Эраст Фандорин

♂Эраст Петрович Фандорин
Появление	Азазель
Исчезновение	Черный город
Создатель	Борис Акунин
Число эпизодов	15 книг
Информация
Прозвище	Фундук (одноклассники) Эразм (граф Зуров) Эраст Петрович Неймлес («Любовник смерти») принц Гэндзи («Любовница смерти») Расти («Алмазная колесница») Эраст Петрович Кузнецов («Перед концом света») Юмрубаш («Чёрный город») Питер Булль («Планета Вода»)
Дата рождения	8 (20) января 1856 года
Дата смерти	После 1920 г.
Род занятий	Апрель-май 1876: клерк московской полиции Май-сентябрь 1876 года, июль 1877-март 1878: агент Третьего отделения Сентябрь 1876-июль 1877: волонтёр в сербской армии 1878-1882: Вице-консул российского посольства в Японии 1882-1891: чиновник особых поручений при московском генерал-губернаторе 1891-1904: частный детектив, инженер и авантюрист 1904-1905: инженер-консультант по железной дороге департамента полиции.
Звание	Коллежский регистратор (1876) Титулярный советник (1876-1881) Коллежский асессор (1881-1884) Надворный советник (1884-1888) Коллежский советник (1888-1890) Статский советник (1890-1891) Действительный статский советник (1914)
Семья
Семья	Отец Пётр Исаакиевич Фандорин (ум. 1876) Мать Елизавета Фандорина (ум. 1856)
Супруг(а)	1. Елизавета Александровна фон Эверт-Колокольцева (1876-1876); 2. Елизавета Альтаирская-Луантэн, она же Клара Лунная (неофициальный брак, 1911-1914)
Дети	Момоти Тамба — «штабс-капитан Василий Рыбников» (1879-1905) сэр Александер Фандорин (1921-1994)
Отношения	Кларисса Стамп (1878) Мидори Тамба (1878) Мавра Лукинишна Сердюк (1883) Ариадна Аркадьевна Опраксина (1886) Ангелина Крашенинникова (1888-1889) Эсфирь Литвинова (1891) Эшлин Каллиган (1884) Ксения Георгиевна Романова (1896) Смерть (1900) Аннет (1906) Саадат Валидбекова (1914)

Эра́ст Петро́вич Фандо́рин — герой серии исторических детективов российского писателя Бориса Акунина «Приключения Эраста Фандорина». В этой серии писатель поставил себе задачу написать по одному детективу разных стилей: конспирологический детектив, шпионский детектив, герметический детектив, этнографический детектив и т. д.

Персонаж Фандорина воплотил в себе идеал аристократа XIX века: благородство, образованность, преданность, неподкупность, верность принципам. Кроме того, Эраст Петрович хорош собой, у него безукоризненные манеры, он пользуется успехом у дам, хотя всегда одинок. Является также обладателем необычной способности — он всегда выигрывает в любой азартной игре и вообще в любом споре, если результат полностью определяется случайностью.

Биография

Эраст Петрович Фандорин родился 8 (20) января 1856 года в старинной дворянской семье. Мать мальчика умерла во время родов. Поэтому, то ли с досады, то ли в насмешку над горькой судьбой, отец, Пётр Исаакиевич, оплакивая жену Елизавету, назвал мальчика Эрастом (в известной сентиментальной повести Карамзина «Бедная Лиза» героиню Лизу погубил юноша Эраст). Имя Елизавета (Лиза) стало впоследствии роковым для Эраста Петровича.

Детство и юность Эраста Петровича прошли в достатке, он получил хорошее домашнее и гимназическое образование. От бонны-англичанки мальчик в совершенстве перенял английский язык, а гимназическое образование включало в себя французский и немецкий языки. Впоследствии Эраст Петрович освоил турецкий и болгарский языки во время участия в русско-турецкой войне, японский — во время пребывания в должности вице-консула Российской империи в Иокогаме, Япония. В возрасте пятидесяти лет планировал выучить китайский и арабский языки, но осуществил ли эти планы — неизвестно. К пятидесяти одному году освоил испанский, а к возрасту пятидесяти двух — итальянский языки.

Пристрастие его отца, Петра Исаакиевича Фандорина, к азартным играм, а также различным экономическим «прожэктам», привело в итоге к разорению семьи. Пётр Исаакиевич не выдержал удара судьбы и умер от сердечного приступа, не оставив сыну никаких средств к существованию. Как следствие, Эраст Фандорин был лишён возможности поступить в университет и получить высшее образование, и был вынужден сам себя содержать, для чего и поступил на службу. Интерес ко всему, что связано с расследованием преступлений, привёл его в московское полицейское управление, где его первым начальником и наставником стал следственный пристав Ксаверий Феофилактович Грушин.

