Эрзурум

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Город
Эрзурум, Эрзерум
тур. Erzurum
Страна
Турция
Ил
Эрзурум
Координаты
Мэр
Прежние названия
Карин, Карано, Каликала, Феодосиополь, Ардзн-Рум, Арзен
Высота НУМ
1 890 м
Население
382 383 человек (2011)
Часовой пояс
Телефонный код
+90 442
Почтовые индексы
25x xxx
Автомобильный код
25
Официальный сайт

[www.erzurum-bld.gov.tr/ urum-bld.gov.tr]  (тур.)</div>

Эрзуру́м, Эрзеру́м, Арзеру́м[1] (тур. Erzurum, арм. Կարին (Карин), старые названия: Карин, Карано, Каликала, Феодосиополь, Ардзн-Рум, Арзен)[2] — город на северо-востоке Турции, на территории Западной Армении, административный центр (центральный район, меркези) одноименного ила. 395 000 жителей. Город расположен на высоком плато более 1900 м над уровнем моря; климат континентальный.





История

Эрзурум соответствует древнеармянскому городу Карин (арм. Կարին)[3][4], имя которого греки переделали по-своему в Караноарабы — в Каликала). Был основан в начале ХIV века до нашей эры правителем государства Хайаса Каранни (1400—1375 гг до н. э.). Византийский император Феодосий II (408450 гг.) укрепил его и дал ему имя Феодосиополь421 году).[3][5] В 502 году город временно находился во власти персов, точно так же и в конце VI в., когда значительная часть его жителей была переселена в Хамадан. Город с раннего Средневековья известен на весь восток как центр ковроделия в Армении.

В 647 году арабы во главе с Хабибом завоевывают город, после чего последний селит в городе 2000 арабов, с которыми неоднократно вступали в борьбу греки, но вскоре после 1000 года город последними окончательно оставлен.

В 1047 году лежавший по соседству древнеармянский город Ардзн был разрушен персами, и жители его бежали в Карин, который с этого времени стал называться Ардзн-Рум, что означает 'Ардэн Ромеев' (Ромеями называли себя византийцы, греки по преимуществу), (по-гречески 'Арзен Ромеев'), и уже из этого имени с течением времени образовалось Эрзурум.

В 1049 году преимущественно армянонаселенный[6] город был взят отрядами турок, а население подверглось жестокой резне. Византийский хронист Иоанн Скилица сообщает, что при взятии Эрзурума турками было вырезано 140 тысяч человек, и, несмотря на то, что цифра эта явно завышенная, но в целом отражает тяжелые последствия от нашествия турок-сельджуков для местного армянского и греческого населения[7]. В сельджукский период большую часть населения города продолжали составлять армяне[8].

В 1201 году Эрзурум попал в руки сельджуков, а в 1247 году достался монголам; Испанский историк XV века во время путешествия в Самарканд побывав в городе говорил

Город располагался на равнине, имел мощную каменную стену с башнями, и в нем был замок. Город не очень населен, и там прекрасная церковь, так как ранее он принадлежал армянским христианам и в нем жило много армян.[9]

В 1472 году он перешёл под персидское владычество, а в 1522 году областью этой овладели турки.

Вследствие победы русских, под начальством Паскевича, над турками на Эрзурумской равнине (в июле 1829 года) пашалык Эрзурум, вместе с главным городом, оплотом Турции со стороны России и Персии, оказался во власти России, но по Адрианопольскому миру (сентябрь 1829 года) был возвращен султану. Во время этого похода Эрзурум посетил Пушкин, описавший поездку в своём «Путешествии в Арзрум».

В 1877 году Ахмед Мухтар-паша, разбитый в сражении на Аладжинских высотах, отступил за Саганлугский хребет, преследуемый отрядом генерала Геймана, который 23 октября снова нанес поражение туркам у Деве-Бойну. Последние быстро отступили в Эрзурум; попытка овладеть крепостью посредством нечаянного нападенияruen не удалась. Отряд Геймана расположился на зимних квартирах в окрестностях крепости. На основании заключенного в 1878 году мира Эрзурум занят был в феврале русскими войсками, но по Берлинскому трактату возвращен Турции.

В 1895 году в городе была организована резня армянского населения, в которой участвовали войска и турецкое население.

Еще в начале 1800-ых годов, в Эрзерумском вилайете насчитывалось 976 армянских деревень, в которых проживало более 400 тысяч армян. Однако вследствие ряда погромов, организованных руководством Османской империи в 1821-22, 1829-30, 1854-55, 1877-78, и особенно после резни 1895 года, численность армян сократилась до 203 тысяч человек, а большинство армянских сёл полностью лишились своего населения и позже в них были расселены мусульмане.

В 1915 году все оставшееся армянское население было разделено на 5 караванов и депортировано в сторону Сирии.

