Ольми, Эрманно

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Эрманно Ольми»)
Перейти к: навигация, поиск
Эрманно Ольми
Ermanno Olmi
Дата рождения:

24 июля 1931(1931-07-24) (92 года)

Место рождения:

Тревильо

Гражданство:

Италия Италия

Профессия:

кинорежиссёр

Карьера:

1953—…

Награды:
«Золотая пальмовая ветвь» (1978)

Эрманно Ольми (итал. Ermanno Olmi; род. 24 июля 1931, Тревильо, Бергамо, Италия) — итальянский кинорежиссёр и сценарист.





Биография

Поставил 60 фильмов для кино и телевидения. Манера Ольми близка к неореализму, однако сам режиссёр заявлял о том, что не относится к этому направлению, так как работает с непрофессиональными актёрами.

Наиболее признанные фильмы Ольми — «Дерево для башмаков» (1978, «Золотая пальмовая ветвь» на Каннском кинофестивале) и «Легенда о святом пропойце» (1988, «Золотой лев» фестиваля в Венеции).

Фильмография

Награды

Напишите отзыв о статье "Ольми, Эрманно"

Примечания

  1. [www.quirinale.it/elementi/DettaglioOnorificenze.aspx?decorato=144200 Cavaliere di Gran Croce Ordine al Merito della Repubblica Italiana Sig. Ermanno Olmi] (итал.)
  2. [www.quirinale.it/elementi/DettaglioOnorificenze.aspx?decorato=49009 Grande Ufficiale Ordine al Merito della Repubblica Italiana Sig. Ermanno Olmi] (итал.)
  3. [www.quirinale.it/elementi/DettaglioOnorificenze.aspx?decorato=120373 Commendatore Ordine al Merito della Repubblica Italiana Sig. Ermanno Olmi] (итал.)

Ссылки

Отрывок, характеризующий Ольми, Эрманно


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.