Служа в 1876 году в чине коллежского регистратора, Фандорин занимает должность письмоводителя в сыскном управлении и волей случая оказывается вовлечён в расследование загадочного самоубийства студента Московского университета, обернувшееся разоблачением таинственной и могущественной организации «Азазель». Фандорину удаётся распутать дело «Азазеля», в результате чего он поступает на службу в Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии.

В ходе расследования Эраст Петрович выясняет, что фортуна, столь немилостивая к его родителю, наделила его способностью выигрывать всегда и во все игры, связанные с азартом и риском (карты, кости, лотереи и т. д.).

Также Эраст Петрович приобретает привычку нумеровать все факты («это раз», «это два», «это три» и т. д.).

Кроме того, он знакомится с 17-летней Елизаветой (Лизанькой) Александровной фон Эверт-Колокольцевой, которая становится его женой. Однако в результате покушения на Эраста Петровича, совершённого в день свадьбы, Лизанька трагически погибает сразу после венчания. Это событие приводит к тому, что Фандорин приобретает характерную черту — седые виски. К тому же, потрясение от смерти жены оказывается столь велико, что Фандорин утрачивает большую часть присущей ему эмоциональности (по выражению автора — «становится эмоциональным инвалидом»). Описано в романе «Азазель».

1876—1878 годы. Балканы, Османская империя. Впав в отчаяние после гибели любимой, Эраст Петрович отправляется на Балканы как сербский волонтёр. Фандорин участвует в Русско-турецкой войне. На его долю выпадут и тяжёлые бои, и плен (что отрицательно скажется на его репутации в Японии), и тяжёлая контузия, вследствие чего у Фандорина развилось заикание. Выиграв в нарды у видинского губернатора свободу, он направляется в ставку российского Главнокомандующего, так как ему известны сведения чрезвычайной важности. По дороге он встречает «современную женщину» Варвару Андреевну Суворову. Вместе им придётся заняться поисками турецкого шпиона Анвара-эфенди, находящегося, по некоторым данным, в русской ставке. Описано в романе «Турецкий гамбит».

После успешного завершения дела «Турецкий гамбит» Фандорин, несмотря на головокружительные предложения шефа жандармского управления, просит назначить его служить «куда подальше» и получает назначение секретарём посольства Российской империи в Японии.

1878 год. По пути к месту службы Фандорин раскрыл серию таинственных убийств, имевших место в Париже и на пассажирском корабле «Левиафан», имел мимолётный роман в Индии с одной из пассажирок, Клариссой Стамп, послуживший причиной задержки его прибытия в Японию, и получил подарок, от которого не смог отказаться — огромные и неудобные напольные часы — «Биг-Бен» в миниатюре. Они спасли ему жизнь, свалившись во время качки на море на голову покушавшейся на него особы. Описано в романе «Левиафан».

1878 год. Иокогама, Япония. В Японии Фандорин опять оказывается вовлечён в политико-криминальную интригу, участниками которой становятся и виднейшие японские политики, и бандиты из притонов Иокогамы, а также таинственные ниндзя-синоби. Фандорин обретает дружбу и преданность бывшего разбойника Масахиро Сибаты, чью жизнь и честь (которая ценилась Масой больше жизни) спасла фандоринская удача в азартных играх. Масахиро (Маса) становится отныне камердинером Фандорина и его верным спутником во всех приключениях.

Кроме того, Эраст Петрович встречает прекрасную куртизанку О-Юми (настоящее имя Мидори). Между Мидори и Фандориным вспыхивает страсть. Мидори оказывается дочерью последнего главы древнего клана синоби Момоти Тамбы. Благодаря Момоти, Фандорин знакомится с навыками искусств ниндзя. С помощью Мидори, Масы и Тамбы Фандорин распутывает клубок интриг и карает главного акунина (злодея). Но, по роковому стечению обстоятельств, Мидори приходится пожертвовать своей жизнью ради спасения Эраста (в итоге выясняется, что О-Юми осталась жива, и даже родила ему внебрачного сына, но всё это останется навсегда тайной для Фандорина). После «гибели» Мидори Фандорин окончательно закрывает своё сердце и отдаёт всего себя изучению искусства «крадущихся» — синоби. Его наставником становится Момоти Тамба. Этот период жизни Эраста Петровича освещается во втором томе романа «Алмазная колесница».

