Редер, Эрих

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Эрих Редер»)
Перейти к: навигация, поиск
Эрих Йоханн Альберт Редер
нем. Erich Johann Albert Raeder

Эрих Редер, Главнокомандующий ВМС Германии в 1935—1943 годах
Фотография 1940 года из Федерального архива Германии
Дата рождения

24 апреля 1876(1876-04-24)

Место рождения

Вандсбек, Гамбург, Германская империя

Дата смерти

6 ноября 1960(1960-11-06) (84 года)

Место смерти

Киль, Шлезвиг-Гольштейн, ФРГ

Принадлежность

Германская империя Германская империя
Веймарская республика Веймарская республика
Третий рейх Третий рейх

Род войск

кайзеровские ВМС
(Флот открытого моря)
рейхсмарине
кригсмарине

Годы службы

18941945

Звание

гросс-адмирал

Сражения/войны

Первая мировая война

Вторая мировая война

Награды и премии

Германская империя:

Третий рейх:

Австро-Венгрия:

Болгария:

Венгрия:

Награды других государств:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

В отставке

заключённый, мемуарист

Эрих Йоханн Альберт Редер (нем. Erich Johann Albert Raeder; 24 апреля 1876, Гамбург — 6 ноября 1960, Киль) — немецкий гросс-адмирал, главнокомандующий Кригсмарине с 1935 по 30 января 1943 года. Родился в городке Вандсбек неподалёку от Гамбурга в семье школьного учителя.





Биография

Начало военной карьеры

В мае 1895 года начал службу кадетом в имперском флоте. В октябре 1897 года в чине младшего лейтенанта назначен вахтенным офицером на броненосец «Sachsen». Вскоре переведён на линейный корабль «Deutschland» (флагман принца Генриха, брата императора Вильгельма II). В 1905 году — капитан-лейтенант, окончил военно-морскую академию, причём 3 месяца находился в России, где изучал русский язык. Некоторое время служил штурманом на броненосце береговой обороны.

В 1906 году перешёл в Управление информации ВМС, где заведовал зарубежной прессой и редактировал журнал «Морское обозрение» и ежегодник «Nautilus».

С 1910 года служил штурманом на личной яхте Вильгельма II «Hohenzollern», чем впоследствии гордился (Редер был монархистом).

С апреля 1911 года старший офицер — корветтен-капитан (капитан 3-го ранга).

Первая мировая война

В годы Первой мировой войны Редер спланировал несколько операций по постановке мин и обстрелу берегов Великобритании, участвовал в бою у Доггер-банки 24 января 1915 года и в Ютландском сражении 31 мая — 1 июня 1916 года.

В ноябре 1914 года награждён Железным крестом 2-й степени, в феврале 1915 года — Железным крестом 1-й степени.

С 1917 года начальник штаба командующего крейсерскими силами адмирала фон Хиппера.

В январе 1918 года его назначили командиром лёгкого крейсера «Köln».

С октября 1918 года начальник Центрального бюро командования ВМС.

Между мировыми войнами

Весной 1920 года Редер поддержал неудачный Капповский путч[1] и был снят с поста начальника Центрального бюро командования ВМС и переведён в архив ВМС. За годы работы в архиве опубликовал ряд научных работ («Крейсерская война в зарубежных водах», «Деятельность лёгких крейсеров „Эмден“ и „Карлсруэ“», «Война на море»), став крупнейшим специалистом по крейсерским операциям флота. В свободное от работы время Редер посещал философский факультет Берлинского университета (он владел английским, французским и русским языками).

В 1922 году — контр-адмирал. В 1923 году назначен инспектором военно-морских учебных заведений. В октябре 1924 года назначен командующим крейсерскими силами Северного моря. В 1925 году — вице-адмирал. С января 1925 года — командующий Балтийского военно-морского района.

В августе 1927 года в Германии вскрылось тайное финансирование строительства кораблей, запрещённое Версальским договором. Произошёл «скандал Ломана», который повлёк смену командования. В результате 1 января 1928 года Редер стал начальником военно-морского командования. В дальнейшем при строительстве флота отдавал приоритет крупным надводным кораблям, в том числе «карманным линкорам» (лёгкие линейные крейсера).