17 июня первый караван депортированных армян был направлен в сторону Ерзнка и, не дойдя до Харберда, истреблен. Второй караван, ведомый под надзором 400 полицейских, подвергся в Баберде нападению четников. Оставшиеся в живых погибли по дороге Камах-Акн-Артбквр-Мосул. Третий караван, состоявший из 3 тыс. человек, был вырезан, не дойдя до Камаха, четвертый (9 тыс. человек) — уничтожен в с. Ашкала и местности Камах-Богази в ущелье Евфрата. Угнанный из города 18 июля пятый караван удостоился участи первых четырех. В августа 1915 в Эрзруме оставалось всего 50 армян, часть которых в качестве квалифицированных мастеровых была оставлена для обслуживания нужд турецкой армии

В 1916 году во время Первой мировой войны город c апреля 1916 до лета 1917 года был занят российскими войсками Кавказского фронта.

Летом 1916 года года здесь был создан Комитет беженцев, который проделал большую работу по оказанию помощи и возвращению спасшихся от резни эрзрумцев в свои родные края. На средства состоятельных армян Москвы в Эрзруме начал действовать «Московский армянский комитет», который основал больницу и сиротскую приют-школу. Функционировали также Союз городов, Союз братской помощи, Приют-школа братьев Паксон, и другие. Назначенный в 1917 военным комиссаром Эрзрума К. Чакрян разместил в городе и селах сотни возвратившихся беженцев. В начале 1918 эрзрумцы сформировали отряд самообороны из 500 человек. Были созданы также Комитет военного союза и Добровольческий комитет. 30 января 1918 было провозглашено восстановление армянской государственности со столицей в г. Эрзрум.

В начале 1918 года турецкие войска, воспользовавшись развалом Кавказского фронта и нарушив русско-турецкое перемирие от 5 декабря 1917 оккупировали город Эрзурум и 2/3 Армении. Немногочисленные армянские добровольческие отряды, взяв на себя огонь, укрыли несколько тысяч мирного населения города, которые смогли благодаря этому спастись, отступив в Закавказье.

18 февраля 1918 года, 25 тысячная турецкая армия Вахиб паши вошла в Эрзурум, вырезав оставшееся в городе армянское население.

В 19191920 годах Эрзурум стал одним из центров турецкого национального движения; в Эрзуруме была созвана первая турецкая национальная ассамблея.

С начала XXI века город развивается как центр зимних видов спорта, с 27 января по 6 февраля 2011 года в городе прошла XXV зимняя Универсиада.

Климат

В Эрзуруме горный климат с большими колебаниями суточной температуры. Высокое расположение над уровнем моря делает Эрзурум одним из самых холодных городов Турции.

Климат Эрзурума
Показатель Янв. Фев. Март Апр. Май Июнь Июль Авг. Сен. Окт. Нояб. Дек. Год
Абсолютный максимум, °C 7,7 9,6 21,4 26,5 27,2 31,0 35,6 36,5 33,3 27,0 17,8 14,0 36,5
Средний максимум, °C −4,3 −2,5 3,1 11,5 16,9 21,9 26,9 27,4 23,1 15,4 6,3 −1,4 11,7
Средняя температура, °C −9,9 −8,2 −2,2 5,5 10,4 14,9 18,3 19,3 14,4 7,8 0,1 −6,6 5,3
Средний минимум, °C −15,2 −13,6 −7,1 −0,1 3,7 6,7 10,6 10,4 5,5 1,0 −5,1 −11,5 −0,7
Абсолютный минимум, °C −36 −37 −33,2 −22,4 −7,1 −5,6 −1,8 −1,1 −6,8 −14,1 −34,3 −37,2 −37,2
Норма осадков, мм 19,3 23,1 31,6 53,9 67,2 45,1 26,2 17 21,3 47 32,2 21,4 405,3
Источник: [10][11]

Достопримечательности

До геноцида армян 1915—1923 годов в городе и его округе насчитывалось 65 армянских христианских церквей. Однако сегодня практически все они либо уничтожены, либо переделаны в мечети. Главной достопримечательностью города считается памятник «Азизие Аныты», возведенный как символ героизма жителей Эрзурума во время Русско-турецкой войны.[12] В 5 км южнее Эрзурума расположен горнолыжный курорт Паландекен с самыми протяженными и крутыми в мире спусками. Среди исторических мест и центров отдыха озеро Тортум с крутыми берегами и одноименный водопад, 220-метровый мост Чобандеде, возведенный в XIII веке сельджуками на реке Аракс, крепости Пасинер и Олту.[13]