1881 год. Иокогама. Япония. Фандорин расследует небольшое дело об оборотне. Описано в рассказе «Сигумо» (сборник «Нефритовые чётки»).

1882 год. Москва. Фандорин возвращается из Японии, и, вступив в должность чиновника по особым поручениям при московском генерал-губернаторе, расследует убийство своего боевого товарища Михаила Соболева (прототип — Михаил Дмитриевич Скобелев). В ходе расследования Фандорин снова соприкасается с делом «Азазеля». Этим событиям посвящена книга «Смерть Ахиллеса».

1882 год. Москва. Фандорин раскрывает исчезновение одной из сестёр Каракиных, наследниц громадного состояния. Описано в рассказе «Table-talk» (сборник «Нефритовые чётки»).

1882 год. Москва. Фандорин расследует обстоятельства пропажи старинного китайского веера с иероглифами «инь» и «ян», обладающего, по преданию, волшебными свойствами. Описано в пьесе «Инь и Ян».

1883 год. Москва. Фандорин расследует убийство богатейшего предпринимателя Леонарда фон Мака. В ходе расследования Эраст Петрович вынужден выдавать себя за студента Института инженеров путей сообщения (на самом делe Московское инженерное училище ведомства Министерства путей сообщения основанo в 1896 году). Именно тогда появляется знаменитый портрет Фандорина в мундире инженера-путейца. Описано в рассказе «Из жизни щепок» («Нефритовые чётки»).

1884 год. Москва. Фандорин раскрывает убийство торговца антиквариатом Пряхина. В ходе расследования Фандорин находит старинные нефритовые чётки, некогда принадлежавшие китайскому мудрецу Те Гуанцзы. Эти чётки будут помогать Фандорину на протяжении всей последующей жизни обретать «внерациональное озарение». Позже чётки перейдут по наследству к его сыну Александру и внуку Николасу. Рассказ «Нефритовые чётки» из одноимённого сборника.

1886 год. Москва. Фандорину противостоит изобретательный мошенник по прозвищу Момус. В ходе этого расследования у Фандорина появляется новый помощник — мелкий чиновник Анисий Тюльпанов. Описано в повести «Пиковый валет» (сборник «Особые поручения»).

1888 год. Пахринский уезд Московской губернии. Фандорин и Анисий Тюльпанов сталкиваются с таинственным преданием о Скарпее Баскаковых, непостижимым образом связанным со смертью последней из Баскаковых, богатой землевладелицы Софьи Константиновны. В этом же году Эраст Петрович знакомится с молодой красавицей Ангелиной Крашенинниковой. Между ними начинается роман. Описано в рассказе «Скарпея Баскаковых» (сборник «Нефритовые чётки»).

1889 год. Москва. Фандорин занят расследованием дела маньяка-убийцы по прозвищу «Декоратор», оказавшегося впоследствии самим Джеком Потрошителем. В ходе этого расследования героически погибает Анисий Тюльпанов. Понимая сложность остановить маньяка законными методами, Эраст Петрович собственноручно казнит «Декоратора». После этого Ангелина Крашенинникова не может более жить с Фандориным и уходит в монастырь. Описано в повести «Декоратор» (сборник «Особые поручения»).

1890 год. Москва, Санкт-Петербург. Фандорин раскрывает замысел двух убийств, которые, на первый взгляд, совершенно не кажутся убийствами, тем более связанными между собой. Описано в рассказе «Одна десятая процента» (сборник «Нефритовые чётки»).

1891 год. Москва. Эраст Фандорин, которому покровительствует генерал-губернатор Долгорукий, готовится занять должность московского обер-полицмейстера. Но планам Фандорина и его патрона мешает неожиданное и дерзкое убийство генерала Храпова. Убийство совершено террористической боевой группой под руководством человека по кличке Грин. Если преступление не будет раскрыто в кратчайшие сроки, то князю Долгорукому грозит скорейшая отставка. Эраст Петрович начинает расследование. Однако дело осложняется множеством обстоятельств. Во-первых, из Петербурга прибывает вице-директор департамента полиции по политическим делам князь Пожарский, выдающийся следователь, но при этом приверженец петербургской партии противников Долгорукого. Во-вторых, у Фандорина начинается стремительный роман с непредсказуемой поклонницей социалистов и по совместительству дочерью богатейшего банкира (его прототип Лазарь Поляков), Эсфирью Литвиновой. В-третьих, вскоре выясняется, что у террористов есть осведомитель среди лиц, расследующих убийство Храпова. Эраст Петрович раскрывает убийство Храпова и вычисляет предателя, что приводит к уничтожению боевой группы и Грина. Но факты, вскрывшиеся в результате фандоринского расследования, бросают тень на высшее руководство Российской империи. Кроме того, не удаётся сохранить свой пост князю Долгорукому. В результате конфликта с новым генерал-губернатором, братом императора, великим князем Симеоном Александровичем, Фандорин вынужден покинуть Россию. Описано в романе «Статский советник».

