Эриванская губерния

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Эриванская губерния
Губерния Российской империи 
Герб
Страна

Российская империя Российская империя

Адм. центр

Эривань

Население

829 556[1] чел. 

Плотность

чел/км²

Площадь

23 226,4 вёрст² (27 830 км²) км² 

Дата образования

1849


Преемственность
← Армянская область Республика Армении →


Эриванская губерния — административная единица Российской империи, существовавшая в 1849—1917 годах, с центром в городе Эривань.





История

Образована именным указом, данным Сенату 9 июня 1849 года, из территорий, входивших в состав Армянской области:
… во внимании к представлению Наместника Кавказского, разсмотренному Кавказским Комитетом, признавая полезным и необходимым, для успешнейшего движения дел и удобнейшего управления, образовать в Закавказском крае ещё новую губернию, Мы Повелеваем: 1) В состав этой, вновь учреждаемой губернии, отделить: от Тифлисской губернии уезды: Эриванский, Нахичеванский и Александропольский, кроме участка Ахалкалахского, а от Шемахинской губернии участок Мигринский и селение Капак Шушинского уезда. 2) Губернским городом назначить Эривань, а потому новую губернию называть Эриванскою[2].

С 1872 года губерния состояла из 7 уездов, 110 волостей, 5 городов и 1283 прочих поселений. Важнейшими населёнными пунктами, кроме Эривани были Александрополь, Нахичевань, Ново-Баязет, Ордубад и Эчмиадзин.

Эриванская губерния была расположена в центральной части южного Закавказья, между 41°7' и 38°52' с. ш. и 60°56' и 63°54' в. д., образовывала неправильный, вытянутый с северо-запада на юго-восток параллелограмм; граничила: на севере — с Тифлисской и Елизаветпольской губерниями, на востоке — с Елизаветпольской губернией, на западе — с Карсской областью, на юге — с Эрзерумским вилайетом Азиатской Турции и с Персией. Протяжённость государственной границы с Персией была 246,5 вёрст, с Турцией — 130 вёрст; общяя протяженность границ Эриванской губернии составляла 1052½ версты. Эриванская губерния занимала 24 454,4 кв. вёрст или 27 830 км² (по Стрельбицкому). Жителей было 80 4757.