  • Медресе Чифте Минарели и Якутие, известная также под именем Хатуние
  • Медресе Ахмедие, Куршунлу, Первизоглу, Шейхлер и Кадыоглу
  • Мечети в крепостях Эрзурума и Испира; минарет Тепси (Часовая башня)
  • Мечети Лала паши, Мурат паши, Гюльджю Капысы (Али Ага), Бояхане, Джаферие, Куршунлу (Фейзие), Первизоглу, Дервиша Ага, Гюмрюк, Бакырджи, Нарманлы, Ибрагим паши, Шейхлер, Дженнетзаде, Топал Чавуш, Чарши (Тугрул Шах), Арслан паши, Сиваслы, Сулейман хана и Бардыза
  • Усыпальницы: Эмир Салтук (Мелик Гази), Каранлык, Гюмюшлю, Джиджиме Султан, Рабия Хатун, Мехди Аббас (Эмир Шейх), Эврени, Сёйлемез Ана, Сёйлемез Баба, Мысри Зиннун, Феррух Хатун, Гюльпери Хатун
  • Караван-сарай Ташхан (Рустема паши)
  • Постоялые дворы: Гюмрюк, Дженнетзаде, Камбуроглу и Гаджи Бекир
  • Бани Бояхане, Лала паша, Кырк Чешме, Мурат паша и Сарай
  • Мосты Чобандеде, Дервиш Ага и Кюпели
  • Эрзурумский музей археологии
  • Музей конгресса в Эрзуруме.

Известные уроженцы

Галерея

См. также

Напишите отзыв о статье "Эрзурум"

Примечания

  1. Эрзерум // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  2. [www.wholeearth.ru/photo/sec9/pos2255 Эрзерум соответствует древнеармянскому городу Карин (арм]
  3. 1 2 Рыжов К. В. Все монархи мира. Древняя Греция. Древний Рим. Византия
  4. [www.wholeearth.ru/photo/sec9/pos2255 Эрзурум (Турция)]
  5. Эрзурум — статья из Большой советской энциклопедии.
  6. Trudy Ring, Robert M. Salkin, Sharon La Boda. International Dictionary of Historic Places: Southern Europe, vol. 3, Taylor & Francis, 1995, p. 223:
    After the Battle of Manzikert, the mainly Armenian inhabited Erzurum fell to the Seljuks, and the way was left open for uncontrolled Turkoman clans-the new frontiersmen of Islam
  7. Каждан А. П. Новые исследования по византийской демографии // vremennik.biz/opus/BB/29/52013
  8. [books.google.am/books?id=3N21CwAAQBAJ&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Islam and Christianity in Medieval Anatolia] / Edited by [www.st-andrews.ac.uk/history/staff/andrewpeacock.html A.C.S. Peacock], [www.st-andrews.ac.uk/history/staff/BrunoDeNicola.html Bruno De Nicola], [www.st-andrews.ac.uk/history/staff/SaraNurYildiz.html Sara Nur Yildiz]. — Routledge, 2016. — P. 87.
    As indicated already, Armenian formed an important component in a number of cities in Anatolia within the Seljuq sphere, such as Sivas and Kayseri, and constituted the majority in others like Erzincan and Erzurum, as well as in those further east like Ani and Kars.
  9. [www.vostlit.info/Texts/rus8/Klavicho/frametext4.htm Руи Гонсалес Де Клавихо "Дневник путешествия в Самарканд ко двору Тимура" часть 2]
  10. [www.mgm.gov.tr/veridegerlendirme/il-ve-ilceler-istatistik.aspx?m=ERZURUM Erzurum Yıllık Sıcaklık Verileri - Türkiye Devlet Meteoroloji Genel Müdürlüğü (DMİ]. [www.webcitation.org/69hxK013z Архивировано из первоисточника 6 августа 2012].
  11. [www.dmi.gov.tr/veridegerlendirme/yillik-toplam-yagis-verileri.aspx?m=ERZURUM#sfB Erzurum Yıllık Toplam Yağış Verileri - Türkiye Devlet Meteoroloji Genel Müdürlüğü (DMİ)]. [www.webcitation.org/69hxKrguY Архивировано из первоисточника 6 августа 2012].
  12. [www.vilar-tours.ru/guide_book/turkey/ost_anatoly/ Турция — Восточная Анатолия]
  13. [www.kultur.gov.tr/RU/Genel/BelgeGoster.aspx?1C04EA51480895DA7A2395174CFB32E189593F297AD6282C МИНИСТЕРСТВО КУЛЬТУРЫ РЕСПУБЛИКИ ТУРЦИЯ]
  14. [www.erzurum.bel.tr/city_guide/city_guide.asp?cg=2&dt=2 Достопримечательности Эрзурума]
  15. 1 2 3 «Нива», иллюстрированный журнал, № 31 за 1916 год.

Литература


Административное деление ила Эрзурум

Районы городского типа: Эрзурум меркези
Районы сельского типа: Ашкале | Чат | Хыныс | Хорасан | Азизие | Испир | Карачобан | Караязы | Кёпрюкёй
Нарман | Олту | Олур | Пасинлер | Пазарьёлу | Шенкая | Текман | Тортум | Узундере

Отрывок, характеризующий Эрзурум

– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Эрзурум&oldid=81421848»