Эриванское ханство
| Эриванское ханство | |||||||
| Ханство | |||||||
| |||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| |||||||
 Ханство на карте военных действий в Закавказском крае с 1809 по 1817 год с границами по Гюлистанскому мирному договору. Тифлис, 1902 год | |||||||
| Столица | Эривань | ||||||
| Религия | Ислам (шиизм, суннизм), христианство (ААЦ) | ||||||
| Площадь | ок. 19 400 км²[2] | ||||||
| Население | 110 120 (1826)[3]: Тюркские племена[4][5] (азербайджанцы[6]), армяне, курды, персы | ||||||
| Форма правления | Абсолютная монархия | ||||||
| Титул правителя | Хан | ||||||
Эриванское ханство — феодальное владение, образовавшееся в 1747 году на части территории беглербегства Чухур-Саад после смерти Надир-шаха Афшара и падения его державы[7]. Ханство располагалось на территориях исторической Восточной Армении[8][9][10][11][12][13][14]. Сегодня бывшая территория ханства разделена между современной Республикой Армения и турецким илом Ыгдыр.
В 1604 году Эривань был отвоеван у турок-османов персидским[15] шахом Аббасом I[2][16]. Шах выселил из города всех жителей, как христиан и иудеев, так и мусульман[17][18]. Среди депортированных из Восточной Армении, подавляющее большинство составляли армяне, число которых на момент выселения составляло свыше 250,000 человек[19].
После утверждения в регионе власти династии Сефевидов город стал центром беглербегства. Первым беглербегом был назначен полководец Амиргуне-хан (1604—1628)[20]. После смерти Надир-шаха (1747) должность правителя (с титулом хана) стала наследственной[20]. Ханство было аннексировано Российской империей по завершению русско-персидской войны 1826—1828 годов и объединено с Нахичеванским ханством в единую Армянскую область, став центром притяжения для армянской иммиграции.
Содержание
Население
С приходом к власти династии Сефевидов, весь Иран и прочие страны, непосредственно подчиненные кызылбашам, были разделены на ульки (феодальные наделы) между главами тех или иных племен. В то же время, обширные территории передавались в пользование воинам из этих племен. С таких территорий старое население, как правило, изгонялось. Так происходило, в частности, в Армении[21]. Так в XVI веке в Ереванскую область были поселены части тюркских кызылбашских племен устаджлу, алпаут и байят, при шахе Аббасe I были поселены также племена ахча-койюнлу каджар; еще раньше здесь утвердились курдские племена чамишкизек, хнуслу и пазуки[22]. Между 1600—1810 годами происходит массовое переселение мусульман из Персии и Средней Азии в Восточную Армению. Всего в Восточную Армению было переселено порядка 90 000 мусульман, в том числе 54000 тюрок, 25 000 курдов и 10 000 персов[3].
Несмотря на войны, вторжения и переселения, армяне, вполне вероятно, вплоть до XVII века, всё ещё составляли большинство населения Восточной Армении, однако насильственное переселение порядка 250 000 армян персидским шахом Аббасом I резко сократило армянское население региона[23][19]. В результате войн, длившихся столетиями, к 1804 году население города Эривани сократилось до 6 000. Оно вновь начало увеличиваться при последнем хане, и в 1827 превысило 20 000. В результате многовековых изгнаний и эмиграций армяне составляли только 20 % населения города[2]. Этнический состав населения всего ханства до подписания мирного договора между Россией и Персией (1828) составляли мусульмане (персы, азербайджанцы, курды) и армяне[2][6].
В 1795 году, оседлое население Эриванского ханства составляло 122 000 человек, из которых 90 000 (73,7%) армян и 30 000 (24,6%) тюрок. Помимо оседлого населения, имелось так же кочевое население, состоявшее из тюрок и курдов, а так же персидские солдаты, проходившие здесь военную службу.