1 октября 1928 года Редера с согласия рейхстага произвели в адмиралы.

Редер поддержал приход к власти нацистов. Возлагая надежды на развитие флота, он приветствовал программу перевооружения флота. Тем не менее, он пытался оградить ВМФ от нацистского влияния, старался сохранить кастовость офицерского корпуса, настаивал на том, чтобы на флоте не было агентов гестапо.

По делам флота Редер был способен вступить в конфликт с самим фюрером, даже если это было очень рискованно.

С 1935 года — главнокомандующий ВМФ. В 1937 году стал почётным членом НСДАП. В 1938 году заявил Гитлеру, что «если война начнётся в течение двух лет, то флот к ней будет не готов». 17 января 1939 года представил Гитлеру план «Z», направленный на усиление флота и рассчитанный до 1947 года, который Гитлер одобрил 27 января. План предоставлял флоту абсолютные преимущества перед вермахтом и люфтваффе.

1 апреля 1939 года Редеру было присвоено звание гросс-адмирала.

В 1939 году Редер вступил в конфликт с Гитлером по поводу назначения военно-морского адъютанта фюрера. Этот конфликт сильно испортил их отношения.

Вторая мировая война

После объявления войны в 1939 году Редер записал в своём дневнике: «Нашему надводному флоту не остаётся ничего другого, как демонстрировать, что он может доблестно умирать». По приказу Редера было проведено минирование английских вод и начаты крейсерские операции в Атлантике. Инициировал и руководил планом оккупации Норвегии («Weserübung-Nord»).

30 сентября 1939 года был награждён Рыцарским крестом.

После отказа от плана «Z», ввиду ощутимых для флота Германии потерь в Норвегии, 10 октября 1939 года Редер просил увеличить производство подводных лодок с 2 до 29 в месяц. Из-за Геринга, который ведал вопросами производства вооружений, Редеру было предложено пользоваться своими собственными мощностями. Редер не стал сокращать строительство надводных кораблей, и производство подводных лодок некоторое время не увеличивалось.

В ходе войны немногочисленный германский флот нёс большие потери. Так, в 1941 году погиб линкор «Бисмарк» вместе со своим командующим, адмиралом Лютьенсом, в 1942 году был серьёзно повреждён крейсер «Адмирал Хиппер» и был потерян эсминец. 6 января 1943 года Гитлер приказал Редеру расформировать надводный флот, после чего Редер потребовал отставки и 30 января 1943 года был заменён Карлом Дёницем. Редер получил почётную должность главного инспектора флота, но фактически никаких прав и обязанностей не имел.

В мае 1945 года был взят в плен советскими войсками и переправлен в Москву. По приговору Нюрнбергского процесса приговорён к пожизненному заключению, которое отбывал в берлинской тюрьме Шпандау.

После Второй мировой войны

C 1945 по 1955 год в заключении. Ходатайствовал о замене себе тюремного заключения на расстрел; контрольная комиссия нашла, что «не может увеличивать меру наказания». 17 января 1955 года освобождён по состоянию здоровья. Написал мемуары «Моя жизнь». После выхода из тюрьмы выехал в Западную Германию, жил в Липпштадте (Вестфалия). Умер в Киле в 1960.

