Эрл

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ссылка Элдормен ведёт сюда, требуется создание раздела или отдельная статья.

Эрл (англ. earl, др.-англ. eorl) — титул высшей аристократии англосаксонской Британии в XI веке, возникший под влиянием датского завоевания Англии. Эрлы быстро превратились в узкий слой родовой наследственной знати скандинавского или англосаксонского происхождения и составили высший слой английского общества. В результате нормандского завоевания англосаксонская знать была ликвидирована, однако титул эрла сохранился и стал использоваться в Англии вместо континентального титула «граф» (англ. count, фр. comte).

В русской и советской исторической литературе титул «эрл» используется применительно к англосаксонской знати, а для обозначения аналогичного титула английского дворянства после нормандского завоевания употребляется титул «граф».





Возникновение

Титул эрла имел скандинавское происхождение. Командующие армиями викингов, вторгшихся в Англию в IX веке и завоевавших её восточную часть, носили титулы ярлов (дат. jarl). После восстановления власти английских королей над территориями, занятыми викингами, там сохранились датские обычаи и датское право, а также титул ярла (в англосаксонской передаче — эрла), который носили потомки скандинавских полководцев, осуществлявших власть в графствах Данелага. При Кнуде Великом (10161035) титул эрла стал дароваться английскими королями наиболее влиятельным аристократам из прослойки тэнов или лицам, занимающим высшие должности при дворе. Титул быстро приобрёл наследственный характер.

Лёгкость укоренения титула эрла в англосаксонском обществе объяснялась сильным влиянием датского элемента в позднесаксонской Британии. Кроме того, в более ранние периоды в английском государстве существовала должность элдормена — регионального представителя короля в графствах и провинциях. По всей видимости, различия в сфере компетенции и функциях элдорменов X века и эрлов XI века были минимальными, но если территории, передаваемые в управление элдорменам, представляли собой старинные англосаксонские племенные провинции, то владения англо-датских эрлов были искусственными образованиями, созданными по инициативе короля для конкретного аристократа. Эрлы превратились в высшую наследственную аристократию английского королевства, утратив военно-служилый характер традиционной англосаксонской знати (тэнов).

Социальный статус

Источники о процессе создания и структуре первых эрлств начала XI века крайне скупы. В этот период региональное устройство английского королевства было нестабильным, в результате чего под властью одного эрла могли объединяться относительно отдалённые области (Оксфордшир, например, относился к эрлству Восточной Англии). Общим принципом, по крайней мере во время правления Эдуарда Исповедника, была передача под управление эрлу сразу нескольких графств, в каждом из которых, однако, сохранялись институты королевской администрации (шериф и суд графства).

Титулованная аристократия первой половины XI века была либо датского, либо англосаксонского происхождения, однако она не имела связи с знатью предшествующих периодов. Известно, что при Кнуде Великом было не менее шестнадцати эрлов, из которых шесть носили англосаксонские имена, а остальные были скандинавами. Среди них — такие влиятельные фигуры донормандской Англии, как Годвин, эрл Уэссекса, Леофрик, эрл Мерсии, Торкил, эрл Восточной Англии, и Сивард, эрл Нортумбрии. Особенно широкой степенью автономии пользовались скандинавские эрлы отдалённой Нортумбрии, быстро превратившиеся в фактически независимых правителей всей северной части Англии.

Властные полномочия

В регионах эрлы обладали властью и влиянием, ставящих их выше всех местных магнатов. Они возглавляли ополчение графств в случае войны и председательствовали на суде графства, к ним обращался король в своих указах, касающихся региональных вопросов. Эрлы изымали в свою пользу треть судебных пошлин и штрафов подвластных территорий, а также треть от налогов с городов[1]. Кроме собственных владений эрлам зачастую предоставлялись участки королевского домена или земли фолкленда. Эрлы также обычно имели значительное число собственных служилых людей — тэнов, выполняющих их поручения и осуществляющих представительские функции. Власть эрла в регионах ограничивалась лишь сохранением института королевских шерифов и правом короля привлекать в свою дружину всех тэнов королевства, независимо от их сеньориального подчинения[2]. В повседневной жизни английских графств эрл играл ведущую политическую роль, тогда как административная власть концентрировалась в руках шерифа.

Часть англосаксонских эрлов пережила нормандское завоевание, но в 1075 г. присоединились к восстанию Роджера, графа Герефорда, после подавления которого обширные эрлства были ликвидированы, а сами эрлы казнены или изгнаны из страны. На смену полусамостоятельным англосаксонским эрлам пришли графы нормандской Англии, занимающие чёткие позиции в единой феодальной иерархии государства и сильно зависимые от короля.

См. также

Напишите отзыв о статье "Эрл"

Примечания

  1. Традиция удержания эрлами трети доходов городов, вероятно, восходит ко времени правления Альфреда Великого, когда на элдорменов была возложена обязанность строительства крепостей по всей территории страны.
  2. Благодаря этому праву королю Эдуарду в 1051 г. удалось привлечь на свою сторону тэнов могущественного Годвина, эрла Уэссекса, что повлекло падение последнего.

Литература

  • Мортон А. Л. История Англии. — Л., 1950
  • Савело К. Ф. Раннефеодальная Англия. — Л., 1977
  • Савело К. Ф. Возникновение феодального землевладения и класса феодалов в Англии в VII—X вв. — Средние века. — вып. XII. — М., 1958
  • Stenton F. M. The Anglo-Saxon England. — Oxford, 1973

Отрывок, характеризующий Эрл

– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.