В 1795-1826 годах, начинается новая волна анти-армянских репрессий, которая привела к бегству 70 000 армян, большинство из которых бежали в Россию, меньшая же часть - ок. 20 000 , бежали в Грузию [24]
В результате этих анти-армянских репрессий, в 1826 году население Эриванского ханства составляло уже всего 110 120 человек и состояло из 31 588 оседлых и полуоседлых и 23 222 кочевых азербайджанцев (около 10 000 семей), 25 237 курдов (5 223 семей), 10 000 персов (военная элита) и 20 073 армян (3 498 семей). Около 90 000 человек были мусульманами[25].
История
Столицей области была город-крепость Эривань. Крепость построена в 1582—1583 годах при османах, захвативших регион в 1554 году[2].
Эривань была завоевана Сефевидами у турок-османов в 1604 году в правление шаха Аббаса Великого, который назначил первым беклербеком Эривани своего приближенного Амиргуне-хана. С падением державы Сефевидов Эривань была вновь занята турками, и по русско-турецкому договору 1724 года[27] Пётр I признал турецкий протекторат над ханством[28]. Однако уже в 1731 персидские войска под командованием Надир-шаха вновь отвоевали у турок эти земли. После убийства Надир-шаха в 1747 году и внутренних смут в Иране, наступивших при слабой Зендской династии, Эриванское ханство, как указывает американский историк Тадеуш Свентоховский, наряду с другими ханствами Закавказья и Азербайджана вступило в полувековой период фактической независимости, при номинальной власти Зендов[29]. Правители Эриванского ханства принадлежали к тюркскому племени каджаров, поселённому в регионе в начале XV века Тамерланом, так же как и правившая в Иране династия Каджаров[30].
С начала XVIII века армяне Эриванского ханства ведут борьбу за национальное освобождение[20]. В этой борьбе они были поддержаны грузинским царём Вахтангом VI, а также населением Гянджи. Армянские повстанцы активно участвовали в борьбе меликств Сюника и Карабаха (1724—1728) против турецкой власти, а также в русско-иранских войнах 1804—1813, 1826—1828 на стороне России[20].
Во время первой русско-персидской войны Эриванскую крепость дважды осаждали русские (в 1804 году Цицианов и в 1808 Гудович), и оба раза безуспешно; по Гюлистанскому мирному договору Россия признала ханство «в совершенной власти» Персии[31]. 5 октября 1827 года Эривань была взята генералом Паскевичем, получившим за это титул графа Эриванского. 10 февраля 1828 года по Туркманчайскому мирному договору персидский шах передавал ханство «в полную собственность» Российской империи[32].
В марте 1828 из территорий Эриванского и Нахичеванского ханств была образована Армянская область, куда было разрешено переселяться армянам из Ирана и Турции, часть из которых этим разрешением воспользовались и при покровительстве чиновников царской России перешли на территорию новообразованной области[33][34].
Памятники истории и культуры
Архитектура
В период династии Каджаров Эривань была весьма богата. Город охватывал площадь в больше, чем одну квадратной мили, и его окрестности и сады покрывали приблизительно 18 миль. Городские и архитектурные образцы в Эривани повторяли общие схемы и проекты ближневосточных городов того периода. В городе расплагалось более чем 1700 зданий, 850 магазинов, 8-9 мечетей, 7 церквей, 10 бань, 7 больших каравансараев, 5 площадей (мейданов), 2 базара и 2 школы-медресе[2]. Историк XVIII века Симеон Ереванци описывает[35] 21 армянских церквей и монастырей Эриванского ханства[36].
|
|
|
| ||||
| Церковь Аствацацин в Ереване, XVII век | Церковь Зоравор (Святой Богородицы) в Ереване, XVII век | Ханская мечеть 1810-ых годов в Эривани на почтовой открытке Российской империи | Голубая мечеть в Ереване, 1764—1768 годы. Построена в годы правления Хусейн Али-хана Каджара |
Эриванская крепость
Эриванская крепость была построена Османами, а именно губернатором Фархад пашой в 1582—1583 годах и стала основой обороны против нападений Сефевидов. Крепость несколько раз переходила в руки персов и обратно. В 1604 году захвачена шахом Аббасом но затем возвращена под контроль османов. В 1635 году она снова была захвачена сефевидами. Окончательно контроль Персии закрепился в 1639 году с подписанием договора[2].