Награды

Страна Дата вручения Награда Литеры
Империя Цин Империя Цин 10 октября 1898 Кавалер ордена Двойного дракона II класса
Германская империя Германская империя 12 декабря 1901 Стальная Китайская медаль
Германская империя Германская империя 22 июня 1907 Кавалер ордена Красного орла IV класса
Великое герцогство Ольденбург Великое герцогство Ольденбург 17 сентября 1907 Почётный рыцарь ордена Заслуг герцога Петра-Фридриха-Людвига с серебряной короной II класса
Германская империя Германская империя 5 сентября 1911 Корона к ордену Красного орла IV класса
Австро-Венгрия Австро-Венгрия 16 сентября 1911 Командор ордена Франца-Иосифа
Греция Греция 14 мая 1912 Командор ордена Спасителя
Российская империя Российская империя 16 апреля 1913 Кавалер ордена Святого Станислава II класса
Германская империя Германская империя 19 ноября 1914 Кавалер Железного креста II класса
Германская империя Германская империя 18 февраля 1915 Кавалер Железного креста I класса
Османская империя Османская империя Серебряная медаль «Имтияз»
Османская империя Османская империя Галлиполийская звезда
Германская империя Германская империя 5 июня 1916 Рыцарский крест Королевского ордена Дома Гогенцоллернов
Великое герцогство Ольденбург Великое герцогство Ольденбург 22 августа 1916 Кавалер креста Фридриха Августа I или II класса
Бавария Бавария 20 декабря 1916 Кавалер ордена «За военные заслуги» с короной и мечами
Австро-Венгрия Австро-Венгрия 4 сентября 1918 Крест «За военные заслуги» III класса
Чили Чили сентябрь 1928 Гранд-офицер ордена Заслуг
Испания Испания 16 ноября 1928 Кавалер Большого креста ордена Военно-морских заслуг белого дивизиона
Венгрия Венгрия 3 июня 1931 Медаль «В память Первой мировой войны»
Италия Италия 3 июня 1931 Гранд-офицер ордена Святых Маврикия и Лазаря
Болгария Болгария 28 июня 1934 Кавалер Большого креста ордена «За военные заслуги»
Германия Германия 9 октября 1934 Почётный крест Первой мировой войны 1914/1918
Венгрия Венгрия 5 декабря 1934 Кавалер Большого креста ордена Заслуг
Финляндия Финляндия 27 февраля 1936 Кавалер Большого креста ордена Белой розы
Германия Германия 2 октября 1936 Медаль «За выслугу лет в вермахте» за 25 лет службы
Германия Германия 30 января 1937 Золотой партийный знак НСДАП
Италия Италия 20 сентября 1937 Кавалер Большого креста ордена Святых Маврикия и Лазаря
Япония Япония 9 ноября 1937 Кавалер ордена Восходящего солнца I класса
Болгария Болгария 30 ноября 1937 Медаль «За участие в войне 1915-1918 годов» с мечами
Польша Польша 2 июня 1939 Кавалер ордена Белого орла
Испания Испания 21 августа 1939 Кавалер Большого креста ордена Военно-морских заслуг белого дивизиона
Германия Германия 28 октября 1938 Медаль «В память 1 октября 1938 года»
Германия Германия 19 сентября 1939 Планка с изображением Пражского града к медали «В память 1 октября 1938 года»
Германия Германия 30 сентября 1939 Планка к Железному кресту II класса
Германия Германия 30 сентября 1939 Планка к Железному кресту I класса
Германия Германия 30 сентября 1939 Рыцарский крест Железного креста
Германия Германия 26 октября 1939 Медаль «В память 22 марта 1939 года»
Швеция Швеция 24 октября 1940 Кавалер Большого креста ордена Меча
Болгария Болгария 3 сентября 1941 Кавалер Большого креста ордена святого Александра с мечами
Румыния Румыния 14 октября 1941 Кавалер ордена Михая Храброго 1, 2 и 3 класса
Финляндия Финляндия 25 марта 1942 Кавалер Большого креста ордена Креста Свободы
Италия Италия 4 апреля 1942 Кавалер Большого креста Савойского военного ордена
Хорватия Хорватия 26 сентября 1942 Кавалер Большого креста ордена Короны короля Звонимира с мечами
Венгрия Венгрия 8 февраля 1943 Кавалер Большого креста ордена Военных Заслуг

Напишите отзыв о статье "Редер, Эрих"

Примечания

  1. [www.secondworldwar.ru/content/view/138/9/ Редер Эрих]. Вторая мировая война. [www.webcitation.org/65OgZFyHU Архивировано из первоисточника 12 февраля 2012].

Литература

Ссылки

  • [www.hrono.ru/biograf/bio_r/reder.html Редер, Эрих]. Хронос. [www.webcitation.org/65OgaILM4 Архивировано из первоисточника 12 февраля 2012].
  • [www.secondworldwar.ru/content/view/138/9/ Редер Эрих]. Вторая мировая война. [www.webcitation.org/65OgZFyHU Архивировано из первоисточника 12 февраля 2012].

Отрывок, характеризующий Редер, Эрих

Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.