Эритрея (колониальный шлюп)
«Эритрея» — корабль Королевского итальянского флота. Спроектирован в 1934 году для службы в колониях (колониальный шлюп).
Конструкция и вооружение
Корабль имел оригинальную ЭУ, состоявшую из двух главных дизельных двигателей и вспомогательной дизель-электрической установки, которые могли работать как одновременно, так и независимо друг от друга. Наибольшая дальность плавания (6950 миль) обеспечивалась при работе вспомогательной установки.
На одних главных дизелях корабль мог пройти 5000 миль при скорости 15,3 уз., при одновременной работе главной и вспомогательной установок — 6120 миль (13,3 уз.). Максимальная скорость при работе главных дизелей составляла 18 уз., вспомогательной установки — 12 уз., совместной работе обеих установок — 20 уз.
Корабль располагал мастерской для ремонта подводных лодок и мог выполнять роль их плавучей базы.
Шлюп был вооружен четырьмя 120-мм орудиями расположенными попарно в двух установках, двумя 40-мм зенитными орудиями (пом-пом) и 13,2-мм пулемётами.
В 1940—1941 годах шлюп оборудовали для минных постановок, тогда же 40-мм орудия были заменены на 2 (2 × 2) 37-мм/54 автомата.
Служба
«Эритрея» несла службу в Красном море и базировалась в порту Массава (Итальянская Эритрея).
К моменту падения Итальянской Восточной Африки штаб ВМФ отдал приказ всем итальянским судам покинуть порты Эритреи и Сомали, чтобы попытаться достигнуть портов нейтральных стран.
В феврале 1941 «Эритрея» вместе с вооруженными теплоходами «Рамб-1» и «Рамб-2» вышли из Массавы с целью достичь Японии, где их планировалось использовать в роли рейдеров. Удачно миновав британские патрульные корабли у острова Перим, флотилия вышла в Индийский океан. Далее корабли добирались до Японии поодиночке. Во время перехода «Рамб-1» был обнаружен и потоплен новозеландским лёгким крейсером «Линдер», но шлюп «Эритрея» и теплоход «Рамб-2» благополучно достигли Кобе после месячного плавания.
Японцы оказались от использования итальянских кораблей в роли рейдеров, так как на тот момент Япония не находилась в состоянии войны с Англией.
В декабре 1941 года, после начала войны на Тихом океане шлюп «Эритрея» стал использоваться как плавучая база снабжения подводных лодок стран Оси, следовавших с различными стратегическими грузами из портов оккупированной Франции в Японию и обратно.
В сентябре 1943 года шлюп прибыл в Коломбо, где сдался союзникам.
12 февраля 1948 года шлюп был передан Франции и вошел в состав её флота под именем «Франсис Гарнье» (фр. Francis Garnier).
В 1953—1955 годах корабль находился в составе флотилии французских кораблей на Дальнем Востоке где участвовал в индокитайской войне.
В 1965 году был переоборудован в корабль-мишень и в январе 1966 года потоплен в районе атолла Муруроа при испытании Францией своего ядерного оружия.
Источники
- Брагадин М. А. Битва за Средиземное море. Взгляд побежденных. — М.: «АСТ», 2001. — 624 с. — 8000 экз. — ISBN 5-17-002636-6.
- Дашьян А. В., Патянин С. В., Митюков Н. В., Барабанов М. С. Флоты Второй Мировой. — М.: «Яуза»,«Коллекция»,«Эксмо», 2009. — 608 с. — 2500 экз. — ISBN 978-5-699-33872-6.
Напишите отзыв о статье "Эритрея (колониальный шлюп)"
Отрывок, характеризующий Эритрея (колониальный шлюп)
5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.