Вход и выход из крепости осуществлялся посредством трёх мощных крепостных ворот: «Тебризские» с южной стороны, «Мейданские» с северной стороны, и «Кёрпю», выводившие прямо на мост. Над каждыми воротами вывешивался флаг.
Ханский дворец
Ханский дворец был построен одновременно с крепостью и находился в ней. В 1605—1625 годах по приказу правителя Эривани Амиргуне-хана Каджара дворец был перестроен. В 1760—1770 годах по приказу правителя Эривани Гусейн Али-хана была проведена перестройка дворца. В 1791-ом году по приказу сына Гусейн Али-хана Мухаммед-хана к дворцовому комплексу были достроены зеркальный зал и летняя резиденция.
|
| ||
| Сардарский дворец близ Эривани. Открытка имперских годов | Зеркальный зал дворца. Рис. Г. Гагарина |
Сердары и ханы Эривани
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этом разделе не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 2 февраля 2012 года. |
- 1. Амиргуне-хан (1604 − 1628).
- 2. Тахмасп Кули-хан (1628 − 1634).
1634 − 1636 османская оккупация.
- 3. Калбали-хан (1636 − 1641).
- 4. Кетух Ахмад-хан (1641 − 1645).
- 5. Хосров-хан (ок. 1645 − 50).
- 6. Мухаммед-хан (ок. 1650 − 1655).
- 7. Наджаф-хан (ок. 1655 − 1660).
- 8. Аббас Кули-хан (ок. 1660 − 1665).
- 9. Сефи Кули-хан I (ок. 1655 − 1670).
- 10. Сефи Кули-хан II (ок. 1670 − 1675).
- 11. Заал-хан (ок. 1675 − 1680).
- 12. Муртаза Кули-хан (ок. 1680 − 1682).
- 13. Мухаммед-хан (1682 − 1688).
- 14. Фарзали-хан (ок. 1688—1710)
- 15. Амиргуне-хан (ок. 1710 − 1724).
1724 − 1736 османская оккупация.
- 16. Тахмасп Кули-хан (ок. 1736 − 1740).
- 17. Махмуд Кули-хан (ок. 1740 − 1745).
- 18. Мехти-хан Касымлу (ок. 1745 − 1748).
- 19. Гасан Али-хан (1748 − 1750).
- 20. Гусейн Али-хан (ок. 1750 − 1780).
- 21 − 23. неизвестные ханы.
- 24. Мухаммед-хан (1796—1804).
- 25. Мехти Кули-хан (1804 − 1806).
- 26. Ахмед-хан (1806 − 1808).
- 27. Гусейн Кули-хан (1808 − 1828).
Форма землевладения
Господствующая форма землевладения — мюлькадарство. Мюлькадарами являлись иранские ханы, беки, армянские монастыри, армянские мелики, взимавшие с крестьян, помимо государственных налогов, налоги в свою пользу. Крестьяне отбывали барщину, несли различные повинности. Постоянные турецко-иранские войны разоряли Эриванское ханство, нарушали торговые связи, усиливали произвол местных властей. С начала XVIII века борьба за национальное освобождение приняла особенно упорный характер.[20]
Галерея изображений
- Предметы, относящиеся к Эриванскому ханству, в Музее истории Азербайджана (Баку)
- National clothes of Erivan Khanate in Museum of History of Azerbaijan.jpg
Народная одежда: динге (головной убор), гази-гази орпек (косынка), кёйнек (рубашка), гюлябатын кюлажа (верхняя одежда), туман (юбка), джораб (носки), башмаг (обувь)
- Faience vase from Erivan Khanate in Museum of History of Azerbaijan.jpg
Фаянсовая ваза
- Aftafa from Erivan Khanate in Museum of History of Azerbaijan.jpg
- Carpet belonging to Ali khan, ruler of Irevan khanate.jpg
Ковёр, принадлежавший Гусейн Али-хану.
