Эрик Ромер
Поделись знанием:
– Я слыхал про такого рода дела и знаю, что Государь очень строг в этих случаях. Я думаю, надо бы не доводить до Его Величества. По моему, лучше бы прямо просить корпусного командира… Но вообще я думаю…
– Так ты ничего не хочешь сделать, так и скажи! – закричал почти Ростов, не глядя в глаза Борису.
Борис улыбнулся: – Напротив, я сделаю, что могу, только я думал…
В это время в двери послышался голос Жилинского, звавший Бориса.
– Ну иди, иди, иди… – сказал Ростов и отказавшись от ужина, и оставшись один в маленькой комнатке, он долго ходил в ней взад и вперед, и слушал веселый французский говор из соседней комнаты.
Ростов приехал в Тильзит в день, менее всего удобный для ходатайства за Денисова. Самому ему нельзя было итти к дежурному генералу, так как он был во фраке и без разрешения начальства приехал в Тильзит, а Борис, ежели даже и хотел, не мог сделать этого на другой день после приезда Ростова. В этот день, 27 го июня, были подписаны первые условия мира. Императоры поменялись орденами: Александр получил Почетного легиона, а Наполеон Андрея 1 й степени, и в этот день был назначен обед Преображенскому батальону, который давал ему батальон французской гвардии. Государи должны были присутствовать на этом банкете.
Ростову было так неловко и неприятно с Борисом, что, когда после ужина Борис заглянул к нему, он притворился спящим и на другой день рано утром, стараясь не видеть его, ушел из дома. Во фраке и круглой шляпе Николай бродил по городу, разглядывая французов и их мундиры, разглядывая улицы и дома, где жили русский и французский императоры. На площади он видел расставляемые столы и приготовления к обеду, на улицах видел перекинутые драпировки с знаменами русских и французских цветов и огромные вензеля А. и N. В окнах домов были тоже знамена и вензеля.
«Борис не хочет помочь мне, да и я не хочу обращаться к нему. Это дело решенное – думал Николай – между нами всё кончено, но я не уеду отсюда, не сделав всё, что могу для Денисова и главное не передав письма государю. Государю?!… Он тут!» думал Ростов, подходя невольно опять к дому, занимаемому Александром.
У дома этого стояли верховые лошади и съезжалась свита, видимо приготовляясь к выезду государя.
«Всякую минуту я могу увидать его, – думал Ростов. Если бы только я мог прямо передать ему письмо и сказать всё, неужели меня бы арестовали за фрак? Не может быть! Он бы понял, на чьей стороне справедливость. Он всё понимает, всё знает. Кто же может быть справедливее и великодушнее его? Ну, да ежели бы меня и арестовали бы за то, что я здесь, что ж за беда?» думал он, глядя на офицера, всходившего в дом, занимаемый государем. «Ведь вот всходят же. – Э! всё вздор. Пойду и подам сам письмо государю: тем хуже будет для Друбецкого, который довел меня до этого». И вдруг, с решительностью, которой он сам не ждал от себя, Ростов, ощупав письмо в кармане, пошел прямо к дому, занимаемому государем.
«Нет, теперь уже не упущу случая, как после Аустерлица, думал он, ожидая всякую секунду встретить государя и чувствуя прилив крови к сердцу при этой мысли. Упаду в ноги и буду просить его. Он поднимет, выслушает и еще поблагодарит меня». «Я счастлив, когда могу сделать добро, но исправить несправедливость есть величайшее счастье», воображал Ростов слова, которые скажет ему государь. И он пошел мимо любопытно смотревших на него, на крыльцо занимаемого государем дома.
С крыльца широкая лестница вела прямо наверх; направо видна была затворенная дверь. Внизу под лестницей была дверь в нижний этаж.
– Кого вам? – спросил кто то.
– Подать письмо, просьбу его величеству, – сказал Николай с дрожанием голоса.
– Просьба – к дежурному, пожалуйте сюда (ему указали на дверь внизу). Только не примут.