1891 год. Бристоль. Великобритания. Эраст Петрович — изгнанник с весьма ограниченными средствами. Указанное обстоятельство приводит к тому, что он вынужден снимать скромную квартирку у некой мисс Палмер. Старая дева и настоящая леди — она оказывается на редкость проницательной особой, имеющей определённую склонность к расследованию разного рода загадок. В итоге, Фандорин и его квартирная хозяйка раскрывают загадочное исчезновение престарелого лорда Беркли, а также успешно возвращают похищенное колье «Млечный путь». Фандорин осознаёт, что его аналитические способности могут стать неплохим способом заработать себе на жизнь. Описано в рассказе «Чаепитие в Бристоле» (сборник «Нефритовые чётки»).

1894 год. Вайоминг. США. Эраст Фандорин по приглашению полковника Мориса Старра (выходца из России Маврикия Христофоровича Старовоздвиженского) прибывает на Дикий Запад для расследования загадочных событий, связанных с появлением в местечке под названием «Дрим вэлли» («Долина мечты») банды Чёрных платков. В ходе расследования Эрасту Петровичу придётся столкнуться с индейцами, поселенцами-мормонами, русскими поселенцами из коммуны «Луч света», таинственным всадником без головы, лихими ковбоями, а также познакомиться с мисс Каллиган, встреча с которой станет одним из самых захватывающих приключений Фандорина. Описано в повести «Долина мечты» (сборник «Нефритовые чётки»).

1896 год. Москва. Во время коронации императора Николая Второго, преступник международного масштаба доктор Линд совершает дерзкое похищение одного из кузенов императора — малолетнего Мики (Михаила Георгиевича). Лишь благодаря чудом подоспевшему Эрасту Петровичу, преследовавшему своего «старого знакомого» Линда, предотвращено похищение княжны Ксении Георгиевны. Но в качестве выкупа за мальчика доктор Линд требует ни много ни мало бриллиант «Орлов», знаменитую реликвию дома Романовых. Эраст Фандорин получает чрезвычайные полномочия от членов императорской фамилии для спасения ребёнка, обезвреживания Линда и сохранения «Орлова». В ходе расследования невольным помощником статского советника в отставке становится великокняжеский дворецкий Афанасий Зюкин, а также гувернантка похищенного мальчика мадемуазель Деклик. Кроме того, у Фандорина вспыхивает короткий роман с Великой княжной Ксенией Георгиевной. Коронные регалии будут сохранены, Линд разоблачён и убит. Но спасти Мику не удастся. Вдобавок, ненависть Великого князя Симеона Александровича к Фандорину вынудит последнего вновь покинуть Россию. Описано в романе «Коронация, или Последний из романов».

1897 год. Вологодская губерния. Под именем купца Эраста Петровича Кузнецова Фандорин тайно прибывает в Россию. Цель визита связана исключительно с дорогим сердцу Фандорина событием — торжеством прогресса, выразившимся в знаменитой Всеобщей переписи населения, в частности, старообрядческого Русского Севера. Однако вскоре от переписи Фандорина отвлекает череда жутких массовых самоубийств среди старообрядцев. Он вместе с новыми знакомыми решает остановить эпидемию смертей, так как с каждым следующим разом количество самоубийц возрастает. Описано в повести «Перед концом света» (сборник «Нефритовые чётки»).

1899 год. Замок Во-Гарни. Остров Сен-Мало. Франция. Эраст Фандорин совместно с Шерлоком Холмсом пытаются спасти дочь и состояние мсье дез Эссара. В ходе расследования два сыщика и их помощники — Маса и доктор Ватсон — столкнутся со знаменитым мошенником, криминальным гением Арсеном Люпеном. Действие происходит в последние часы 1899 года, накануне наступления 1900 года. Описано в рассказе «Узница башни, или Короткий, но прекрасный путь трёх мудрых» (сборник «Нефритовые чётки»).