См. также
Напишите отзыв о статье "Эриванское ханство"
Примечания
- ↑ Музей истории Азербайджана, № 473
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 [www.iranica.com/articles/erevan-1 Encyclopædia Iranica: Erevan]Оригинальный текст (англ.)
Due to centuries of warfare, by 1804 Erevan’s population had been reduced to 6,000. It began to rise once again during the tenure of the last khan, and in 1827 it exceeded 20,000, with the Armenians forming barely twenty percent of the population. Following the Treaty of Torkamānčāy and the Armenian immigration from Persia and Turkey, the Armenian population rose to 40 percent of the total. The overall population, however, decreased to some 12,000, as the Persian forces and administration. emigrated. <…> The khanate covered an area of approximately 7,500 square miles. <…> Muslims (Persians, Turco-Mongols, Kurds) made up 80 percent of the population and were either sedentary, semi-sedentary, or nomadic. Christians (all Armenians) constituted the remaining 20 percent of the population and lived in Erevan or the villages. The Armenians dominated the various professions and trade in the area and were of great economic significance to the Persian administration.
- ↑ 1 2 George A. Bournoutian. The Population of Persian Armenia Prior to and Immediately Following its Annexation to the Russian Empire: 1826-1832 (англ.) // Conference on "NATIONALISM AND SOCIAL CHANGE IN TRANSCAUCASIN". — 1980. — No. 91. — P. 12.
- ↑ Muriel Atkin. Russia and Iran, 1780—1828. University of Minnesota Press, 1980. ISBN 0-8166-0924-1, 9780816609246. P.11 Оригинальный текст (англ.)
The population of the Muslim-ruled area may have been in the vicinity of 80,000 families representing diverse ethnic and religious groups. Yerevan was the most populous, with well in excess of 100,000 Muslim and Armenian inhabitants, while Baku and Talesh were the least populous. Baku’s small population was related in part to the khanate’s small geographic size—it was virtually a city-state— and Talesh was a remote area with few attractions. The largest group of east Caucasians were Muslims belonging to Turcoman tribes, but this was not a homogeneous group.
- ↑ Шнирельман В. А. Войны памяти: мифы, идентичность и политика в Закавказье / Рецензент: Л. Б. Алаев. — М.: Академкнига, 2003. — С. 248—249. — 592 с. — 2000 экз. — ISBN 5-94628-118-6.Оригинальный текст (рус.)
В указе русско-иранские мирные договоры 1813 и 1828 гг. объявлялись началом «расчленения азербайджанского народа, переделом наших исторических земель» (речь идёт о периоде, когда восточнокавказские тюрки еще и не думали о том, чтобы становиться «азербайджанским народом» и даже не знали этого термина. — В. Ш.).
- ↑ 1 2 Firuz Kazemzadeh. Reviewed Work(s): Eastern Armenia in the Last Decades of Persian Rule, 1807—1828 by George A. Bournoutian. International Journal of Middle East Studies, Vol. 16, No. 4. (Nov., 1984), pp. 566—567. Оригинальный текст (англ.)
The land was mountainous and dry, the population of about 100,000 was roughly 80 percent Muslim (Persian, Azeri, and Kurdish) and 20 percent Christian (Armenian).
- ↑ Петрушевский И. П. Очерки по истории феодальных отношений в Азербайджане и Армении в XVI - начале XIX вв. — Л., 1949. — С. 74.: Оригинальный текст (рус.)