Услыхав этот равнодушный голос, Ростов испугался того, что он делал; мысль встретить всякую минуту государя так соблазнительна и оттого так страшна была для него, что он готов был бежать, но камер фурьер, встретивший его, отворил ему дверь в дежурную и Ростов вошел.
Невысокий полный человек лет 30, в белых панталонах, ботфортах и в одной, видно только что надетой, батистовой рубашке, стоял в этой комнате; камердинер застегивал ему сзади шитые шелком прекрасные новые помочи, которые почему то заметил Ростов. Человек этот разговаривал с кем то бывшим в другой комнате.
– Bien faite et la beaute du diable, [Хорошо сложена и красота молодости,] – говорил этот человек и увидав Ростова перестал говорить и нахмурился.
– Что вам угодно? Просьба?…
– Qu'est ce que c'est? [Что это?] – спросил кто то из другой комнаты.
– Encore un petitionnaire, [Еще один проситель,] – отвечал человек в помочах.
– Скажите ему, что после. Сейчас выйдет, надо ехать.
– После, после, завтра. Поздно…
Ростов повернулся и хотел выйти, но человек в помочах остановил его.
– От кого? Вы кто?
– От майора Денисова, – отвечал Ростов.
– Вы кто? офицер?
– Поручик, граф Ростов.
– Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите… – И он стал надевать подаваемый камердинером мундир.
Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.
– Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? – спросил его басистый голос.
Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.
На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d'honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
| Эрик Ромер | |
| Éric Rohmer | |
 | |
| Имя при рождении: |
Jean-Marie Maurice Scherer |
|---|---|
| Дата смерти: | |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
Эрик Ромер (фр. Éric Rohmer, настоящее имя фр. Jean-Marie Maurice Scherer — Жан-Мари Морис Шерер, 21 марта 1920, Тюль (Коррез) — 11 января 2010, Париж) — французский кинорежиссёр, один из наиболее значительных представителей течения «Новой волны» в послевоенном кинематографе Франции, главный редактор журнала Cahiers du Cinema в 1958—1963 гг.
Содержание
Биография
В 1940-х годах Морис Шерер пытался начать карьеру литератора. Свой псевдоним он составил из имени режиссёра Эриха фон Штрогейма и фамилии писателя Сакса Ромера. Во второй половине 1950-х годов начал сотрудничать в качестве редактора с журналом Cahiers du Cinema. С 1957 по 1963 год был главным редактором журнала.
Ромер начал режиссёрскую карьеру позже своих соратников по журналу — Жан-Люка Годара, Жака Риветта и Франсуа Трюффо. Проявил себя как мастер рафинированно стилизованной экранизации, перенося на экран этикет и обряды, которыми обставлялись романтические отношения в предыдущие эпохи.
Свои фильмы режиссёр разделил на несколько циклов, из которых наиболее высокую оценку получил первый, рассматривающий вопросы выживания в современных условиях традиционной христианской морали. По окончании работы над фильмом «Любовь Астреи и Селадона» (2007) Ромер объявил о завершении режиссёрской карьеры.
Скончался в Париже 11 января 2010 года в возрасте 89 лет.[1] Хотя Ромер не мог похвастать престижными кинонаградами, развёрнутые некрологи появились во всех значимых изданиях мира, а французская газета Libération посвятила памяти «национального достояния» не только первую, но и ещё десять страниц своего номера. Президент Николя Саркози заявил: «Романтик и классицист, мудрец и иконоборец, сентименталист и моралист, лёгкий и серьёзный, он создал ромеровский стиль, который переживёт его».[web.archive.org/web/20100115072051/timescorrespondents.typepad.com/charles_bremner/2010/01/france-salutes-eric-rohmer-new-wave-master.html]
Псевдонимы
Морис Шерер пользовался для своей творческой деятельности несколькими псевдонимами. Свой первый роман «Элизабет» он опубликовал в издательстве Галлимар в 1946 году под именем Жильбер Кордье, а как кинематографист использовал имена Энтони Баррье, Эрик Ромер и много других[2]. В титрах своих фильмов он часто фигурирует под совместным с монтажером Мэри Стефен псевдонимом Себастьен Эрмс[3].