1900 год. Москва. Эраст Фандорин вновь ненадолго возвращается в Россию. Причина — возникновение в Москве «Клуба самоубийц». Модная «забава» оборачивается настоящим конвейером смерти, губящим молодых и талантливых людей, мнящих себя любовниками смерти. Расследуя дело «Клуба самоубийц», Фандорин знакомится с Марией Мироновой, современной и прогрессивной особой, предпочитающей имя «Коломбина». Описано в романе «Любовница смерти».

В это же время Эраст Фандорин неожиданно для себя сталкивается с ещё одним сообществом любовников Смерти — на «Хитровке», в квартале московских преступников. «Смерть» — это прозвище необыкновенно красивой молодой женщины, известной тем, что всем, с кем она вступит в любовную связь, жить остаётся совсем немного. Столкнувшись со Смертью, Фандорин сначала не может понять, почему чистая, верующая девушка принимает любовь негодяев. Разгадка проста: зная о таинственном своем проклятии — обрекать на погибель своих возлюбленных — Смерть, топя своё тело в грязи, пытается очистить мир от подлецов и злодеев, погибающих вскоре после начала романа с ней. Кроме того, Фандорин приобретает нового знакомого — им становится московский беспризорник-подросток Сенька Скорик. Скорик также имеет свою тайну: он нашёл старинный клад серебра, с помощью которого хочет разбогатеть и этим привлечь внимание Смерти, очаровавшей его. Смерть же не хочет погубить ни Сеньку, ни Фандорина, поэтому отталкивает обоих. Дело осложняется тем, что именно в это время на «Хитровке» начинают происходить страшные по своей жестокости убийства. Фандорин начинает подозревать, что кровавые преступления каким-то образом связаны как со Смертью, так и с Сенькой, а точнее — с найденным им кладом. Описано в романе «Любовник смерти».

1902—1903 годы. Остров Аруба — остров Тенерифе. Частная детективная деятельность на всех континентах принесла Фандорину известность и материальное благополучие, теперь он берётся за расследования не ради денег, а лишь в случае их исключительности. Появившееся свободное время Эраст Петрович отдает осуществлению своей мечты, сочетающей в себе и страсть Фандорина к техническому прогрессу, и любовь к разгадыванию загадок: с помощью собственной субмарины «Лимон-2» (сконструирована Фандориным на 10%, а на 90% его помощником, американцем российского происхождения Питом Буллем) он производит подводные поиски затонувшего близь острова Аруба в 1708 году с огромным (20 тонн) грузом золота испанского галеона «Сан-Фелипе». Его уединение прерывает визитёр — агент Скотленд-Ярда, предложивший Фандорину участие в поиске «Лилейного маньяка», охотящегося на больных туберкулезом девочек, чьи обескровленные тела потом обнаруживают в ваннах с плавающими белыми лилиями. Фандорин соглашается принять участие в расследовании, однако вскоре выясняет, что интерес следствия состоит не только в поиске «Лилейного маньяка», но касается деятельности тайного Ордена «Амфибия», решившего превратить планету Земля в планету Вода. Описано в повести «Планета Вода».

1905 год. Санкт-Петербург, Москва. В связи с начавшейся Русско-японской войной Фандорин принимает решение прервать поиски подводных сокровищ и вернуться из заграничного изгнания, так как осознаёт, что Родине необходимы специалисты по Японии. Фандорину поручается обеспечение безопасности железных дорог России. Японский шпион, скрывающийся под именем штабс-капитана Рыбникова (также известен как господин Стэн), намеревается совершить на важнейших железнодорожных участках ряд диверсий, что приведёт к полной парализации военного снабжения и позволит Японии выиграть войну. Персонаж японского разведчика, скрывающегося под именем Рыбникова, был заимствован Борисом Акуниным из рассказа А. И. Куприна «Штабс-капитан Рыбников». Таинственный штабс-капитан Рыбников везде успевает и, несмотря на то, что следствию удалось напасть на его след, практически всегда умудряется хотя бы на шаг опередить своих противников. Но неожиданно миссии Рыбникова мешает обстоятельство личного толка. Он узнаёт, что расследование ведёт Фандорин. Настоящее имя Рыбникова неизвестно. Но известно, что он происходит из клана Момоти и является потомственным ниндзя. Перед тем, как покончить жизнь самоубийством в камере московской тюрьмы, он напишет письмо следующего содержания:

Отец, Мне странно к Вам так обращаться, ведь с отрочества я привык называть «отцом» другого человека, в доме которого вырос. Сегодня я смотрел на Вас и вспоминал, что мне рассказывали о Вас дед, мать и приёмные родители. Моя дорога подошла к концу. Я был верен своему Пути и прошёл его так, как меня учили, стараясь не поддаваться сомнениям. Мне безразлично, чем закончится эта война. Я воевал не с Вашей страной, я преодолевал преграды, которые, испытывая меня, воздвигал Рок на Пути моей Колесницы. Самым трудным испытанием оказалось то, от которого размягчается сердце, но я преодолел и его. Это письмо я пишу не от сентиментальности, я выполняю просьбу покойной матери. Однажды она сказала мне: «В мире Будды много чудес, и может статься, когда-нибудь ты встретишь своего отца. Скажи ему, что я хотела расстаться с ним красиво, но твой дед был непреклонен: „Если ты хочешь, чтобы твой гайдзин остался жив, выполни мою волю. Он должен видеть тебя мёртвой и обезображенной. Лишь тогда он исполнит то, что мне нужно“. Я сделала, как он приказал, и это мучило меня всю жизнь». Я знаю эту историю, я слышал её много раз — про то, как мать укрылась от взрыва в тайнике, про то, как дед вытаскивал её из-под обломков, про то, как она лежала на погребальном костре с лицом, наполовину обмазанным чёрной глиной. Не знаю я лишь, что означает фраза, которую мать просила передать Вам, если произойдёт чудо и мы встретимся. Вот эта фраза: YOU CAN LOVE.

Круг, в который юный дипломат Эраст Фандорин вступил в 1878 году в Японии, замкнулся в Москве в 1905 году. Таинственный штабс-капитан Рыбников (он же господин Стэн, он же «Акробат») оказался сыном Фандорина и куртизанки Мидори из клана Момоти. Сама Мидори не погибла, как думал Фандорин. Она была вынуждена подчиниться отцу, инсценировав собственную смерть, но Эраст никогда не узнает об этом. Человек, который написал это письмо, сжёг его через несколько минут после написания. Эти события описаны в первом томе и эпилоге романа «Алмазная колесница».

1906 год. Заволжская губерния. Поиски галеона «Сан-Фелипе» принесли Фандорину богатство, он ведёт праздную размеренную жизнь в Париже, когда неожиданно из российской газеты узнает о зверском убийстве в далекой Заволжской губернии некоей игуменьи Февронии, в миру Ангелины Крашенинниковой. Фандорин в одиночку отправляется в Россию, чтобы расследовать и отомстить за смерть женщины, которую он когда-то любил. Описано в повести «Парус одинокий».

1911 год. Москва. По просьбе вдовы А. П. Чехова Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой Фандорин расследует серию подозрительных событий и убийств в театре «Ноев ковчег». На спектакле «Бедная Лиза» 55-летний сыщик страстно влюбляется в исполнительницу роли Лизы актрису Элизу Альтаирскую-Луантэн (Елизавету Лейкину, во втором замужестве — ханшу Альтаирскую). Чтобы завоевать её любовь, Эраст Петрович становится драматургом и сочиняет пьесу «в японском духе» — «Две кометы в беззвёздном небе». Описано в романе «Весь мир театр».

1912 год. Царство Польское, Российская империя — Краков, Австро-Венгрия. Семейная жизнь Фандорина и Элизы Луантэн трещит по швам. Фандорин рад любой возможности, чтобы ускользнуть от жены, и накануне Нового года ввязывается в расследование ограбления поезда, совершённого польским бандитом Болеславом Ружевичем по кличке «Цукерчик». Преследование завершается на рубеже 1912 и 1913 годов в австро-венгерском Кракове, где Цукерчик должен передать похищенные деньги «пану Кобачевскому» («Кобе», Иосифу Сталину). Описано в повести «Куда ж нам плыть?»

1914 год. Ялта, Баку. Накануне Первой мировой войны Эраст Петрович охотится за опасным террористом-революционером по кличке «Одиссей»/«Дятел», ранее упоминавшимся под кличкой «Дрозд» в книге «Алмазная колесница». В «послужном списке» террориста — убийства двух губернаторов, поставки оружия для московского восстания 1905 года, дерзкие экспроприации. Он является личным представителем большевистского вождя Ленина и сообщником «Кобы».

Роман завершает сцена: в Баку Фандорина обманом завлекает в покинутое старое здание предатель Гасым, пособник большевиков, и оглушает его. Эраст Петрович приходит в себя связанный. Перед ним предстаёт «Одиссей»/«Дятел», который вскоре уходит. Гасым, зная, что Фандорин человек чести и не будет идти наперекор своей клятве, предлагает Эрасту Петровичу дать честное слово, что тот уедет и не будет мешать делам «Дятла». Фандорин отказывается.