В Ереванской (Чухур-Са'дской) области (вилайете) большая часть территории составляла земли дивана и находилась под непосредственным управлением местного беглербега. После смерти Надир-шаха беглербегство стало наследственным и превратилось в полунезависимое ханство.
- ↑ Советская историческая энциклопедия. Статья: [dic.academic.ru/dic.nsf/sie/6076/ЕРЕВАНСКОЕ Ереванское ханство]
- ↑ Большой энциклопедический словарь. Статья: [dic.academic.ru/dic.nsf/enc3p/127194 Ереванское ханство]
- ↑ Энциклопедический словарь (2009). Статья: [dic.academic.ru/dic.nsf/es/20609/Ереванское Ереванское ханство]
- ↑ Энциклопедия Ираника. Статья: [www.iranicaonline.org/articles/erevan-1#ii Erevan]. Оригинальный текст (англ.)
Like all of eastern Armenia, Erevan remained a bone of contention between the Ottomans and the Persians for many decades.
...
Finally in 1639, as a result of the Treaty of Zohāb, eastern Armenia, including Erevan, fell into the Persian zone.
...
Made the center of their rule in Eastern Armenia by the Persians in the sixteenth century, Erevan has remained the capital of Eastern Armenia ever since. - ↑ George Boumoutian «A Concise History of the Armenian People», стр. 214: стр. 240:Оригинальный текст (англ.)
Nader removed a number of Turkic tribes from eastern Armenia, especially Karabagh, and divided the region into four khanates: Yerevan, Nakhichevan, Ganja, and Karabagh
Оригинальный текст (англ.)By controlling Karabagh and Ganja, Russia became master of half of eastern Armenia.
...
Rather, in the wake of Russia’s wresting of one half of eastern Armenia, the Russian Armenian leadership’s main concern was liberating the other half, that is, the khanates of Nakhichevan and Yerevan, which included Ejmiatsin, the religious focal point for many Russian Armenians. - ↑ Dawn Chatty «[books.google.am/books?id=cefhBwMRTDIC&pg=PA138&dq=khanate+%22eastern+armenia%22&hl=ru&sa=X&ei=in2QU6yBMazH7Ab7roCQBQ&ved=0CFYQ6AEwBg#v=onepage&q=%22eastern%20armenia%22&f=false Displacement and Dispossession in the Modern Middle East]», стр. 138
- ↑ Charlotte Mathilde Louise Hille «[books.google.am/books?id=yxFP6K8iZzQC&pg=PA64&dq=khanate+%22eastern+armenia%22&hl=ru&sa=X&ei=in2QU6yBMazH7Ab7roCQBQ&ved=0CDYQ6AEwAg#v=onepage&q=%22eastern%20armenia%22&f=false State Building and Conflict Resolution in the Caucasus]», стр. 64
- ↑ [www.britannica.com/EBchecked/topic/447 Abbas I (Safavid shah of Persia)] (англ.). — статья из Encyclopædia Britannica Online.
- ↑ Эривань // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ Relation des grandes guerres et victories obtenues par le roy de Perse Shah Abbas contre les epmereurs de Turquie, Mahomet et Achmet son fils. Par le P. Fr. Anthoine de Gouvea, traduit de l’original portuguais, Rouen, 1646, pp. 225.
- ↑ [www.armenianhouse.org/davrizhetsi/history-ru/chapter1_6.html#4 Аракел Даврижеци. Книга историй]
- ↑ 1 2 Джордж Бурнутян. Раздел «Eastern Armenia from the Seventeenth Century to Russian Annexation» в книге «The Armenian People From Ancient to Modern Times, Volume II: Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century». Под редакцией Р. Ованнисяна. Стр. 96: Оригинальный текст (англ.)