Это было связано со стремлением разграничить профессиональную деятельность и семейную жизнь[K 1]. Люди, знавшие Эрика Ромера, не имели представления о жизни Мориса Шерера, и наоборот. Его мать так никогда и не узнала, что сын стал кинематографистом, а его жена Тереза, двое сыновей и внуки не общались с людьми из окружения Эрика Ромера. Только во время пышного погребения две стороны жизни режиссёра объединились. По словам Аманды Лангле: «Одна из его невесток мне сказала: "Это так здорово увидеть на самом деле людей, которых мы часто видели в фильмах"»[2].
Чтобы еще больше запутать журналистов, режиссёр обычно сообщал о себе вымышленные биографические сведения, и приводил неверную дату и место рождения — 4 апреля 1923 в Нанси (на самом деле 21 марта 1920 в Тюле). В 1971 году в интервью Film Quarterly он добавил: «Время от времени я даю другие даты, но если вы хотите, используйте эту, чтобы быть в согласии с другими биографами. Это определенно 1923-й»[4]
Мнение Жака Лурселя
Наиболее ярким выразителем мнения большинства любителей кино, не приемлющего творчество Ромера, является критик Жак Лурсель, автор популярного трехтомного «Словаря кино». Поклонник старого Голливуда, французского «папиного кино» и студийной системы, небезосновательно упрекающий Новую волну (в особенности презираемого им Годара) в эстетической нетерпимости и приведении кинематографа в состояние упадка, Лурсель критикует Ромера с позиций крайнего снобизма, взяв для примера одну из его самых известных картин — «Зелёный луч».
Основными упреками, под которыми иной раз готовы подписаться и киноведы, признающие за фильмами Ромера некоторые художественные достоинства, но раздраженные принципиальной невозможностью однозначного истолкования[5], являются «чрезмерная литературность диалогов» и «риторическая логоррея», за которыми кроется «кричащая лживость» и бессодержательность сюжетов[6].
Режиссёрские работы
Притчи с моралью
- 1963 — Булочница из Монсо / La Boulangère de Monceau
- 1963 — Карьера Сюзанны / La Carrière de Suzanne
- 1967 — Коллекционерка / La Collectionneuse
- 1969 — Моя ночь у Мод / Ma Nuit chez Maud
- 1970 — Колено Клер / Le Genou de Claire
- 1971 — Любовь после полудня / L’Amour, l’apres midi
Комедии пословиц
- 1981 — Жена авиатора / La Femme de l'aviateur. Подзаголовок: «Невозможно ни о чём не думать» (On ne saurait penser à rien)
- 1982 — Выгодная партия / Le Beau mariage. Цитата: «Чей дух несбыточным не грезил? / Воздушных замков кто не возводил?» (Quel esprit ne bat la campagne? / Qui ne fait châteaux en Espagne?)
