воду. Многочисленные проекты подъема корабля были отвергнуты и императорским указом от 18 августа 1899 года эскадренный броненосец «Гангут» был исключен из списков флота.

• Броненосцы спроектированные Э. Е. Гуляевым
• AdmiralUshakov1897Kronstadt.jpg

  Броненосец «Адмирал Ушаков»

• Dvenadtsat'Apostolov1892.jpg

  Броненосец «Двенадцать апостолов»

• Gangut battleship 1888.jpg

  Броненосец «Гангут»

В 1893 году в Лондонском институте корабельных инженеров прочитал лекцию «О новых формулах Афанасьева для приблизительного решения задач, соединённых с движением судов». В 1894 году старший судостроитель Э. Е. Гуляев принимал участие в рассмотрении проекта новой канонерской лодки «Гиляк», специально приспособленной для ведения боевых действий на реках. Сравнив проектируемую лодку с заграничными аналогами (английскими «Торч» и «Алерт»), он пришёл к выводу, что «каких-либо существенных преимуществ» последние не имеют и предложил продолжать разработку проекта с учётом увеличения главных измерений и водоизмещения проектируемого корабля. Окончательно проект новой лодки был принят в 1895 году, 30 апреля 1896 года состоялась торжественная закладка канонерской лодки, получившей название «Гиляк». Руководителем строительства был назначен младший судостроитель П. Е. Черниговский. С 1896 по 1904 годы был помощником главного инспектора кораблестроения генерал-лейтенанта Н. Е. Кутейникова. В 1897 году в качестве члена Английского общества корабельных инженеров Э. Гуляев представлял Россию на 1-м Международном конгрессе корабельных инженеров, проходившем в Лондоне.

В 1900 году впервые в мире обосновал необходимость конструктивной защиты кораблей от подводных взрывов. В своих статьях «Защита подводной частей от самодвижущихся мин и таранов» и «Форма судов, наиболее выгодная для достижения больших скоростей хода», опубликованных в журнале «Морской сборник», Гуляев составил первое описание предложенной им новой формы судов, позволяющей защищать суда от взрывов мин, ударов таранами и при столкновениях с другими судами, строить их существенно непотопляемыми и неопрокидываемыми. Руководство Морского ведомства отвергло это предложение, а через несколько лет эту систему противоминной защиты использовали сначала немецкие судостроители, а затем и американцы. Противоминная защита из внутренних переборок за рубежом стала именоваться «американской», хотя автором её был русский ученый Э. Е. Гуляев.

С 1904 года Э. Е. Гуляев стал членом правления Балтийского судостроительного и механического завода. В 1908 году был уволен со службы по болезни в чине генерал-лейтенанта и награждён орденом Святой Анны 1-й степени.

Эраст Евгеньевич Гуляев умер в 1919 году. Похоронен в Петергофе на Свято-Троицком кладбище, захоронение не сохранилось.

Дом семьи Гуляева на улице Прудовой в Петергофе входил в список объектов культурного наследия, но в 2007 году Приказом Комитета по государственному контролю, использованию и охране памятников истории и культуры Правительства Санкт-Петербурга здание было исключено из «Списка вновь выявленных объектов культурного наследия».

Библиография

Э. Е. Гуляев свою литературную деятельность начал, будучи воспитанником Морского инженерного училища, печатая свои переводные с английского языка статьи по кораблестроению, металлургии и механике в «Техническом сборнике», затем в течение многих лет сотрудничал с журналом «Морской сборник». Являлся автором более 50 научных трудов по вопросам теории, технологии и практики судостроения, наиболее известных из них:

• Гуляев Э. Е. Исследования Реда и Иэтса местной крепости судовых переборок и обшивок под давлением воды. 1892.
• Гуляев Э. Е. Стоимость постройки современных военных судов. 1896.
• Гуляев Э. Е. Деревянная и медная судовая обшивки. О спуске судов на киль. 1896.
• Гуляев Э. Е. Американские миноносцы. 1898.
• Гуляев Э. Е. Непотопляемые и неопрокидывающиеся суда формы и системы Гуляева. 1908.
• Гуляев Э. Е. Влияние современных улучшений в величине и скорости паровых судов на устройство портов и гаваней. 1910.

Статьи Гуляева Э. Е. в журнале «Морской сборник»:

• 1885 год — Заметки о боковых килях.
• 1887 — О средствах для уменьшения качки судов.
• 1895 — Военное судостроение в Англии и Франции в 1894 — 95 гг. ; — Исторические примеры для определения типа современных судов.
• 1896 — Сооружение современного германского Флота; Значение боковых килей на современных броненосцах.
• 1897 — По поводу двухлетней годовщины гибели броненосца «Victoria»; — Развитие математической теории кораблестроения за время существования английского института корабельных инженеров.
• 1898 — Исследования характера поверхностного сопротивления воды в трубах и на суда. Новейшие и будущие броненосцы.
• 1899 — Новейшие и будущие улучшения быстроходных паровых судов.
• 1900 — Паровые турбины Парсонса в применении к морским машинам; — Доказанный успех подводной лодки; Новейшие плавучие доки; — Расстреливание английского броненосца «Belleisle»; — Защита подводной частей от самодвижущихся мин и таранов; — Форма судов, наиболее выгодная для достижения больших скоростей хода.
• 1902 — Водоизмещение и размеры судов; Некоторые новейшие изобретения и будущее морской войны; О жидком топливе на судах.
• 1903 — Влияние дальнейшего возрастания современной скорости на рост размеров судов; Непотопляемые и неопрокидывающиеся суда формы и системы Гуляева.

В 1911 году в журнале «Моторная Лодка» была напечатана статья Э. Гуляева «О судоходстве на внутренних водных путях и новом способе улучшения его».

Литература

• Исанин Н. Н., Калинин В. С. Морской энциклопедический справочник. — М.: Книга по требованию, 1986. — Т. 1. — С. 206. — 512 с.
• Поленов Л. Л. [bwbooks.net/index.php?id1=4&category=history&author=polenov-ll&book=1987&page=110 Крейсер]. — Л.: Судостроение, 1987. — С. 26, 56, 57. — 264 с.
• Лучининов С. Т. [modelik.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=475:-q-q-&catid=9:2009-03-10-17-23-18&Itemid=10 Юный кораблестроитель]. — 2-e.. — М.: Молодая гвардия, 1955. — 264 с.

Ссылки

• [www.runivers.ru/bookreader/book9612/#page/250/mode/1up Гуляев, Эраст Евгеньевич] // Военная энциклопедия / Под ред. Новицкого В. Ф. — СПб.: Тип. Т-ва И. Д. Сытина, 1912. — Т. 8. — 642 с.

Отрывок, характеризующий Гуляев, Эраст Евгеньевич

– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.