By the end of the eighteenth century, the Armenian population of the territory had shrunk considerably. Centuries of warfare and invasions combined with the tyranny of local khans had forced the emigration of the Armenians. It is probable the until the seventeenth century, the Armenians still maintained a majority in Eastern Armenia, but the forced relocation of some 250,000 Armenians by Shah Abbas and the numerous exoduses described in this chapter had reduced the Armenian population considerably.
- ↑ 1 2 3 4 5 Ереванское ханство — статья из Большой советской энциклопедии.
- ↑ История Востока. В 6 томах. Том 3. Восток на рубеже средневековья и нового времени. XVI-XVIII вв. Глава 5. Государство Сефевидов в XVI — начале XVIII в.: Оригинальный текст (рус.)
Исмаил так и не преуспел в своих попытках ослабить власть кызыл-башских эмиров, которые безраздельно господствовали в Сефевидском государстве. По сути дела, весь Иран и прочие страны, непосредственно подчиненные кызылбашам, были разделены между главами тех или иных «племен» на владения улька. Кроме того, обширные территории передавались в пользование воинам, членам* этих «племен». С таких территорий старое население, как правило, изгонялось. Так происходило в Армении и некоторых других областях.
- ↑ Петрушевский И. П. Очерки по истории феодальных отношений в Азербайджане и Армении в XVI - начале XIX вв. — Л., 1949. — С. 74.
- ↑ А. Новосельцев, В. Пашуто, Л. Черепнин. Пути развития феодализма. — М.: Наука, 1972. — С. 47.:Оригинальный текст (рус.)
А затем началось сельджукское нашествие. Оно нанесло первый катастрофический удар по армянскому этносу. Часть Васпуракана, Гохтн, и, наконец, Сюник стали объектом захвата сельджуков в первую очередь. В результате резкой и достаточно фанатичной политики сельджукских владык, в политических целях принявших ислам и ставших его очередным „оплотом“, армянское население вынуждено было покидать родную землю и эмигрировать на север в пределы Грузии и особенно в Киликию.
Сражение при Манцикерте (Маназкерте) привело к окончательной потере Армении Византией. Теперь центрами армянской политической и культурной жизни стали Киликия и Албания. Эта последняя в XII—XIII вв. была тесно связана с Грузией и порой от неё зависела. В последующие века процесс этнических изменений продолжался, пока «метс сюргюн» («великое изгнание») — армяно-тюркское) Аббаса I в начале XVII в. не привело к резкому сокращению армянского населения Восточной Армении. - ↑ Джордж Бурнутян. «[www.umd.umich.edu/dept/armenian/sas/bour2.html#N_13_ The Politics of Demography: Misuse of Sources on the Armenian Population of Mountainous Karabakh]»: Оригинальный текст (англ.)
All documents relating to the Armenian immigration make it clear that Russia, for political, military, and economic reasons, strongly encouraged the Armenians to settle in the newly-established Armenian province, especially the region of Erevan, which between 1795 and 1827 had lost some 20,000 Armenians who had immigrated to Georgia.
- ↑ George A. Bournoutian. The Population of Persian Armenia Prior to and Immediately Following its Annexation to the Russian Empire: 1826-1832 (англ.) // Conference on "NATIONALISM AND SOCIAL CHANGE IN TRANSCAUCASIN'. — 1980. — No. 91. — P. 12.
- ↑ Muriel Atkin, Russia and Iran, 1780—1828. 2nd. ed. Minneapolis: University of Minnesota Press Press, 2008, ISBN 0-521-58336-5 Оригинальный текст (англ.)
In Safavi times, Azerbaijan was applied to all the muslim-ruled khanates of the eastern Caucasian as well as to the area south of the Araz River as fas as the Qezel Uzan River, the latter region being approximately the same as the modern Iranian ostans of East and West Azerbaijan.
- ↑ [bse.sci-lib.com/article098302.html Русско-турецкий договор 1724 в БСЭ]
- ↑ Русско-персидские войны // Энциклопедия «Кругосвет».