- 1983 — Полина на пляже / Pauline à la Plage. Пословица: «Тому, кто много говорит, не поздоровится (He who talks too much will hurt himself)»
- 1984 — Ночи полнолуния / Les Nuits de la pleine lune. Пословица: «Имея двух женщин, потеряешь душу; имея два дома, потеряешь рассудок (Qui a deux femmes perd son âme, qui a deux maisons perd sa raison)»
- 1986 — Зелёный луч / Le Rayon Vert. Пословица: «Тот, кто не знает себя, ничего не знает»
- 1987 — Друг моей подруги / L'Ami de mon amie. Пословица: «Друзья моих друзей — мои друзья» (les amis de mes amis sont mes amis)
Времена года
- 1990 — Весенняя сказка / Conte de printemps
- 1992 — Зимняя сказка / Conte d’Hiver
- 1996 — Летняя сказка / Conte d'été
- 1998 — Осенняя сказка / Conte d'automne
Прочие фильмы
- 1959 — Знак льва / Le Signe du Lion
- 1976 — Маркиза фон О… / Die Marquise von O…
- 1978 — Персеваль Валлиец / Perceval Le Gallois
- 1987 — Четыре приключения Ренетт и Мирабель / 4 aventures de Reinette et Mirabelle
- 1993 — Дерево, мэр и медиатека / L’Arbre, le maire et la médiathèque
- 1995 — Свидания в Париже / Les Rendez-vous de Paris
- 2001 — Англичанка и герцог / L’anglaise et le duc
- 2004 — Тройной агент / Triple agent
- 2007 — Любовь Астреи и Селадона / Les Amours d’Astrée et de Céladon
Короткометражные фильмы
- 1950 — Дневник злодея / Journal d'un scélérat (считается утраченным)
- 1951 — Представление, или Шарлотта и её стейк / Présentation ou Charlotte et son steak
- 1952 — Девочки-модели / Les Petites Filles modèles (неоконченный)
- 1954 — Береника / Bérénice
- 1956 — Крейцерова соната / La Sonate à Kreutzer
- 1958 — Вероника и её лентяй / Véronique et son cancre
- 1964 — Надя в Париже / Nadja à Paris
- 1965 — Площадь Звезды / Place de l'Étoile (эпизод фильма Париж глазами…)
- 1966 — Современная студентка / Une étudiante d'aujourd'hui
- 1968 — Фермерша из Монфокона / Fermière à Montfaucon
Короткометражные фильмы (в соавторстве)
- 1996 — Вкусы и цвета / Des goûts et des couleurs (с Анн-Софи Рувиллуа)
- 1997 — Разные столкновения / Heurts divers (с Франсуа и Флоранс Роше)
- 1998 — Друзья Нинон / Les Amis de Ninon (с Розеттой)
- 1999 — Обрисованная история / Une histoire qui se dessine (с Розеттой)
- 1999 — Изгиб / La Cambrure (с Эдвиж Шаки)
- 2005 — Красное канапе / Le Canapé rouge (с Мари Ривьер)
- 2008 — Предложение / La Proposition (с Анн-Софи Рувиллуа)
Видеоклипы
- 1987 — Пей свой кофе / Bois ton café (песня: Жан-Луи Валеро, исполнение: Розетта, участие: Паскаль Греггори
- 1990? — Симфоническая любовь / L’Amour symphonique (песня: Жан-Люк Азуле, Жерар Салесс и Ариэль Соннери, исполнение: Ариэль Домбаль
Телефильмы
- 1979 — Кетхен из Хайльбронна / Catherine de Heilbronn (138 мин.)
- 1989 — Общественные игры / Les Jeux de société (57 мин.)
Документальные телефильмы
- 1964 — Общественная жизнь в XVIII веке: Физические кабинеты / La Vie de société au xviiie siècle: Les Cabinets de physique (24 мин.)
- 1964 — Метаморфозы пейзажа / Métamorphoses du paysage (22 мин.)
- 1965 — Персеваль, или сказание о Граале / Perceval ou le conte du Graal (23 мин.)
- 1965 — «Дон Кихот» Сервантеса / Don Quichotte de Cervantès (23 мин.)
- 1965 — Карл Теодор Дрейер / Carl Th. Dreyer (61 мин.)
- 1965 — Необыкновенные истории Эдгара По / Les Histoires extraordinaires d'Edgar Poe (25 мин.)
- 1965 — «Характеры» Лабрюйера / Les Caractères de La Bruyère (22 мин.)
- 1965 — Беседа о Паскале / Entretien sur Pascal (22 мин.)
- 1966 — Целлулоид и мрамор / Le Celluloïd et le Marbre (90 мин.)
- 1966 — Виктор Гюго: «Созерцания», книги V и VI / Victor Hugo : les Contemplations, Livres V et VI (20 мин.)
- 1967 — Человек и машина / L’Homme et la Machine (34 мин.)