Так как в концовке произведения, к которому относятся данные события, отсутствует чёткое описание того, кем именно и по отношению к кому были совершены определённые действия, можно предположить, что Гасым, одетый в чёрное, стреляет Фандорину в голову. Цитата: «Человек в чёрном поднял револьвер и выстрелил связанному в голову…»

Вне зависимости от сущности произошедшего в финале Фандорин лишается возможности направиться на выполнение важнейшего задания императора Николая — расследования Сараевского убийства, в результате чего могла быть предотвращена Первая мировая война, а за ней и революция. Описано в романе «Чёрный город».

Во время отлучки Фандорина из Москвы, 5 июня 1914 года, с ним пытается встретиться его правнук Ластик (Эраст Николаевич Фандорин), однако ему удается лишь коротко пообщаться с Масой. Описано в «Детской книге» и упоминается в романе «Чёрный город».

1920 год. Крым. Судьба самого Фандорина неизвестна. Некая Елизавета Анатольевна, беременная от Эраста Фандорина, эмигрирует из Крыма. В шкатулке с семейными реликвиями, которую она сохранила, находились, в частности, нефритовые чётки. Упоминается в книге «Алтын-толобас».

В «Шпионском романе» есть намёк на то, что Фандорина знал сотрудник советской контрразведки Алексей Октябрьский, известный из произведений «Квест» и «Шпионский роман».

Семья

Отец	Пётр Фандорин (? — 1876).
Мать	Елизавета Фандорина (? — 1856).
Супруг(а)	1. Елизавета Александровна фон Эверт-Колокольцева (1859 — 1876), в браке с 1876 по 1876 гг. 2. Елизавета Альтаирская-Луантэн, она же Клара Лунная (1882 — ?), в неофициальном браке с 1911 по (предположительно) 1914 гг. 3. Елизавета Анатольевна.
Дети	1. NN Тамба — «штабс-капитан Василий Рыбников» (1879—1905). 2. Сэр Александер Фандорин (1921—1994).

Род Фандориных

Эраст Петрович Фандорин связан родством с героями других произведений Бориса Акунина. Историю семьи Фандориных мы узнаём из серии романов «Приключения магистра», главный герой которых, внук Эраста Петровича Николас, занимается изучением своих корней. Уже в начале книги «Алтын-толобас» сообщается, что сын Фандорина — Александр Эрастович — стал знаменитым эндокринологом и одним из претендентов на получение Нобелевской премии, но, направляясь со своей супругой в Стокгольм, погиб во время крушения парома «Христиания». Его сын Николас посещает Россию, после серии приключений решает остаться здесь и женится на журналистке Алтын Мамаевой.

Фандорины — это русская ветвь рода фон Дорнов, восходящего к крестоносцам. В XVII веке обедневший дворянин Корнелиус фон Дорн приехал в Россию на поиски счастья, остался и принял православие, став Корнеем Фондориным. Данила Ларионович и Самсон Данилович Фондорины принимали участие в драматических событиях, происходивших во времена Екатерины II, о чём упоминается в романах «Внеклассное чтение» и «Квест».

Награды

• Орден Святого Владимира 4 степени (роман «Азазель»)
• Орден Святого Станислава 3 степени (за участие в переговорах с Турцией («Турецкий гамбит»))
• Орден Святой Анны 4 степени («Алмазная колесница», есть упоминание в «Смерти Ахиллеса»)
• Орден Святого Владимира 3 степени (о награждении пишется в повести «Пиковый валет» (сборник «Особые поручения»), есть упоминание в книге «Коронация, или Последний из романов»)
• Ордена Большой и малой хризантем (упоминается в повести «Пиковый валет» (сборник «Особые поручения»))
• Орден Восходящего солнца

Книги об Эрасте Фандорине

• «Азазель» — конспирологический детектив (действие происходит в 1876 году в Москве, Лондоне и Санкт-Петербурге)
• «Турецкий гамбит» — шпионский детектив (действие происходит в 1877—1878 годах в Болгарии, Румынии и Турции)
• «Левиафан» — герметичный детектив (действие происходит в 1878 году, на борту океанского лайнера рейса Саутгемптон — Калькутта)
• «Смерть Ахиллеса» — детектив о наёмном убийце (действие происходит в 1882 году в Москве)
• «Особые поручения»:

• «Пиковый валет» — повесть о мошенниках (действие происходит в 1886 году в Москве)
• «Декоратор» — повесть о маньяке (действие происходит в 1889 году в Москве)

• «Статский советник» — политический детектив (действие происходит в 1891 году в Москве)
• «Коронация, или Последний из романов» — великосветский детектив (действие происходит в 1896 году в Москве)
• «Любовница смерти» — декадентский детектив (действие происходит в 1900 году в Москве, одновременно с действием «Любовника Смерти»)
• «Любовник смерти» — диккенсовский детектив (действие происходит в 1900 году в Москве, одновременно с действием «Любовницы Смерти»)
• «Алмазная колесница» — этнографический детектив:

• «Ловец стрекоз», том первый (действие происходит в 1905 году в Санкт-Петербурге и Москве)
• «Между строк», том второй (действие происходит в 1878 году в Иокогаме, Токио и японских горах)

• «Инь и Ян» — экспериментальная пьеса (действие происходит в 1882 году в подмосковной усадьбе Сигизмунда Борецкого)
• «Нефритовые чётки» — сборник рассказов и небольших повестей:

• «Сигумо» — рассказ (действие происходит в 1881 году в Иокогаме)
• «Table-talk» — рассказ (действие происходит в 1882 году в Москве)
• «Из жизни щепок» — рассказ (действие происходит в 1883 году в Москве)
• «Нефритовые чётки» — рассказ (действие происходит в 1884 году в Москве)
• «Скарпея Баскаковых» — рассказ (действие происходит в 1888 году в Пахринском уезде Московской губернии; сюжет «Собаки Баскервилей» Конан Дойла, перенесённый на русскую почву)
• «Одна десятая процента» — рассказ (действие происходит в 1890 году в Москве и Санкт-Петербурге; сюжет повторяет мотивы дебютного романа Патрисии Хайсмит «Незнакомцы в поезде»)
• «Чаепитие в Бристоле» — рассказ (действие происходит в 1891 году в Бристоле)
• «Долина мечты» — повесть (действие происходит в 1894 году в штате Вайоминг)
• «Перед концом света» — повесть (действие происходит в 1897 году на Вологодчине)
• «Узница башни, или Короткий, но прекрасный путь трёх мудрых» — повесть (действие происходит в 1899 году в Нормандии, недалеко от Сен-Мало)

• «Весь мир театр» — театральный детектив (действие происходит в 1911 году в Москве)
• «Чёрный город» — авантюрный детектив (действие происходит в 1914 году в Баку)
• «Планета Вода» — сборник из трех повестей:

• «Планета Вода» — технократический детектив (действие происходит в 1903 году в районе острова Тенерифе)
• «Парус одинокий» — ностальгический детектив (действие происходит в 1906 году в Заволжской губернии)
• «Куда ж нам плыть?» — идиотический детектив (действие происходит в 1912 году в Польше)

Эраст Фандорин в экранизациях

• Азазель (Илья Носков)
• Турецкий гамбит (Егор Бероев)
• Статский советник (Олег Меньшиков)
• Декоратор (Данила Козловский)

Эраст Фандорин в театре

• «Эраст Фандорин», 2002 год, РАМТ. Режиссёр: Алексей Бородин (Эраст Фандорин — Пётр Красилов)
• «Инь и Ян. Чёрная версия». 2006 год, РАМТ. Режиссёр: Алексей Бородин (Эраст Фандорин — Алексей Весёлкин)
• «Инь и Ян. Белая версия». 2006 год, РАМТ. Режиссёр: Алексей Бородин (Эраст Фандорин — Алексей Весёлкин)
• «Левиафан». 2010 год, с 2012 года спектакль сменил название на «Приключения Фандорина». Творческое объединение «Восемь в кубе». Режиссёр: Татьяна Вдовиченко (Эраст Фандорин — Дмитрий Паламарчук)

Ссылки

• [borisakunin.livejournal.com/ Любовь к истории — Официальный блог Бориса Акунина]
• [www.fandorin.ru/ Фандорин! — Официальный сайт Эраста Петровича]
• [tree.fandorin.ru/ Генеалогическое древо рода Фандориных]
• [www.akunin.ru/knigi/fandorin/erast/ Борис Акунин. Полное интерактивное собрание сочинений]
• [lib.ru/RUSS_DETEKTIW/BAKUNIN/ Борис Акунин в библиотеке Максима Мошкова]
• [www.ntv.ru/novosti/210801/ Герметичный детектив с элементами мистики]

Отрывок, характеризующий Эраст Фандорин

У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил: