Эристов, Георгий Евсеевич

Георгий Евсеевич Эристов
Дата рождения	1769(1769)
Дата смерти	3 ноября 1863(1863-11-03)
Место смерти	Гори
Принадлежность	Россия Россия
Род войск	пехота
Звание	генерал от инфантерии
Командовал	Кавказская резервная гренадерская бригада, 21-я пехотная дивизия
Сражения/войны	Кавказская война, Русско-персидская война 1826—1828, Русско-турецкая война 1828—1829
Награды и премии	Орден Святого Георгия 4-й ст. (1804), Орден Святой Анны 2-й ст. (1808), Орден Святого Владимира 3-й ст. (1813), Орден Святой Анны 1-й ст. (1822), Орден Святого Александра Невского (1827), Орден Святого Владимира 2-й ст. (1830), Орден Святого Андрея Первозванного (1859)

Георгий Евсеевич Эристов (Эристов-Ксанский) (1769—1863) — князь, генерал от инфантерии, сенатор, участник Кавказских походов.

Родился в 1769 году. В гражданскую службу вступил в 1802 году с чином надворного советника, но уже в конце года был переведён в армию с переименованием в подполковники.

Служил в Кабардинском пехотном полку, принимал участие в походах против горцев.

12 января 1804 года Эристов был награждён орденом св. Георгия 4-й степени (№ 641 по кавалерскому списку Судравского и № 1543 по списку Григоровича — Степанова)

При взятии и занятии 9-го марта 1803 г. Белокан, по знанию грузинского языка, отряжен был для устройства грузинской конницы, коею командуя, отличил себя неустрашимостью и, распоряжаясь оною, побуждал своим примером к исполнению должного.

Продолжая службу на Кавказе, Эристов в 1807 году получил чин полковника, а 23 декабря 1812 года был произведён в генерал-майоры, командовал резервной гренадерской бригадой и занимал должность окружного начальника в Кахетии.

В 1826 году был произведён в генерал-лейтенанты и назначен командиром 21-й пехотной дивизии. В этом качестве он принимал участие в русско-персидской войне 1826—1828 годов.

На несчастье еще можно подумать, что неприятеля точно подкупили, чтобы он как можно меньше нас тревожил. До сих пор один-единственный раз позабавился, побеспокоив арьергард Эристова. Господи боже, ну и генералы тут у нас! Можно подумать, что они нарочно созданы для того чтобы все больше и больше укреплять во мне отвращение, которое питаю я к чинам и высоким званиям.

Александр Сергеевич Грибоедов в письме Ахвердовой .

В октябре 1827 года Эристовым без боя была занята крепость Тавриз, он был награждён орденом св. Александра Невского.

Приближаясь к Тавризу, мы увидели сплошную массу народа, стоявшего версты на три от города, по обе стороны дороги, по которой медленно подъезжал к нам беглер-бей с огромной свитой. Преклоня голову, он передал ключи города отрядному начальнику князю Эристову. (...) Князь, указав персиянину ехать подле себя, тронулся вперед - и началось церемониальным маршем торжественное шествие с музыкою и барабанным боем. Народ кланялся до земли, подымал руки то к небу, то к сердцу, кричал что-то про аллаха и справа и слева, при приближении князя Эристова, резал баранов, как жертвоприношение. Чуть ли не до ста штук было зарезано на этих двух верстах. Пройдя мимо дворца Аббас-Мирзы, называемого "Арк" и окруженного каменном стеною, мы расположились лагерем. Отдохнув немного, я пошел с товарищем в город (...) Тут подошел ко мне Александр Сергеевич Грибоедов и, поздоровавшись, рассказал, что Эристов в восторженном настроении от взятия Тавриза, считает себя чуть ли не выше Цезаря и, разговаривая с ним, вдруг спросил: — А что, брат, Паскевич будет доволен? — Не знаю, - отвечал Грибоедов, - это еще посмотрим. — Ничего, брат! Тавриз взял, шах-зада прогнал! А что, брат, как ты думаешь, что скажет Европа? — Э, ваше сиятельство! Европа не Катерина Акакиевна (Полковница, вдова, жившая в Тифлисе и всегда игравшая с князем Эристовым в бостон; примечание Э. В. Бриммера), она мало заботится о Тавризе и кто его взял, - отвечал Грибоедов.

Э. Бриммер.

В 1828—1829 годах Эристов сражался с турками на Кавказе.

В 1830 году Эристов оставил Кавказ и переехал в Москву, где 1 июля был назначен сенатором. 7 апреля 1846 года он был произведён в генералы от инфантерии. С 1847 года Эристов в Тифлисе председательствовал в сенатской комиссии для рассмотрения прав лиц на княжеское и дворянское достоинство по Грузии.

Среди прочих наград Эристов имел ордена св. Анны 2-й степени (1808 год), св. Владимира 3-й степени (1813 год), св. Анны 1-й степени (1822 год, алмазные знаки к этому ордену пожалованы в 1827 году), св. Владимира 2-й степени (1830 год), св. Андрея Первозванного (1859 год, в честь 90-летия).

В 1794 году Эристов женился на дочери последнего грузинского царя Георгия XII Гаяне, у них было две дочери — Кетеван (замужем за князем М. Ф. Орбелиани) и Мария (замужем за Г. Эристовым), и сын Захарий (1814—1850, погиб во время Кавказских походов в чине полковника).

Его брат Элизбар в состоял в свите князя Цицианова и в 1806 году был вместе с ним убит под Баку; другой брат — Торник.

Скончался Эристов 3 ноября 1863 года в городе Гори, там же и похоронен.

Источники

• Волков С. В. Генералитет Российской империи. Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II. — Т. II. Л—Я. — М., 2009.
• Гизетти А. Л. [runivers.ru/lib/book4708/ Сборник сведений о георгиевских кавалерах и боевых знаках отличий Кавказских войск. — Тифлис, 1901] на сайте Руниверс
• Гогитидзе М. Грузинский генералитет (1699—1921). — К., 2001.
• Долгоруков П. [runivers.ru/lib/book4740/58511/ Российская родословная книга. — Ч. 3. — СПб., 1856] на сайте Руниверс
• Степанов В. С., Григорович П. И. В память столетнего юбилея императорского Военного ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия. (1769—1869). — СПб., 1869.

Отрывок, характеризующий Эристов, Георгий Евсеевич

– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.