- 1967 — Человек и его дневник / L’Homme et son journal (36 мин.)
- 1967 — Человек и образы / L’Homme et les Images (35 мин.)
- 1968 — Стефан Малларме / Stéphane Mallarmé (27 мин.)
- 1968 — Послесловие к «Аталанте» / Post-face à L’Atalante (17 мин.)
- 1968 — Человек и границы. I. Замечание о границе / L’Homme et les Frontières I, La Notion de frontière (29 мин.)
- 1968 — Человек и границы. II. Граница сегодня / L’Homme et les Frontières II, Une frontière aujourd’hui (27 мин.)
- 1968 — Нанси в XVIII веке / Nancy au XVIIIe siècle (19 мин.)
- 1968 — Человек и его правительства / L’Homme et ses gouvernements (29 мин.)
- 1968 — Человек и его правительства. II. Региональные власти / L’Homme et les Gouvernements. II. Les Pouvoirs périphériques (29 мин.)
- 1968 — Луи Люмьер / Louis Lumière (66 мин.)
- 1969 — Архитектор Виктор Гюго / Victor Hugo architecte (26 мин.)
- 1969 — Беседа о бетоне / Entretien sur le béton (29 мин)
- 1969 — Послесловие к «Лодырю» / Post-face à Tire au flanc (27 мин.)
- 1969 — Послесловие к «Будю, спасенному из воды» / Post-face à Boudu sauvé des eaux (30 мин.)
- 1969 — Жив ли французский язык? / Le Français langue vivante ? (30 мин.)
- 1970 — «Колдунья» Мишле / La Sorcière de Michelet (28 мин.)
- 1970 — От пера к перу, сообщение: представление и стили / Du stylo au style, le rapport : présentation et styles (20 мин.)
- 1975 — Новые города / Villes nouvelles :
- Детство города / Enfance d'une ville (52 мин.)
- Разнообразие городского пейзажа / La Diversité du paysage urbain (52 мин.)
- Форма города / La Forme d'une ville (49 мин.)
- Требуемое помещение / Le Logement à la demande (52 мин.)
Театр
- 1979 — Кетхен из Хайльбронна / La Petite Catherine de Heilbronn Генриха фон Клейста в театре Амандье в Нантере
- 1987 — Трио в ми-бемоле / Le Trio en mi bémol Эрика Ромера в театре Ле Рон-Пуан в Париже. В марте 1988 спектакль записан в Тулузе для телевидения (реж. Мишель Вюйерме, 76 мин.)
Кинопремии
- 1967 — Серебряный медведь (Гран-при жюри) на Берлинском кинофестивале за Коллекционерку
- 1969 — Премия Мельеса за Мою ночь у Мод
- 1970 — Премия Луи Деллюка за Колено Клер
- 1971 — Золотая раковина на Сан-Себастьянском кинофестивале за Колено Клер
- 1971 — Премия Мельеса за Колено Клер
- 1976 — Специальный гран-при жюри на Каннском кинофестивале за Маркизу фон О
- 1979 — Премия Мельеса за Персеваля Валлийца
- 1982 — Гран-при французского кино за Выгодную партию
- 1983 — Премия Мельеса за Полину на пляже
- 1983 — «Серебряный медведь» за лучшую режиссуру на Берлинском кинофестивале за Полину на пляже
- 1984 — Премия Мельеса за Ночи полнолуния
- 1986 — Золотой лев на Венецианском кинофестивале за Зелёный луч
- 2001 — Золотой лев на Венецианском кинофестивале за совокупность достижений
«Ромеровские» актрисы
Как режиссёр Ромер предпочитал работать с одними и теми же актерами и актрисами, находя их среди талантливой начинающей молодежи. Из-за специфичности его кинематографа[K 2] этих актеров также называли «ромеровскими», что в дальнейшем создавало им препятствия в карьере, поскольку другие режиссёры не хотели иметь с ними дела[7]. По словам Аманды Лангле: «Для киношников быть ромеровской, значит вообще не быть актрисой»[7]. Мари Ривьер: «Я ненавижу это слово, и Эрик также его не любил. Он заботился о том, чтобы нас не прятать, и всегда был доволен, что мы работаем с другими»[7].
