Эра милитаристов в Китае

Эра милитаристов — период в истории Китайской Республики (1916—1928), во время которого страна была поделена между военными правителями.

Эра милитаристов началась со смерти Юань Шикая и номинально закончилась в 1928 с завершением Северного похода (1926—1927) и объединения Китая под флагом Гоминьдана, после чего началось «Нанкинское десятилетие». Однако после победы над старыми милитаристами, такими как У Пэйфу и Сунь Чуаньфан, в 1930—1940 годах появились новые мятежные генералы, не желавшие признавать власть центрального правительства, что доставляло большое неудобство для Гоминьдана во времена Второй мировой войны и последующей за ней гражданской войны.

Истоки

У династии последних маньчжурских императоров Цин не было регулярной армии и в деле обороны она использовала армии своих провинций и ополченцев, которые не имели стандартной униформы и вооружений. Самой мощной из них была расквартированная на севере армия Бэйянских милитаристов под руководством Юань Шикая, который в своё время получил отличное военное образование. Офицеры были верны своему начальству и объединялись в клики по географическому признаку или как однокашники по военным академиям. Подразделения формировались из выходцев из одних провинций. Подобный принцип помогал избегать проблем с пониманием, связанных с большим количеством диалектов в китайском языке, но при этом данный принцип поощрял центробежные тенденции.

После Синьхайской революции 1911 года на юге империи Цин широко распространились военные бунты. На следующий год восставшие установили временное правительство в Нанкине во главе с доктором Сунь Ятсеном. Однако революционеры не обладали достаточными силами, чтобы сокрушить Бэйянскую армию и сопротивление было обречено на неудачу. Сунь Ятсен договорился с Юань Шикаем о свержении маньчжурской династии и об «объединении Китая» в границах империи Цин. При этом Юань Шикай должен становился президентом. Юань Шикай принял президентский пост, но отказался переезжать в Нанкин и остался в столице, Пекине, где его военной власти ничего не угрожало.

Южные провинции воспротивились растущему авторитаризму Юань Шикая и в 1913 году взбунтовались, однако восстания были подавлены силами Бэйянской армии. Гражданские губернаторы были заменены на военных. В декабре 1915 года Юань Шикай дал понять, что он намерен стать Императором Китая. Южные провинции опять восстали, но на этот раз все было гораздо серьёзнее, так как большинство Бэйянских командиров покинули Юань Шикая. Он пытался отказаться от идеи монархии, чтобы вернуть расположение офицеров, но в июне 1916 умер и оставил новую страну в состоянии политической раздробленности. Разделение Китая на Север и Юг продолжалось во время всей Эры милитаристов.

Север

Смерть Юань Шикая разделила Бэйянскую армию на две части: Аньхойскую клику под руководством Дуань Цижуя и Чжилийскую клику, возглавляемую Фэн Гочжаном. Фэнтяньская клика, расположенная в Маньчжурии и подчинявшаяся Чжан Цзолиню, была сплавом Бэйянских и местных подразделений. Дипломатическое признание обычно получало любое правительство, которому удавалось захватить Пекин, так как оно могло собирать таможенные пошлины и получать иностранные кредиты. Все северные клики милитаристов признавали пекинское правительство, даже если они на деле противостояли ему. Они не оспаривали его законность, но считали, что ему недостает авторитета, чтобы диктовать свою волю провинциям. Бэйянское правительство в Пекине время от времени издавало указы в отношении территорий, которые фактически не подчинялись ему, с тем, чтобы обвинить местных милитаристов в измене. Разумеется, эти указы игнорировались и правительство получало формальный повод для нападения. Эта практика была приостановлена в 1923 году, когда Цао Кунь купил себе право быть президентом Китая. Другие северные клики отказались признать его правление.

Правление Аньхойской клики (1916—1920)

Президент Ли Юаньхун был фактически оттеснен на второй план Бэйянскими генералами. Премьер Дуань Цижуй занимал доминирующую позицию в политике, но вынужден был сотрудничать с Чжилийской кликой, чтобы поддерживать стабильность. Многие провинции отказывались признавать их правительство и требовали изгнать из политики Бэйянских генералов. Неуклюжие попытки Дуань Цижуя втянуть Китай в Первую мировую войну и его тайные займы у Японии привели к тому, что мае 1917 года Ли Юаньхун был вынужден отправить его в отставку. Зная, что Дуань Цижуй готовит против него заговор, Ли Юаньхун попросил влиятельного генерала Чжан Сюня защитить правительство. Вместо этого Чжан Сюнь в июле 1917 года предпринял попытку реставрации монархии. Дуань Цижуй подавил путч и был провозглашен спасителем республики. Это дало ему возможность наконец объявить войну Германии. Представители Антанты настаивали на этом, чтобы выдавить немцев из страны (у тех были сильные концессии на территории Китая и они составляли конкуренцию английским, американским и французским капиталистам).

Следующей задачей Дуань Цижуя было подчинение мятежных южных провинций, но разногласия с Чжилийской кликой, которая предпочитала путь переговоров, привели к тому, что он оставил свой пост ради сохранения единства Бэйянских генералов. Однако под давлением Аньхойской клики президент Фэн Гочжан вынужден был призвать Дуань Цижуя назад. В октябре 1918 года тот вновь подал в отставку, но делал все возможное, чтобы саботировать мирные переговоры между югом и севером. То, что он поддерживал Японию, ослабило его позиции во время событий 4 мая 1919 года. Чжилийская клика вошла в союз с Фэнтяньской кликой Чжан Цзолиня и в июле 1920 года разгромила Дуань Цижуя во время Чжили-Аньхойской войны.

Правление Чжилийской клики (1920—1924)

После смерти Фэн Гочжана в 1919 году Чжилийскую клику возглавил Цао Кунь. Шаткий союз с Фэнтяньской кликой распался и в 1922 году началась Первая Чжили-Фэнтяньская война, во время которой силы Чжилийской клики отбросили войска Чжан Цзолиня назад в Маньчжурию. Следующим шагом было укрепление статуса Чжилийских милитаристов и объединение страны. С этой целью Цао Кунь пригласил на пост президента Ли Юаньхуна и вновь собрал Национальную ассамблею. Сюй Шичану и Сунь Ятсену было предложено, чтобы они одновременно передали свои президентские полномочия Ли Юаньхуну. Когда Сунь Ятсен выставил ответные жесткие требования, которые Чжилийская клика не могла выполнить, она спровоцировала предательство генерала Гоминьдана Чэнь Цзюнмина, признав его губернатором провинции Гуандун. Сунь Ятсен был вынужден покинуть Кантон и Чжилийская клика номинально реставрировала конституционное правительство, существовавшее до переворота Чжан Сюня. В 1923 году Цао Кунь купил себе президентство, несмотря на сильные протесты со стороны Гоминьдана, Фэнтяньской и Аньхойской клик, некоторых своих офицеров и общественного мнения. Осенью 1924 года Чжилийская группировка почти достигла победы во Второй Чжили-Фэнтяньской войне, но в это время Фэн Юйсян предал клику, захватил Пекин и посадил Цао Куня в тюрьму. Чжилийские милитаристы были наголову разбиты на севере страны, но сумели удержать центр.

Правление Фэнтяньской клики (1924—1928)

Союз между Чжан Цзолинем и Фэн Юйсяном был слабым. Фэн Юйсян сформировал собственную клику под названием Гоминьцзюнь (Народная армия), которая поддерживала идеологию сходную с Гоминьданом. В качестве компромисса он передал северное правительство Дуань Цижую, чья Аньхойская клика была близка к распаду. Фэнтяньская клика была гораздо сильнее, так как войска Гоминьцзюня былы растянуты на значительные расстояния. Переговоры о воссоединении севера и юга зашли в тупик: Чжан Цзолинь и Дуань Цижуй имели мало общего с Сунь Ятсеном. Последний умер в марте 1925 года.

В том же году генерал Фэнтяньской клики Го Сунлин, поддавшись на обещания Фэн Юйсяна, перешел на его сторону и начал поход против своего бывшего командира Чжан Цзолиня, в результате чего началась Анти-Фэнтяньская война. Генерал У Пэйфу, принадлежавший к Чжилийской клике, решил поддержать Чжан Цзолиня в борьбе против предателя. Войска Гоминьцзюня были отброшены на северо-запад. Позже они присоединились к Северному походу Чан Кайши. В июне 1927 года Чжан Цзолинь стал главой северного правительства, но в то же время войска Национально-революционной армии (НРА) вторглись на его территорию. 2 июня 1928 года Чжан Цзолинь уступил Пекин НРА. 4 июня при попытке бежать в Маньчжурию он погиб от взрыва бомбы. Пять дней спустя, НРА захватила столицу. Сын и наследник Чжан Цзолиня, Чжан Сюэлян, признал правительство националистов 31 декабря.

Юг

На юге Китая зрело революционное движение. Там оппозиция Бэйянским генералам была особенно сильна. Южане восстали против династии Цин в 1911 году, а против Юань Шикая в 1913 («Вторая революция») и 1916 («Война в защиту республики») годах. После попытки реставрации монархии в Пекине несколько южных провинций под предводительством Тан Цзияо и Лу Жунтина отказались признать парламент и новое правительство Дуань Цижуя. Сунь Ятсен собрал видных политиков, членов Гоминьдана из распущенной Национальной ассамблеи, а также южных милитаристов и в конце июля 1917 года сформировал своё правительство в Кантоне, известное как Правительство защиты конституции. Южные клики признали Кантон как законную столицу, несмотря на то, что международное сообщество отказалось сделать то же самое. Как и на севере, на юге то и дело вспыхивали местные восстания, особенно в провинции Гуанси.

Движение в защиту Конституции (1917—1922)

В сентябре Сунь Ятсен был провозглашен главнокомандующим военного правительства, целью которого являлась защита временной конституции 1912 года. Южные милитаристы поддержали его только для того, чтобы укрепиться в своих вотчинах и бросить вызов Пекину. Чтобы добиться международного признания, они также объявили войну Центральным державам, но признание так и не было получено. В июле 1918 года южные милитаристы пришли к выводу, что Сунь Ятсен наделен излишними полномочиями и заставили его присоединиться к правительственному комитету. Не вытерпев постоянного вмешательства в свои дела, Сунь Ятсен отправился в добровольное изгнание. В этот период он активно занимался воссозданием партии Гоминьдан. В 1920 году в ходе Гуандун-Гуансийской войны с помощью гоминьданского генерала Чэнь Цзюнмина члены комитета генерал Цэнь Чуньсюань, адмирал Линь Баои и генерал Лу Жунтин были изгнаны. В мае 1921 года, несмотря на протесты Чэнь Цзюнмина и Тан Шаои, Сунь Ятсен был избран неполным составом парламента в качестве «чрезвычайного президента». После этого Тан Шаои самоустранился от дел, а Чэнь Цзюнмин начал переговоры с Чжилийской кликой с тем, чтобы в обмен на губернаторство в Гуандуне лишить Сунь Ятсена власти (что и было проделано в 1922 году).

Реорганизация (1923—1925)

В марте 1923 года лоялисты добились изгнания Чэнь Цзюнмина и вернули Сунь Ятсена к власти. Тот реорганизовал Гоминьдан в соответствии с марксистско-ленинским демократическим централизмом и заключил союз с Коммунистической партией Китая, который стал известен как Первый объединенный фронт. Южное правительство оставило попытки защитить конституцию 1912 года, так как парламентарии пошли на уступки северу, чтобы присоединиться к марионеточному правительству Цао Куня. Вместо этого его целью стало создание революционного однопартийного государства. На замену ненадежным оппортунистам-генералам в военной академии Вампу готовились новые офицерские кадры для будущей армии Гоминьдана. После того, как в 1924 году Чжилийская клика потеряла былое влияние, Сунь Ятсен направился в Пекин на переговоры с лидерами Гоминьцзюня, Аньхойской и Фэнтяньской клик. Однако в марте 1925 года он умер от рака печени, что не только положило конец всем мирным переговорам, но и обострило и без того напряженные отношения севера и юга. Тан Цзияо объявил себя наследником Сунь Ятсена и попытался взять контроль над южным правительством в ходе Юньнань-гуансийской войны, но потерпел поражение.

Северный поход (1926—1928)

Лидером Национально-революционной армии стал генерал Чан Кайши. Летом 1926 года после долгих сомнений он наконец отдал приказ о начале Северного похода. НРА сокрушила армии У Пэйфу и Сунь Чуаньфана в центральном и восточном Китае. Один из лидеров Гоминьцзюня — милитарист из провинции Шаньси Янь Сишань присоединился к Гоминьдану и выступил против Фэнтяньской клики. В 1927 году союз между Гоминьданом и Коммунистической партией Китая распался после уничтожения рабочей гвардии в Шанхае. Данный инцидент послужил началом Гражданской войны в Китае.

В качестве столицы Чан Кайши выбрал Нанкин, но для того, чтобы получить международное признание, ему все ещё требовалось взять Пекин. Союзные войска Янь Сишаня вошли в столицу после смерти Чжан Цзолиня. Чжан Сюэлян, новый лидер Фэнтяньской клики, признал власть Гоминьдана при условии, что он останется правителем Маньчжурии. Его правление подошло к концу после того, как в 1931 году японцы оккупировали северо-восток Китая.

Номинальное объединение

Передвинув столицу в Нанкин, Чан Кайши в 1928 году объявил об объединении Китая. Далеко не все милитаристы были побеждены и, хотя многие из них согласились пойти на сотрудничество с новым правительством, борьба между кликами продолжалась. В 1930 году восстали Фэн Юйсян и Янь Сишань, что послужило началом новой войны. Ма Чжунъин сражался с Синьцзянской кликой с 1931 по 1937 год Чан Кайши вынужден был подавить Восстание в Фуцзяни в 1933 году. Чжан Сюэлян выступил в 1936 году во время Сианьского инцидента. В отдаленных районах вовсю действовали коммунисты, мелкие полевые командиры, бандиты и ополчение национальных меньшинств. Среди лидеров Гоминьдана то и дело начинались трения: так Ван Цзинвэй и Ху Ханмин восстали против власти Чан Кайши. По большому счету тот держал под контролем только провинции, близко расположенные к Цзянсу. Таким образом, милитаристская вольница не закончилась, а приобрела другие формы. Вплоть до окончания Гражданской войны в 1950 году Китай не знал единого централизованного правительства.

Основные фракции

Северные Клики

Основные клики

Аньхойская клика 皖系 Дуань Цижуй 段祺瑞 Сюй Шучжэн 徐樹錚 Лу Юнсян 盧永祥 Ни Сычун 倪嗣沖 Цюй Тунфэн 曲同豐 У Гуансинь 吳光新 Цзинь Юньпэн 靳雲鵬 Дуань Чжигуй 段芝貴 Чжан Цзинъяо 張敬堯 Чэнь Шуфань 陈淑芬

Чжилийская клика 直系 Фэн Гочжан 馮國璋 Цао Кунь 曹錕 У Пэйфу 吳佩孚 Сунь Чуаньфан 孫傳芳 Лю Цяньчжан 陸建章 Ли Чунь 李純 Ван Чжаньюань 王占元 Чэнь Гуанюань 陳光遠 Фэн Юйсян 馮玉祥 Ци Сеюань 齊變元 Ван Чэнбинь 王承斌 Ли Цзинлинь 李景林 (ранее принадлежал к Фэнтяньской клике)

Фэнтяньская клика 奉系 Чжан Цзолинь 張作霖 Чжан Сюэлян 張學良 Чжан Цзосян 張作相 Чжан Цзунчан 張宗昌 Вань Фулинь 万福麟 Цзан Шии 臧式毅 У Цзуньшэн 吳俊陞 Го Сунлин 郭松齡 Ян Юйтин 楊宇霆 Чжу Юйпу 祩玉樸 Тан Юйлинь 湯玉麟

Мелкие клики

Гоминьцзюнь 國民軍 Фэн Юйсян 馮玉祥 (ранее принадлежал к Чжилийской клике) Ху Цзиньи 胡京伊 Сунь Юйпэн 孙玉鹗 Клика провинции Шаньси 晉系 Янь Сишань 閻錫山 Синьцзянская клика Ян Цзэнсинь 楊增新 Цзинь Шужэнь 金樹仁 Шэн Шицай 盛世才

Клика Ма 馬家軍 Цинхай Ма Ци 馬麒 Ма Линь 馬麟 Ма Буфан 馬步芳 Ма Буцин 馬步青 Нинся Ма Хунбинь 馬鴻賓 Ма Хункуй 馬鴻逵 Ганьсу Ма Чжунъин 馬仲英

Новейшие фракции

Хэбэй Сун Чжэюань 宋哲元 (ранее принадлежал к Гоминьцзюню) Хэнань Бе Тинфан 別廷芳 (ранее принадлежал к Гоминьцзюню)

Жэхэ Тан Юйлинь 湯玉麟 (ранее принадлежал к Фэнтяньской клике) Сунь Дяньин 孫殿英 (ранее принадлежал к Гоминьцзюню) Шэньси Цзин Юэсю 井岳秀 Ян Хучэн 杨虎城

Суйюань Фу Цзои 傅作義 (ранее принадлежал к Клике провинции Шаньси) Шаньдун Лю Чжэннянь 刘珍年 Хань Фуцзю 韓復榘 (ранее принадлежал к Гоминьцзюню)

Южные клики

Юньнаньская клика 滇系 Цай Э 蔡鍔 Тан Цзияо 唐繼堯 Лун Юнь 龍雲

Старая клика Гуанси 桂系 Лу Жунтин 陸榮廷 Линь Ху 林虎 Тань Хаомин 譚浩明 Шэнь Хунъин 沈鴻英 Чэнь Бинхунь 陳炳焜 Новая клика Гуанси 新桂系 Ли Цзунжэнь 李宗仁 Хуан Шаосюн 黃紹竑 Бай Чунси 白崇禧 Хуан Сюйчу 黄旭初

Гоминьдан 中國國民黨 Сунь Ятсен孫逸仙 Чан Кайши蔣介石 Ху Ханьминь胡漢民 Ван Цзинвэй汪精衛 Ляо Чжункай廖仲凱 Хэ Инцинь何應欽

Сычуаньская клика 川系 Лю Сян 劉湘 Ян Сэнь 楊森 Дэн Сихоу鄧錫侯 Тянь Сунъяо田頌堯 Сычуань / Кам Лю Вэньхуэй 劉文輝

Мелкие южные фракции

Гуандун Чэнь Цзюнмин 陳炯明 Чэнь Цзитан 陳濟棠 Юй Ханьмоу 余汉谋 Чжан Факуй 張發奎

Фуцзянь Цзян Гуаннай 蔣光鼐 Цай Тинкай 蔡廷鍇 Гуйчжоу Лю Сяньши 劉顯世 Ван Цзяле 王家烈

Коммунистическая партия Китая Мао Цзэдун 毛澤東 Чжоу Эньлай 周恩來 Чжу Дэ 朱德 Пэн Дэхуай 彭德懷 Чэнь Дусю 陈独秀

Хунань Тань Янькай 譚延闓 Чжао Хэнти 赵恒惕 Тан Шэнчжи 唐生智

Цзянси Лу Дипин 魯滌平 Хэбэй Ван Чжаньюань王占元

См. также

На этой странице есть текст на китайском языке. Без поддержки восточноазиатской письменности вы можете видеть знаки вопроса или другие знаки вместо китайских символов.

• Национально-революционная армия
• Академия Вампу
• История Китайской Республики
• Германо-китайское сотрудничество (1911—1941)
• Гоминьдан
• Китайский национализм
• Вооружённые силы Китайской Республики
• Политика Китайской республики

Ссылки

• 陈贤庆(Chen Xianqing), [www.2499cn.com/junfamulu.htm 民国军阀派系谈 (The Republic of China warlord cliques discussed), 2007 revised edition]
• [www.escholarship.org/editions/view?docId=ft167nb0p4;brand=ucpress Edward A. Mccord, The Power of the Gun, The Emergence of Modern Chinese Warlordism, UNIVERSITY OF CALIFORNIA PRESS, Berkeley • Los Angeles • Oxford © 1993 The Regents of the University of California]
• Arthur Waldron, [books.google.com/books?id=MOK2HJ7BHigC&source=gbs_navlinks_s From War to Nationalism: China’s Turning Point, 1924—1925, Cambridge University Press, 1995]
• [whp057.narod.ru/kitaj.htm КИТАЙСКАЯ НАРОДНАЯ РЕСПУБЛИКА]

Художественная литература

• Эльвира Барякина. [whiteshanghai.com/ Белый Шанхай.] — М.: Рипол-Классик, 2010. — ISBN 978-5-386-02069-9
• Андре Мальро. Удел человеческий.(«La Condition humaine», 1933)

Отрывок, характеризующий Эра милитаристов в Китае

«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.


Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.
Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузов получил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился в то время, как получил письмо государя.
Откатывавшийся по направлению толчка, данного ему во время всей кампании и в Бородинском сражении, шар русского войска, при уничтожении силы толчка и не получая новых толчков, принял то положение, которое было ему естественно.
Заслуга Кутузова не состояла в каком нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один – тот, который, казалось бы, по своему положению главнокомандующего, должен был быть вызываем к наступлению, – он один все силы свои употреблял на то, чтобы удержать русскую армию от бесполезных сражений.
Подбитый зверь под Бородиным лежал там где то, где его оставил отбежавший охотник; но жив ли, силен ли он был, или он только притаился, охотник не знал этого. Вдруг послышался стон этого зверя.
Стон этого раненого зверя, французской армии, обличивший ее погибель, была присылка Лористона в лагерь Кутузова с просьбой о мире.
Наполеон с своей уверенностью в том, что не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что ему пришло в голову, написал Кутузову слова, первые пришедшие ему в голову и не имеющие никакого смысла. Он писал:

«Monsieur le prince Koutouzov, – писал он, – j'envoie pres de vous un de mes aides de camps generaux pour vous entretenir de plusieurs objets interessants. Je desire que Votre Altesse ajoute foi a ce qu'il lui dira, surtout lorsqu'il exprimera les sentiments d'estime et de particuliere consideration que j'ai depuis longtemps pour sa personne… Cette lettre n'etant a autre fin, je prie Dieu, Monsieur le prince Koutouzov, qu'il vous ait en sa sainte et digne garde,
Moscou, le 3 Octobre, 1812. Signe:
Napoleon».
[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]

«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.


Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».