- ↑ Tadeusz Swietochowski. Russian Azerbaijan, 1905—1920: The Shaping of National Identity in a Muslim Community. — Cambridge, UK, Cambridge University Press, 2004. — P.2. Оригинальный текст (англ.)
In 1747 Nadir Shah, the strong ruler who had established his hold over Persia eleven years earlier, was assassinated in a palace coup, and his empire fell into chaos and anarchy. These circumstances effectively terminated the suzerainty of Persia over Azerbaijan, where local centers of power emerged in the form of indigenous principalities, independent or virtually so, inasmuch as some maintained tenuous links to Persia’s weak Zand dynasty. Thus began a half-century-long period of Azerbaijani independence, albeit in a condition of deep political fragmentation and internal warfare. Most of the principalities were organized as khanates, small replicas of the Persian monarchy, including Karabagh, Sheki, Ganja, Baku, Derbent, Kuba, Nakhichevan, Talysh, and Erivan in northern Azerbaijan and Tabriz, Urmi, Ardabil, Khoi, Maku, Maragin, and Karadagh in its southern part.
- ↑ Аббас-Кули-Ага Бакиханов. [www.vostlit.info/Texts/rus2/Bakihanov/frametext5.htm Гюлистан-и Ирам («История восточной части Кавказа»).] — Баку, 1991. — С.172. На принадлежность к каджарам последнего правителя Эриванского ханства, Хусейна Кули-хана, указывает также Дж. Бурнутян ([www.iranica.com/articles/hosaynqoli-khan-sardar-e-iravani Encyclopædia Iranica: Ḥosaynqoli Khan Sardār-E Iravāni] (англ.)).Оригинальный текст (рус.)
Часть каджаров некогда переселилась в Анатолию и Сирию. Эмир Теймур (Тамерлан) переселил 50 тысяч семейств каджаров в Кавказский край и поселил их в Эриване, Гандже и Карабаге, где они в течение времени еще более умножились. Многие из этих каджаров при сефевидских шахах были государственными деятелями и управляли Арменией и Ширваном. Это от них произошли эриванские и ганджинские ханы.
- ↑ [www.hrono.ru/dokum/ruper1813.html Гюлистанский мирный договор]
- ↑ [www.hist.msu.ru/ER/Etext/FOREIGN/turkman.htm Туркманчайский мирный договор]
- ↑ [feb-web.ru/feb/griboed/texts/piks3/3_4_v3.htm А.Грибоедов. Записка о переселеніи армянъ изъ Персіи въ наши области. 1928 г.]
- ↑ И. К. Ениколопов. Грибоедов и Восток. — Ереван, 1954.
- ↑ [hy.wikisource.org/wiki/%D4%B7%D5%BB:%D5%80%D5%A1%D5%B5%D5%AF%D5%A1%D5%AF%D5%A1%D5%B6_%D5%8D%D5%B8%D5%BE%D5%A5%D5%BF%D5%A1%D5%AF%D5%A1%D5%B6_%D5%80%D5%A1%D5%B6%D6%80%D5%A1%D5%A3%D5%AB%D5%BF%D5%A1%D6%80%D5%A1%D5%B6_(Soviet_Armenian_Encyclopedia)_10.djvu/372 Симеон Ереванци] // Армянская советская энциклопедия. — Ер., 1984. — Т. 10. — С. 372.
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/rus14/Erevanci/frametext10.htm Симеон Ереванци. Джамбр. Памятная книга, зерцало и сборник всех обстоятельств Святого престола Эчмиадзина и окрестных монастырей. Изд. восточной литературы. М. 1958]
- ↑ Музей истории Азербайджана. Экспонат № 461
- ↑ Официальный сайт Музей истории Азербайджана. [www.azhistorymuseum.az/index.php?mod=5&view=item&id=266 Vitrin 99] (азерб.). azhistorymuseum.az.
| ||||||
| ||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Эриванское ханство
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».
В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.
В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.
Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