Одни актеры сумели «деромеризироваться», как Фабрис Лукини[K 3] и Паскаль Греггори[7], но за рядом актрис, снимавшихся в нескольких фильмах режиссёра, и сыгравших там свои наиболее заметные роли, закрепился эпитет «ромеровских» (Les Rohmeriennes)[8]:
Из этого числа только Ариэль Домбаль удалось сделать хорошую кинематографическую карьеру.
После выхода картины «Маркиза фон О» Ромер постоянно получал конверты от актеров и еще больше от актрис, желавших у него сниматься. Эти предложения хранились в отдельном ящике, и продюсер Маргарет Менегос вспоминала, что звук разрываемой оберточной бумаги в его кабинете сообщал о подготовке нового сценария, всегда писавшегося под конкретных исполнительниц. «Он всегда выбирал своих актрис среди тех, которые засвидетельствовали свое желание работать с ним». Затем эти актрисы предлагали ему исполнителей мужских ролей[9][2].
Подобно Трюффо, в каждом фильме Ромера у режиссёра была своя муза (французы называют их эгериями), но, в отличие от Трюффо, считавшего секс с исполнительницей главной роли обязательным[10], Ромер совершенно исключал любую двусмысленность в отношениях. «Мой секрет — это абсолютная нравственная чистота», — говорил он[2].
Напишите отзыв о статье "Эрик Ромер"
Комментарии
- ↑ По утверждению биографов Ромера Антуана де Бека и Ноэля Эрпа, «семейная жизнь Мориса Шерера не представляет никакого интереса для биографа» (Eisenschitz B. [www.monde-diplomatique.fr/2014/03/EISENSCHITZ/50229 Tout sur Eric Rohmer... ou presque] (фр.). Le Monde diplomatique (03.2014). Проверено 10 апреля 2016.
- ↑ Слияние исполнителя с персонажем настолько полное, а ситуации внешне настолько простые, что даже многие специалисты приходили к ошибочному мнению, будто актеры не играют, а просто остаются самими собой. Поскольку в кинематографе неореализма и Новой волны использование непрофессиональных актеров было обычной практикой, то тех, кто снимался у Ромера также зачастую относили к этой категории
- ↑ «Деромеризировался» настолько, что однажды сравнил циклический принцип кинематографии Ромера с популярным ситкомом «Элен и ребята», считающимся во Франции одним из образцов примитивности (Кушнарева И. [kinote.info/articles/1283-etnolog-frantsuzskogo-obshchestva-nomer-odin Этнолог французского общества номер один] (19.01.2010). Проверено 3 апреля 2016.)
Примечания
- ↑ [www.lenta.ru/news/2010/01/11/rohmer/ Умер кинорежиссёр Эрик Ромер], Lenta.ru (11.01.2010).
- ↑ 1 2 3 4 Diatkine A. [next.liberation.fr/cinema/2013/12/06/eric-rohmer-de-filles-en-aiguille_964719 Eric Rohmer, de filles en aiguille] (фр.). Liberation (6.12.2013). Проверено 2 апреля 2016.
- ↑ [data.bnf.fr/11922412/eric_rohmer/ Éric Rohmer (1920-2010): pseudonyme individuel] (фр.). BNF. Проверено 2 апреля 2016.
- ↑ Petrie G. [www.jstor.org/stable/1211422?seq=1#page_scan_tab_contents Eric Rohmer: An Interview] (англ.). Film Quarterly. Vol. 24, № 4, p. 34 (1971). Проверено 4 апреля 2016.
- ↑ Кушнарева И. [kinote.info/articles/1283-etnolog-frantsuzskogo-obshchestva-nomer-odin Этнолог французского общества номер один] (19.01.2010). Проверено 3 апреля 2016.
- ↑ Lourcelles, 1999.
- ↑ 1 2 3 4 Diatkine A. [next.liberation.fr/cinema/2013/12/06/eric-rohmer-de-filles-en-aiguille_964719 Eric Rohmer, de filles en aiguille] (фр.). Liberation (6.12.2013). Проверено 1 апреля 2016.
- ↑ Coutaut G. [www.filmdeculte.com/culte/gros-plan/Les-Rohmeriennes-10404.html Les Rohmeriennes] (фр.). Film de culte. Проверено 1 апреля 2016.
- ↑ Barnier, Beylot, 2011, p. 34.
- ↑ [woman-space.ru/leisure/people/5482/ Любимые женщины Франсуа Трюффо]. Проверено 2 апреля 2016.
Литература
- Barnier M., Beylot P. Analyse d'une oeuvre: Conte d'été, Éric Rohmer, 1996. — P.: Librairie philosophique J. Vrin, 2011. — ISBN 978-2-7116-2386-0.
- Filmographie: Le Rayon vert (1985) // Rohmer et les Autres. — Presses universitaires de Rennes, 2007. — ISBN 978-2-7535-0409-7.
- Lourcelles J. Dictionnaire du cinéma. T. III. — P.: Robert Laffont, 1999. — ISBN 978-2221091128.
Ссылки
- [www.cinematheque.ru/post/142619 Ксения Косенкова «Исчисление реального (к 90-летию Эрика Ромера)» на сайте «Синематека»]
- [kinote.info/articles/1283-etnolog-frantsuzskogo-obshchestva-nomer-odin Инна Кушнарёва «Этнолог французского общества номер один» на Kinote]
- [www.cineticle.com/focus/264-moralist-notes-about-romer.html Алексей Тютькин «Моралист, но не морализатор — заметки о фильмах Эрика Ромера» на Cineticle]
Отрывок, характеризующий Эрик Ромер
Они вошли в маленькую комнатку, где спал Борис. Ростов, не садясь, тотчас же с раздраженьем – как будто Борис был в чем нибудь виноват перед ним – начал ему рассказывать дело Денисова, спрашивая, хочет ли и может ли он просить о Денисове через своего генерала у государя и через него передать письмо. Когда они остались вдвоем, Ростов в первый раз убедился, что ему неловко было смотреть в глаза Борису. Борис заложив ногу на ногу и поглаживая левой рукой тонкие пальцы правой руки, слушал Ростова, как слушает генерал доклад подчиненного, то глядя в сторону, то с тою же застланностию во взгляде прямо глядя в глаза Ростову. Ростову всякий раз при этом становилось неловко и он опускал глаза.– Я слыхал про такого рода дела и знаю, что Государь очень строг в этих случаях. Я думаю, надо бы не доводить до Его Величества. По моему, лучше бы прямо просить корпусного командира… Но вообще я думаю…
– Так ты ничего не хочешь сделать, так и скажи! – закричал почти Ростов, не глядя в глаза Борису.
Борис улыбнулся: – Напротив, я сделаю, что могу, только я думал…
В это время в двери послышался голос Жилинского, звавший Бориса.
– Ну иди, иди, иди… – сказал Ростов и отказавшись от ужина, и оставшись один в маленькой комнатке, он долго ходил в ней взад и вперед, и слушал веселый французский говор из соседней комнаты.
Ростов приехал в Тильзит в день, менее всего удобный для ходатайства за Денисова. Самому ему нельзя было итти к дежурному генералу, так как он был во фраке и без разрешения начальства приехал в Тильзит, а Борис, ежели даже и хотел, не мог сделать этого на другой день после приезда Ростова. В этот день, 27 го июня, были подписаны первые условия мира. Императоры поменялись орденами: Александр получил Почетного легиона, а Наполеон Андрея 1 й степени, и в этот день был назначен обед Преображенскому батальону, который давал ему батальон французской гвардии. Государи должны были присутствовать на этом банкете.