Рельеф

В отношении рельефа Эриванская губерния, занимала южную часть Малого Кавказа и восточную Армянского нагорья и представляла собой возвышенную покатую с севера на юг страну, окаймленную и изрезанную хребтами и горными группами, разделяющими её на ряд волнистых плато и высоких равнин, приподнятых на высоту от 3 до 6,5 тыс. футов над уровнем моря. Наиболее возвышенные местности лежали на севере губернии. Александропольская равнина, расположенная между Безобдальскими горами и Алагезом, не ниже 5—6 тыс. футов, а дно занимающей всю северо-восточную часть губернии Гокчинской котловины приподнято даже до 6340 футов над уровнем моря. Южнее страна несколько понижается по направлению к Араксу, и равнины, лежащие по течению этой реки, не выше 2—3 тыс. футов над уровнем моря. В общем 3,6 % всей площади Эриванской губернии лежит на высоте от 1 до 2 тыс. футов, 16,3 % — на высоте от 2 до 4 тыс. футов, 29,8 % — на высоте от 4 до 6 тыс. футов, 38,8 % — на высоте от 6 до 8 тыс. футов, 9,3 % — от 8 до 10 тыс. футов и 2,2 % — выше 10 тыс. футов над уровнем моря. Таким образом, более 40 % пространства губернии расположено на высоте более 6 тыс. футов над уровнем моря. Ввиду значительного поднятия страны, пересекающие её горные хребты не поражают грандиозными размерами, и нередко склоны их поднимаются сравнительно пологими скатами на высоту 11—12 тыс. футов, где в защищенных местах снег сохраняется круглый год. Исключение в этом отношении представляют лишь два уединённых горных массива — Алагез и Арарат, поднимающие свои крутые вершины за пределы вечного снега. Самую северную часть Эриванской губернии занимает, как указано, Александропольское плато, расположенное между Безобдальским хребтом, отделявшим его от Тифлисской губернии, на севере и Алагезом и Памбакскими горами на юге. Средняя высота обоих хребтов около 8,5 тыс. футов, отдельные вершины достигают 9,9—10,6 тыс. футов. Восточная часть нагорья между Безобдальскими и Памбакскими горами орошается верховьями реки Борчалы, составляющей правый приток реки Храма и носящей здесь название Памбак, а западная, простирающаяся до Алагеза, прорезывается верхним течением Арпа. Далее к юго-западу высится вулканический массив Арагаца, который со всеми своими отрогами и контрфорсами занимает огромное пространство почти в 2 тыс. кв. вёрст и поднимается до 13 436 футов над уровнем моря. К востоку от Алагеза, между Памбакскими горами на севере, хребтом Агманганом на востоке и 40° с. ш. на юге, в центральной части Эриванской губернии расположено Апаранское плато; оно несколько ниже Александропольского, изрезано отрогами Памбакских и Агманганских гор и орошается речками: Апаранам и Разданом, впадающими слева в Аракс. Северная окраина этой части губернии была приподнята на высоту 6,5 и 7 тыс. футов, южная, прилегающая к городу Ереван, не выше 3,5—4 тыс. футов; вершины гор не достигают 9,5 тыс. футов. Вся северо-восточная часть губернии занята обширной котловиной озера Севан, окаймленной со всех сторон высокими горами. Площадь котловины около 4200 кв. вёрст, из коих 1200 кв. вёрст занято озером (6340 футов над уровнем моря). Севанскую котловину с северо-востока окаймляет хребет Шах-даг или Гюнейский, отделяющий её от Елизаветпольской губернии, в северной части этого хребта находится Семёновский перевал (7124 фута), через который до постройки железной дороги вела единственная дорога (от станции Акстафа Закавказской железной дороги) на озеро Севан и в Ереван. К южной оконечности его, достигающей наибольшей высоты (Гинал-даг — 11 057 футов), примыкает хребет Гезаль-дара или Гокчинский, окружающий Севанскую котловину с юга; многие вершины его превышают 11 тыс. футов над уровнем моря. Наконец, по западной окраине котловины озера Севан тянется Агманганский хребет, состоящий из ряда потухших вулканов, вершины коих, нередко с заметными кратерами, поднимаются почти до 12 тыс. футов. Севанская котловина орошается несколькими небольшими речками, впадающими в озеро, и верховьями реки Раздан, которая, вытекая из озера Севан в северо-западном углу озера, поворачивает на юго-запад и, пройдя мимо города Эривань, впадает в Аракс. Юго-восточная часть Эриванской губернии занята горной страной, образуемой многочисленными западными отрогами высокого Зангезурского хребта, направляющегося от гор Гезаль-дара, прямо на юг к Араксу и составляющего границу Эриванской губернии с губернией Елизаветпольской. Многие из вершин Зангезурского хребта поднимаются выше 10—11 тыс. футов, а несколько достигают почти 13 тыс. футов над уровнем моря (Капуджух — 12 855 футов). Помянутая горная страна орошается реками Восточным Арпа, Нахчываном и Алинджи-чаем, текущими в глубоких ущельях и впадающими в Аракс. На южной окраине Эриванской губернии по течению реки Аракс расположены наиболее ровные и низкие (3,5—2 тыс. футов) местности губернии, представляющие ряд плоских равнин, понижающихся с запада к востоку. Наиболее значительное пространство, около 2,5 тыс. кв. вёрст, занимает плодородная Эриванская равнина, расположенная в юго-западной части Эриванской губернии по обе стороны реки Аракс, от предгорий Алагеза на севере до подошвы Агрыдагских гор, составляющих государственную границу с Турцией, на юге. Крутой и скалистый Агрыдагский хребет, высотой от 9 до 10 тыс. футов, заканчивается на востоке, на меридиане Эривани, имеющим до 120 вёрст в окружности массивом Араратской горной группы, состоящей из Большого Арарата (16 915 футов) и Малого Арарата (12 840 футов), в седловине между коими сходятся границы России, Персии и Турции. Вершина Большого Арарата покрыта вечными снегами (снеговая линия на северном и западном склонах спускается до 12 806 футов, на восточном и южном — до 12 136 футов), а в ущельях его лежат небольшие ледники. Снега Арарата не дают начала ни одной реке, так как почти вся вода поглощается пористой вулканической почвой. В геологическом отношении нагорья Эриванской губернии представляют страну, где некогда вулканическая деятельность проявлялась с большой интенсивностью; поверхность их покрыта огромными толщами туфа, трахитов, базальтов, долеритов, лав и других изверженных пород, а многие горные вершины (Большой и Малый Арарат, Алагез, вершины Агманганского хребта и проч.) представляют потухшие вулканы.

Воды

Воды Эриванской губернии, за исключением лишь самой северной части, где протекают верховья Борчалы (Памбак) и Акстафы, вливающих свои воды в Куру, принадлежат к системе Аракса. Все реки Эриванской губернии, кроме Аракса, представляют в сущности горные потоки, протекающие в глубоких ущельях, быстро изменяющие количество воды в зависимости от таяния снега или дождей и имеющие значение лишь в качестве источников орошения, без которого земледелие в большей части губернии невозможно. Главной рекой Эриванской губернии является Аракс, протекающий по южной, пограничной с Турцией и Персией полосе. Аракс протекает по границе Эриванской губернии с Карской областью 24,8 вёрст, внутри губернии — 141,6 вёрст и по границе её с Персией — 210 вёрст, а всего на протяжении 376,4 вёрст. Среднее падение реки на версту колеблется от 1 до 30 футов, в среднем 6,5 футов, ширина 15—60, местами 100 саженей, глубина 3—15 футов. Вода, почти всегда мутная, но здоровая, начинает прибывать в марте, иногда в феврале, причём прибыль достигает иногда 3 сажени; убыль начинается с июня; бродов в губернии 32, паромных переправ 5, мостов нет (2 железных строятся). Судоходство вследствие мелководья невозможно. Кроме Гокча Севан, значительных озёр в пределах Эриванской губернии нет.

Климат

Климатические условия Эриванской губернии весьма разнообразны в зависимости от положения местности над уровнем моря; отличительными особенностями климата являются резкие колебания температуры по временам года и часам дня, сильные жары летом и морозы зимой и весьма небольшое количество выпадающих осадков. Ниже приводятся некоторые цифровые данные о климате Эриванской губернии, причём нужно заметить, что станции Александрополь и Ново-Баязет, будучи расположены на значительных высотах, характеризуют климат нагорья и плато, а станции Эривань, Эчмиадзин и Аралых — климат приаракских равнин, лежащих почти вдвое ниже нагорий.

Высота, в метрах Январь Апрель Июль Август Ноябрь Год Годовое кол-во
осадков, в мм
Число дней
с осадками
Новый Баязет 1946 — 5,3° 4,5° 17,4° 17,7° 2,3° 6,0° 474 105
Александрополь 1524 −10,9° 5,0° 18,4° 18,8° 1,7° 5,4° 381 95
Эривань 994 — 9,0° 12,6° 24,3° 25,0° 6,2° 11,2° 324 93
Эчмиадзин 865 " " " " " " 267 "
Аралых (подошва Арарата) 839 — 6,4° 12,7° 26,1° 26,3° 4,6° 11,6° 158 58

Наиболее мягким климатом отличается приаракская равнина. Весна здесь начинается в конце февраля, в марте цветут фруктовые деревья, в конце мая или в первой половине июня убирают хлеб и травы выгорают. Жара достигает наибольшей силы в июле и августе, причём температура поднимается до 40° в тени. С октября устанавливается осень, продолжающаяся до середины декабря, когда наступает зима, продолжающаяся около 2 месяцев. Выпавший снег быстро тает, бесснежные морозы достигают иногда 20 и более градусов (Эривань −26,7°). Дожди идут главным образом весной и зимой; местами (Аралых) количество осадков крайне невелико. Ветра (чаще всего северные и западные) часты. Ввиду сильной жары летом, миазмов от орошенных полей (рисовых), плохой воды и других неблагоприятных условий, климат рассматриваемого района вреден для здоровья населения, болеющего часто лихорадкой и другими болезнями. Нагорная часть Эриванской губернии отличается значительно более суровым климатом, местами напоминающим климат северной половины Европейской России. Снега здесь выпадают в ноябре, и зима нередко продолжается 6—7 месяцев при вьюгах и морозах, достигающих −30° и более (Ново-Баязет −32,3°); лето короткое, прохладное, с частыми дождями, градобитиями, а местами и с туманами. Озеро Гокча замерзает по краям, а в более суровые зимы и всё, месяца на два. Первые заморозки бывают в августе или в начале сентября, а последние — в начале мая. Вследствие неблагоприятных климатических условий, хлеба во многих местностях не вызревают, и жители вынуждены вести пастбищно-скотоводческое хозяйство.

Растительность

Леса в Эриванской губернии занимают небольшое пространство и сосредоточены почти исключительно по склонам и ущельям гор. Общая лесная площадь, состоящая в ведении казенного управления — 159 996 десятин, из коих пригодно для произрастания леса и занято им лишь 67 761 десятина, то есть 2,8 % всей площади губернии. Частных лесов в Эриванской губернии не более 5 тыс. десятин. Господствующие породы: дуб, бук, граб, ясень, клен, вяз (карагач), можжевельник, береза, осина, груша, яблоня, лох, тополь, кизил, ольха. Лесной материал не высокого качества и потому идёт главным образом на дрова и угли; дрова очень дороги и во многих безлесных местностях заменяются кизяком. Нагорные равнины и невозделанные места по Араксу покрыты травянистой растительностью, слагающейся преимущественно из представителей степной и солончаковой флоры; склоны гор, давно оголенные от лесов, обыкновенно поросли редким кустарником.

Население

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

По окончательному подсчёту данных переписи населения 1897 года в Эриванской губернии было 829 556 жителей, из них 92 323 городских; из городов свыше 10 тыс. жителей имели Александрополь (30 616) и Эривань (29 006). Распределение населения по отдельным уездам см. «Россия». Преобладающие народности: армяне — 441 000 (53,2 %), азербайджанцы — 313 176 (37,75 %), курды — 49 389 (5,9 %) и русские — 15 937 (2,1 %). Армяне преобладают в уездах: Александропольском (85,5 %), Новобаязетском (66,3 %) и Эчмиадзинском (62,4 %), в остальных они уступают татарам (азербайджанцам[3]). В Сурмалинском уезде, кроме татар (азербайджанцев, 46,5 %) и армян (30,4 %), много курдов (21,4 %). Русские живут большей частью в городах и принадлежат главным образом к войсковым частям, вследствие чего среди них преобладают мужчины (74 %). 13 708 иностранцев, большей частью турецких и персидских подданных. Армяне исповедуют учение Армянской Апостольской Церкви, русские — православие, татары (азербайджанцы) и курды — ислам.

По данным Центрального статистического комитета, в 1905 году в Эриванской губернии было 901 900 жителей.

Национальный состав в 1897 году[4]

(по родному языку)

уезды армяне азербайджанцы курды русские ассирийцы
Губерния в целом 53,2 % 37,8 % 6,0 % 1,6 %
Александропольский уезд 85,5 % 4,7 % 3,0 % 3,4 %
Нахичеванский уезд 34,4 % 63,7 %
Новобаязетский уезд 66,3 % 28,3 % 2,4 % 2,2 %
Сурмалинский уезд 30,4 % 46,5 % 21,4 %
Шаруро-Даралагезский уезд 27,1 % 67,4 % 4,9 %
Эриванский уезд 38,5 % 51,4 % 5,4 % 2,0 % 1,5 %
Эчмиадзинский уезд 62,4 % 29,0 % 7,8 %


Административное деление

В начале XX века в состав губернии входило 7 уездов:

Уезд Уездный город Площадь,
вёрст²
Население[5]
(1897), чел.
1 Александропольский Александрополь (30 616 чел.) 3303,7 165 503
2 Нахичеванский Нахичевань (8790 чел.) 3858,8 100 771
3 Новобаязетский Ново-Баязет (8486 чел.) 4156,8 122 573
4 Сурмалинский с. Игдыр (4680 чел.) 3241,0 89 055
5 Шаруро-Даралагезский[6] с. Баш-Норашен (867 чел.) 2611,8 76 538
6 Эриванский Эривань (29 006 чел.) 2664,2 150 879
7 Эчмиадзинский Вагаршапат (5267 чел.) 3390,1 124 237

Органы власти

Губернаторы

Ф. И. О. Титул, чин, звание Время замещения должности
Назоров Иван Иванович генерал-майор
1849—1859
Астафьев Михаил Иванович генерал-майор
1860—1869
Кармалин Николай Николаевич генерал-майор
08.05.1869—14.06.1873
Рославлев Михаил Иванович генерал-майор
1873—1880
Шаликов Михаил Яковлевич генерал-лейтенант
22.03.1880—22.12.1890
Фрезе Александр Александрович генерал-лейтенант
02.02.1891—16.11.1895
Тизенгаузен Владимир Фёдорович граф, действительный статский советник (тайный советник)
20.02.1896—1916
Стрельбицкий Аркадий Евгеньевич надворный советник (коллежский советник)
1916—1917

Вице-губернаторы

Ф. И. О. Титул, чин, звание Время замещения должности
Блаватский Никифор Васильевич надворный советник (статский советник)
1849—1861
Дзюбенко Василий Афанасьевич действительный статский советник
1861—1865
Бучен Карл Игнатьевич действительный статский советник
1865—1873
Чеховский Валерий Афанасьевич действительный статский советник
30.12.1873—02.09.1890
Тизенгаузен Владимир Фёдорович граф, действительный статский советник
29.11.1890—29.10.1892
Накашидзе Михаил Александрович князь, действительный статский советник
19.11.1892—15.04.1904
Тарановский Виктор Петрович подполковник
06.09.1904—13.08.1905
Чегодаев Алексей Павлович князь, коллежский советник
1913—1914
Стрельбицкий Аркадий Евгеньевич надворный советник
1914—1916

Земледелие

Земледелие распространено приблизительно до 6,5—7 тыс. футов над уровнем моря. Ниже 4—5 тыс. футов занятие земледелием без искусственного орошения невозможно. Местами потребность в орошении ощущается и значительно выше, например по берегам озера Гокчи. Для орошения служат реки, горные ручьи, родники, болота, подземные оросительные галереи (кяризы) и искусственные водохранилища. В верхнем поясе земледелия, выше 4,5 тыс. футов, возделываются сравнительно немногие хлебные, бобовые и масличные растения; в следующем поясе, от 4,5 до 3 тыс. футов, разводятся, кроме того, садовые насаждения; ниже 3 тыс. футов появляются хлопок, рис, кунжут, клещевина и другие аналогичные культуры, требующие высокой летней температуры и продолжительного лета. Наиболее разнообразны культуры в приаракской долине и, в особенности, в нижней её части (в Нахичеванском уезде); в наиболее возвышенных местностях нагорья нередко возделывается лишь один ячмень. Из полевых растений в Эриванской губернии разводятся: пшеница, ячмень, рис, просо, полба, овёс, рожь, гречиха, кукуруза, фасоль, горох, чечевица, картофель, хлопок, табак, лён, кунжут, клещевина, рыжик, сурепица, репак, конопля, подсолнечник, лалеманция, марена, люцерна, эспарцет, донник, дикий овёс и др. травы. Важнейшее значение имеет культура пшеницы, ячменя, проса, риса и хлопка. Озимая пшеница разводится преимущественно на низменности, яровая — на плато, на неполивных участках. В 1900 году пшеницей было засеяно 166 154 десятины; собрано около 17,5 млн пудов. Ячмень высевается преимущественно на возвышенности, посевы его местами идут почти до 7,5 тыс. футов: в 1900 году под ячменем состояло 58 586 десятин, давших 4 млн пудов. Рис разводится в наиболее теплых местностях с избытком воды, главным образом в Эриванском уезде. В 1900 году под рисом было 8737 десятин, давших около 2,5 млн пудов зерна. Просо высевается почти всюду в небольшом количестве; урожай его в среднем за 1894—1898 годы составил 118 тыс. пудов. Рожь, полба, гречиха, овёс и кукуруза разводятся в весьма небольших размерах. Хлопчатник разводится в наиболее теплых местностях Сурмалинского, Эриванского, Эчмиадзинского и Шаруро-Даралагезского уездов; в 1900 году под хлопчатником состояло всего 15 257 десятин, давших около 400 тыс. пудов волокна. Масличные растения разводятся в весьма небольшом количестве; клещевина обыкновенно высевается по краям хлопковых плантаций для предохранения их от потравы скотом; количество семян, собираемое в губернии, не превышает 5—6 тыс. пудов. Кунжута собирается около 15 тыс. пудов, табаку-махорки — около 10 тыс. пудов. Техника земледелия первобытная, усовершенствованные орудия и приёмы применяются лишь в очень редких случаях. Огородничество, несмотря на благоприятные условия в более теплых местностях, развито сравнительно слабо; местами оно, однако, имеет довольно важное значение. Разводят бобовые растения, дыни, арбузы, огурцы, лук, капусту и проч. Дыни, огурцы и лук играют немаловажную роль в качестве пищевого продукта; некоторые сорта дынь (дутма) пользуются широкой известностью во всем Закавказье. В 1900 году в Эриванской губернии насчитывалось 10298 десятин виноградников и 2868 десятин под садами; большая часть виноградников — в Эриванском и Эчмиадзинском уездах. Урожай винограда составил в том же году 266 4587 пудов; около 50 % идёт на виноделие, до 30 % в пищу и около 20 % на спиртокурение. Заводов винокуренных в 1900 году было 498; выкурено 8 821 041 градус спирта. Плодоводство местами, например в Шаруро-Даралагезском и Нахичеванском уездах, имеет довольно важное значение. Разводятся все плоды умеренной полосы, до персиков включительно; некоторые сорта последних, выращиваемые в Эривани, Нахичевани и Ордубате, считаются лучшими в Закавказье. Шелководство развито сравнительно слабо; в 1901 году добыто (главным образом в Нахичеванском уезде) 20 тыс. сырых коконов.

Скотоводство

Обширные пространства пастбищ, расположенных на плато выше предела возделывания хлебов, а также в низких местностях, где отсутствие орошения не позволяет заниматься земледелием, благоприятствуют скотоводству, которое во многих местностях является главнейшим, а нередко и единственным источником благосостояния населения. Курды и часть адербейджанских татар, занимающихся скотоводством, ведут кочевой образ жизни, переходя вместе со стадами, в зависимости от времени года, с летних пастбищ на пастбища зимние и обратно. Площадь пастбищ, принадлежащих почти исключительно казне и сдаваемых в пользование населению, составляет 597 тыс. десятин; из них 325 тыс. десятин приходится на летние пастбища, 272 тыс. десятин — на зимние. С зимних пастбищ (кишлаг), расположенных в приаракских равнинах, скотоводы выступают в промежуток времени с начала марта по начало мая. Полукочевое население и часть оседлого выступают позже, после окончания весенних полевых работ. Подвигаясь вверх и останавливаясь, иногда на довольно долгое время, на промежуточных стоянках (яздаг), скотоводы приходят на летние пастбища (яйлаг) в мае или в июне и помещаются здесь обыкновенно в шатрах. Под влиянием прохладного воздуха, сочных питательных трав и ключевой воды скот быстро поправляется и даёт больше молока, из которого на яйлагах приготовляют сыр, масло и другие продукты. Спускаются с яйлагов в сентябре. Оседлые жители возвращаются в свои селения; до поздней осени они держат скот на подножном корме на жнивьях и в лесах, затем крупный скот ставят на зиму в стойла, а мелкий отправляют с пастухами на зимние пастбища. Курды, которые занимаются только овцеводством, идут со скотом прямо в кишлаги, где сами живут в зимовниках, а скот держат на подножном корму. Таким образом, скотоводство в Эриванской губернии имеет в значительной степени первобытный характер. В пределах губернии насчитывается (1900 год) голов скота: лошадей и мулов 38 720 (3,3 %), рогатого скота 434 630 (37,6 %), буйволов 44 620 (3,8 %), овец и коз 605 840 (52,4 %), верблюдов 5610 (0,5 %) и ослов 27 580 (2,4 %).

Промышленность

Фабрично-заводская промышленность развита в Эриванской губернии слабо; кроме уже отмеченного выше виноградно-водочного, наиболее развиты производства шелкомотальное, спиртоочистительное, мукомольное, медеплавильное, маслобойное, хлопкоочистительное, пивоваренное. Крупных промышленных предприятий весьма немного. В 1900 году насчитывалось 3469 промышленных заведений, с суммой производства в 1 336 640 руб., из коей более 1 млн приходится на мукомольное (409 тыс.), виноградно-водочное (390 тыс.), шелкомотальное (117 тыс.) и спиртоочистительное (98 тыс.) производства.

Ремесленная и в особенности кустарная промышленность развита довольно значительно в некоторых районах и, несмотря на мелкие размеры производства, имеет довольно важное для населения значение. Общий оборот этого рода промышленности исчисляется в 309 тыс. руб.; наиболее значительные отрасли её — производства башмачное, портняжное, серебряное и ковровое. Кустарное ковровое производство развито преимущественно у кочевого и полукочевого населения и тесно связано с его занятиями и бытом. Сюда относится производство из шерсти курдами и частью татарами ковров, паласов, джиджимов (дорожки), веревок, грубой материи для шатров, мешков, перемётных сумок и других предметов, необходимых в их быту и изготовляемых для продажи. Тканьем ковров и других этого рода изделий занимаются исключительно женщины; весной и летом они заготовляют пряжу и красят, а осенью и зимой ткут. Сумма производства всех ковровых изделий не превышает 30 тыс. руб. Рудных богатств в горах Эриванской губернии довольно много, но разработка их развита слабо; известны месторождения медных, серебросвинцовых, свинцовых, железных и кобальтовых руд, серы и каменной соли, но в значительном количестве добывается только соль. Добыча каменной соли производится в Сурмалинском уезде у селения Кохб, на правом берегу Аракса, и в двух местах в окрестностях селения Суст Нахичеванского уезда. В 1901 году в Кульпинском месторождении, где добывается лучшая соль, добыто 1 754 500 пудов, в Нахичеванском — 82 659 пудов, в Сустинском — 27 125 пудов каменной соли. На Сицимаданском медеплавильном заводе Александропольского уезда в 1901 году добыто руды 49 650 пудов, но добыча меди не производилась. В качестве строительного материала употребляется повсеместно встречающийся туф. Рыболовство, в небольших размерах, на озере Гокче.

Извозный промысел, при недавнем ещё отсутствии в Эриванской губернии железных дорог, доставлял значительные заработки главным образом русским сектантам. Выручка населения за извоз простиралась в 1900 году до 450 тыс. руб. Главнейшей магистралью сообщения в губернии была, до постройки железной дороги от Тифлиса до Эривани, шоссейная дорога от станции Акстафа через Семёновский перевал мимо озера Гокчи на Эривань. Ныне, с постройкой железной дороги, обслуживающей на протяжении около 250 вёрст всю западную и северную окраину губернии, движение по означенному пути значительно сократилось. Важное значение имеет грунтовая дорога, соединяющая город Эривань с Нахичеванью и далее с пограничным на Араксе селением Джульфа, через которую ведёт обычный торговый путь из Закавказья в Тавриз и Тегеран.

Торговых заведений в 1899 году насчитывалось 2789, из них 2313 с оборотом до 5 тыс. руб. и 28 с оборотом свыше 50 тыс. руб. Общая сумма оборотов — 14 035 120 руб. Таким образом торговля в губернии преобладает мелкая. Торговый обмен Эриванской губернии с Персией производится почти исключительно через Джульфу; из Персии привозятся главным образом фрукты, свежие и сушеные, финики, изюм, миндаль, фисташки, кожи, хлопок, шерстяные ковры; в Персию вывозятся ткани и посуда.

Образование

Мужская и женская гимназии и учительский институт в Эривани, женская прогимназия в Александрополе, городских училищ 5, городских начальных общественных — 12, городских начальных казенных — 1, сельских казенных нормальных — 4, сельских — 12, министерства народного просвещения — 18, начальных — 39 и частных — 8. Учащихся в 1900 году было 6983. При некоторых училищах ремесленные и сельскохозяйственные отделения.

Напишите отзыв о статье "Эриванская губерния"

Примечания

  1. [demoscope.ru/weekly/ssp/emp_lan_97_uezd.php?reg=566 Первая всеобщая перепись населения Российской Империи 1897 г. Распределение населения по родному языку и уездам Российской Империи кроме губерний Европейской России]
  2. Полное собрание законов Российской империи, собрание 2-е, т. XXIV, ст. 23303
  3. Шнирельман В. А. Войны памяти: мифы, идентичность и политика в Закавказье / Алаев Л. Б — М.: Академкнига, 2003
  4. [demoscope.ru/weekly/ssp/emp_lan_97_uezd.php?reg=566 Демоскоп Weekly — Приложение. Справочник статистических показателей]
  5. [demoscope.ru/weekly/ssp/rus_gub_97.php?reg=71 Первая всеобщая перепись населения Российской Империи 1897 г.]. [www.webcitation.org/65srI77hB Архивировано из первоисточника 3 марта 2012].
  6. Шаруро-Даралагезский уезд // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Источник

Ссылки


При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Эриванская губерния

– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.


Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.


Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.