Эрик Померанский

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Не путать с Эрик II Померанский
Эрик Померанский
Erik af Pommern, Erik av Pommern<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
король Дании, Норвегии и Швеции
1389 (Норвегия)
1396 (Дания, Швеция) — 1439 (Дания, Швеция)
1442 (Норвегия)
Предшественник: Маргарита Датская
Преемник: Кристофер III Баварский (Дания, Норвегия)
Карл VIII Кнутссон (Швеция)
 
Рождение: 1382(1382)
Рюгенвальде (Померания)
Смерть: 3 мая 1459(1459-05-03)
Рюгенвальде (Померания)
Род: Померанская династия
Отец: Вартислав VII
Мать: Мария Мекленбургская
Супруга: Филиппа Английская

Э́рик Помера́нский (дат. Erik af Pommern, норв. Erik av Pommern, швед. Erik av Pommern, польск. Eryk Pomorski; 1382, Рюгенвальде — 3 мая 1459, Рюгенвальде) — король Норвегии под именем Эрик III с 8 сентября 1389 по 1 июня 1442 года, король Дании под именем Эрик VII с 23 января 1396 по 23 июня 1439 года и король Швеции под именем Эрик XIII с 23 июля 1396 по 29 сентября 1439 года, герцог Померании под именем Эрик I. Первый король, возглавивший Кальмарскую унию.





Биография

Восшествие на престол

Эрик происходил из славянской династии герцогов Поморья (Померании) Гриффинов (Грифцов), названых так по изображению на их гербе — грифону. Родился в 1382 году в Рюгенвальде (сейчас Дарлово в Польше) в Померании (Поморье). Первоначально назван Богуслав (польск. Bogusław). Сын герцога Померании Вартислава VII (польск. Warcisław VII, 13621395) и Марии Мекленбургской (нем. Maria von Mecklenburg), которая также происходила из славянской правящей династии Мекленбург-Шверинских (Зверинских) герцогов, происходивших от ободритского короля Никлота. Через династические браки его мать была единственной выжившей внучкой датского короля Вальдемара IV. Она также была потомком шведского короля Магнуса I и норвежского конунга Хакона V Святого. По материнской линии дедушкой Эрика был герцог Генрих Мекленбургский, который претендовал на датский престол в 1375 году. Тогда престол занял Олаф IV.

В 1387 году умер, не оставив наследника, король Дании и Норвегии Олаф IV. Следующим по линии наследования норвежского трона был шведский король, Альбрехт Мекленбургский, но он был отвергнут норвежским дворянством. В Дании королей избирали, но явного претендента на трон не было. Мать Олафа IV, королева Маргарита Датская, самостоятельно стала королевой Дании и Норвегии. В Норвегии было решено, что наследника трона должна избрать именно она. Юный Богуслав был внуком её сестры.

В 1389 году он приехал в Данию и был принят королевой. Его имя было изменено на более привычное для скандинавов Эрик. 8 сентября 1389 года он был провозглашён королём Норвегии на тинге в Тронхейме. Возможно, что он был коронован в Осло в 1392 году, но этот факт спорный. В 1396 году он был провозглашён королём Дании, а затем и королём Швеции. 17 июня 1397 года он короновался как король всех трёх скандинавских стран в соборе города Кальмар. В то же время было составлено соглашение о союзе, учреждавшем Кальмарскую унию. Королева Маргарита, однако, оставалась фактическим правителем этих трёх королевств до своей смерти в 1412 году.

Браки

В 1402 году Маргарита Датская вступила в переговоры с королём Англии Генрихом IV для создания двойного союза между Англией и Кальмарской унией. Было предложено заключить два брака: короля Эрика с дочерью Генриха IV Филиппой, и между сыном Генриха IV, наследным принцем Уэльским и будущим английским королём Генрихом V, и сестрой Эрика Катериной. Английская сторона хотела, чтобы эти свадьбы скрепили наступательный союз между скандинавскими королевствами и Англией, что могло повлечь вмешательство скандинавских государств в Столетнюю войну на стороне Англии против Франции.

Королева Маргарита вела последовательную внешнюю политику, она стремилась не допустить вхождение скандинавских стран в союзы, обязывающие их принимать участие в иностранных войнах. Поэтому она отклонила английские предложения. Двойная свадьба не состоялась, но о свадьбе Эрика и Филиппы стороны договорились. 26 октября 1406 года Эрик женился на 13-летней Филиппе, дочери Генриха IV и Марии де Боюн. С Англией был заключён простой оборонительный союз.

Политика Эрика

Почти весь период единоличного правления Эрика продолжался давнишний конфликт с графами Гольштейна, объединившими в 1386 году Гольштейн и Шлезвиг в единое герцогство Шлезвиг-Гольштейн. Эрик пытался вернуть Шлезвиг, но выбрал для этого политику военной силы вместо переговоров. Поддержанный датским парламентом (1413) и императором Священной Римской империи Сигизмундом (1424), вёл две войны (14161422, 14261435) против графов Гольштейна. Императорский вердикт 1424 года признавал его законным правителем юга Ютландии, но был проигнорирован гольштейнцами. Гольштейнцы в 1426 году объединились с городами Ганзейского союза, чьим торговым интересам угрожала политика Эрика в отношении датских купцов и ремесленников. Длительная война отрицательно сказалась на датской экономике, а также на единстве Кальмарской унии. Она не привела к увеличению территории, и даже области, которые удалось к тому времени вернуть, были потеряны.