Ростову было так неловко и неприятно с Борисом, что, когда после ужина Борис заглянул к нему, он притворился спящим и на другой день рано утром, стараясь не видеть его, ушел из дома. Во фраке и круглой шляпе Николай бродил по городу, разглядывая французов и их мундиры, разглядывая улицы и дома, где жили русский и французский императоры. На площади он видел расставляемые столы и приготовления к обеду, на улицах видел перекинутые драпировки с знаменами русских и французских цветов и огромные вензеля А. и N. В окнах домов были тоже знамена и вензеля.
«Борис не хочет помочь мне, да и я не хочу обращаться к нему. Это дело решенное – думал Николай – между нами всё кончено, но я не уеду отсюда, не сделав всё, что могу для Денисова и главное не передав письма государю. Государю?!… Он тут!» думал Ростов, подходя невольно опять к дому, занимаемому Александром.
У дома этого стояли верховые лошади и съезжалась свита, видимо приготовляясь к выезду государя.
«Всякую минуту я могу увидать его, – думал Ростов. Если бы только я мог прямо передать ему письмо и сказать всё, неужели меня бы арестовали за фрак? Не может быть! Он бы понял, на чьей стороне справедливость. Он всё понимает, всё знает. Кто же может быть справедливее и великодушнее его? Ну, да ежели бы меня и арестовали бы за то, что я здесь, что ж за беда?» думал он, глядя на офицера, всходившего в дом, занимаемый государем. «Ведь вот всходят же. – Э! всё вздор. Пойду и подам сам письмо государю: тем хуже будет для Друбецкого, который довел меня до этого». И вдруг, с решительностью, которой он сам не ждал от себя, Ростов, ощупав письмо в кармане, пошел прямо к дому, занимаемому государем.
«Нет, теперь уже не упущу случая, как после Аустерлица, думал он, ожидая всякую секунду встретить государя и чувствуя прилив крови к сердцу при этой мысли. Упаду в ноги и буду просить его. Он поднимет, выслушает и еще поблагодарит меня». «Я счастлив, когда могу сделать добро, но исправить несправедливость есть величайшее счастье», воображал Ростов слова, которые скажет ему государь. И он пошел мимо любопытно смотревших на него, на крыльцо занимаемого государем дома.
С крыльца широкая лестница вела прямо наверх; направо видна была затворенная дверь. Внизу под лестницей была дверь в нижний этаж.
– Кого вам? – спросил кто то.
– Подать письмо, просьбу его величеству, – сказал Николай с дрожанием голоса.
– Просьба – к дежурному, пожалуйте сюда (ему указали на дверь внизу). Только не примут.
Услыхав этот равнодушный голос, Ростов испугался того, что он делал; мысль встретить всякую минуту государя так соблазнительна и оттого так страшна была для него, что он готов был бежать, но камер фурьер, встретивший его, отворил ему дверь в дежурную и Ростов вошел.
Невысокий полный человек лет 30, в белых панталонах, ботфортах и в одной, видно только что надетой, батистовой рубашке, стоял в этой комнате; камердинер застегивал ему сзади шитые шелком прекрасные новые помочи, которые почему то заметил Ростов. Человек этот разговаривал с кем то бывшим в другой комнате.
– Bien faite et la beaute du diable, [Хорошо сложена и красота молодости,] – говорил этот человек и увидав Ростова перестал говорить и нахмурился.
– Что вам угодно? Просьба?…
– Qu'est ce que c'est? [Что это?] – спросил кто то из другой комнаты.
– Encore un petitionnaire, [Еще один проситель,] – отвечал человек в помочах.
– Скажите ему, что после. Сейчас выйдет, надо ехать.
– После, после, завтра. Поздно…
Ростов повернулся и хотел выйти, но человек в помочах остановил его.
– От кого? Вы кто?
– От майора Денисова, – отвечал Ростов.
– Вы кто? офицер?
– Поручик, граф Ростов.
– Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите… – И он стал надевать подаваемый камердинером мундир.
Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.
– Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? – спросил его басистый голос.
Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.
На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d'honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