Хотя Дания окончательно потеряла Шлезвиг, но датский флот разбил ганзейские корабли, что дало возможность ввести пошлину за проход через пролив Зунд в 1428 году, взимавшуюся до 1857 года. Этим дальновидным шагом Эрик обеспечил большой стабильный доход королевству, сделав его относительно богатым, а город Эльсинор — процветающим. Против интересов Эрика в датской торговле выступали другие балтийские государства, особенно города Ганзы, с которыми приходилось вести длительную борьбу.

Другим важным событием стал переход Копенгагена во владения короля в 1416 году — один из шагов к переносу королевской резиденции из Роскилле в Копенгаген в 1433 году.

Лишение власти

В 1430-е годы политическая ситуация в стране ухудшилась. Назначение Эриком на ответственные должности коренных датчан и финансирование войн за счёт тяжёлых налогов привело к возникновению оппозиции королю в Норвегии и Швеции и среди датских крестьян. Из-за блокады экспорта шведского железа и меди ганзейскими городами фермеры и шахтёры Швеции в 1434 году подняли восстание. Оно использовалось шведскими дворянами для ослабления власти короля. Они добились поддержки в датском парламенте своих требований об учреждении нового союза с конституционным формами управления, чему противился Эрик. Наконец, когда против Эрика выступила и датская знать, он покинул Данию в 1439 году и поселился в своём замке Висборг на острове Готланд (теперь принадлежит Швеции), что в итоге привело к его смещению с датского и шведского престолов в том же году.

В 1440 году в Дании и Швеции на престол был избран его племянник Кристофер III Баварский. Только в Норвегии он оставался у власти, но в 1442 году отрёкся и от норвежского престола, сказав, что лучше быть главой пиратов на Готланде, чем быть королём Норвегии. До 1449 года Эрик пытался вернуть себе датский престол.

Кристофер Баварский умер в 1448 году, задолго до кончины Эрика. Следующий монарх Кристиан I (правил в 1448-1481 годы) был родственником Эрика. Ему Эрик в 1449 году передал Готланд взамен на разрешение переехать в Померанию, где стал управлять герцогством Штольп (часть герцогства Померания, сейчас город Слупск в Польше) под именем Эрика I.

Эрик умер в замке Рюгенвальд в Померании и был похоронен в Рюгенвальде.

Источники

  • Данная статья основана на материалах английской Википедии
  • Encyclopædia Britannica 2007 Ultimate Reference Suite

Напишите отзыв о статье "Эрик Померанский"

Литература

Предшественник:
Маргарита I
Король Норвегии
13891442
Преемник:
Кристофер III Баварский
Предшественник:
Маргарита I
Король Дании
13961439
Преемник:
Кристофер III Баварский
Предшественник:
Маргарита I
Король Швеции
13961439
Преемник:
Карл VIII (регент)

Отрывок, характеризующий Эрик Померанский


В ноябре месяце 1805 года князь Василий должен был ехать на ревизию в четыре губернии. Он устроил для себя это назначение с тем, чтобы побывать заодно в своих расстроенных имениях, и захватив с собой (в месте расположения его полка) сына Анатоля, с ним вместе заехать к князю Николаю Андреевичу Болконскому с тем, чтоб женить сына на дочери этого богатого старика. Но прежде отъезда и этих новых дел, князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, т. е. у князя Василья, у которого он жил, был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.
«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.
Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»
Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.
– Так таки и не пошло дальше, чем «Сергей Кузьмич»? – спрашивала одна дама.
– Да, да, ни на волос, – отвечал смеясь князь Василий. – Сергей Кузьмич… со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич… Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался снова за письмо, но только что скажет Сергей … всхлипывания… Ку…зьми…ч – слезы… и со всех сторон заглушаются рыданиями, и дальше он не мог. И опять платок, и опять «Сергей Кузьмич, со всех сторон», и слезы… так что уже попросили прочесть другого.
– Кузьмич… со всех сторон… и слезы… – повторил кто то смеясь.
– Не будьте злы, – погрозив пальцем, с другого конца стола, проговорила Анна Павловна, – c'est un si brave et excellent homme notre bon Viasmitinoff… [Это такой прекрасный человек, наш добрый Вязмитинов…]
Все очень смеялись. На верхнем почетном конце стола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленных настроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола; на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая от Сергея Кузьмича, – улыбка стыдливости перед своими чувствами. Что бы ни говорили и как бы ни смеялись и шутили другие, как бы аппетитно ни кушали и рейнвейн, и соте, и мороженое, как бы ни избегали взглядом эту чету, как бы ни казались равнодушны, невнимательны к ней, чувствовалось почему то, по изредка бросаемым на них взглядам, что и анекдот о Сергее Кузьмиче, и смех, и кушанье – всё было притворно, а все силы внимания всего этого общества были обращены только на эту пару – Пьера и Элен. Князь Василий представлял всхлипыванья Сергея Кузьмича и в это время обегал взглядом дочь; и в то время как он смеялся, выражение его лица говорило: «Так, так, всё хорошо идет; нынче всё решится». Анна Павловна грозила ему за notre bon Viasmitinoff, а в глазах ее, которые мельком блеснули в этот момент на Пьера, князь Василий читал поздравление с будущим зятем и счастием дочери. Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина своей соседке и сердито взглянув на дочь, этим вздохом как будто говорила: «да, теперь нам с вами ничего больше не осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь время этой молодежи быть так дерзко вызывающе счастливой». «И что за глупость всё то, что я рассказываю, как будто это меня интересует, – думал дипломат, взглядывая на счастливые лица любовников – вот это счастие!»