Эртебёлле
Культура Эртебёлле (дат. Ertebølle) или EBK — североевропейская субнеолитическая культура (VI—IV тыс. до н. э.) с центром в южной Скандинавии. Генетически родственна культурам северной Германии и Нидерландов. Название получила по локализации поселения, обнаруженного близ датского населенного пункта Эртебёлле на берегу Лим-фьорда.
Содержание
Исследования
Раскопки начались в 1890-х годах в огромных кучах доисторического мусора, состоящего из раковин устриц и других моллюсков, смешанных с костями и остатками изделий из кремня и оленьего рога. Они представляли собой кухонные отбросы (дат. køkkenmødding, кёккенмёддинг), поэтому культуру иногда называют кёккенмёддинг или культура кухонных отбросов, а также Эртебёлле-Эллербек (Ertebølle-Ellerbek), по именам датского и германского поселений (последнее — в пригороде Киля в Шлезвиг-Гольштейне).
В 1960—1970-х годах родственная культура была исследована в Нидерландах, близ села Свифтербант. Однако свифтербантская культура, существовавшая одновременно с EBK (в 5300—3400 гг. до н. э.), является переходной от мезолита к неолиту, а не чисто мезолитической или субнеолитической, так как её носители сочетали рыболовство, охоту и собирательство с животноводством и возделыванием зерновых культур[1], вероятно, заимствованных от поселившихся близ Лимбурга племён культуры линейно-ленточной керамики. Древнейшие слои свифтербантской культуры относятся к 5600 г. до н. э., и её погребения этого периода идентичны обнаруженным в Эртебёлле[2].
Хозяйство
Основным видом хозяйства племен данной культуры были рыболовство, охота и собирательство. Хотя зерновые её носители не культивировали, некоторое количество зерна в их распоряжение попадало, вероятно, путём обмена с южными земледельческими культурами. Представители культуры Эртебёлле первыми в Европе одомашнили свиней 7 тысяч лет назад[3].
Рыболовство
Основой питания была рыба. Найдены остатки судов и рыболовных снастей. Суда преимущественно представляли собой лодки-однодеревки с веслами. Для ловли рыбы устраивали запруды на мелководье, для чего в дно втыкали 4-м жерди из лещины. Гарпуны изготовляли из рога оленя, найден экземпляр, к которому была присоединена веревка; использовали и пики с деревянными зубцами.
В улове присутствовали десятки видов рыбы: щука, карп, угорь, окунь, лосось, треска, сельдь, анчоус, камбала и даже несколько видов акул, присутствие которых указывает на способность мореходов EBK выходить на охоту в открытое море. Поскольку судов кроме однодеревок не найдено, неизвестно, какими средствами пользовались носители этой культуры для дальних морских путешествий.
Кроме рыбы устраивали охоту на морских млекопитающих: косаток, дельфинов, тюленей и других ластоногих. Одним из главных видов керамики EBK была лампа, заправляемая китовым жиром, небольшой глубокий сосуд овальной формы, в котором можно было поджечь горючую жидкость. Предполагают, что наличие большого количества китового жира означает активный промысел животных, из которых его можно добыть.
Охота
Судя по остаткам костей, носители EBK охотились в основном на крупных лесных животных, пушных зверей и морских птиц. Их добычей были олень, кабан, тур, изредка лошадь, предположительно, дикая, бобр, белка, хорёк, барсук, лиса, рысь. Доступная в болотах и водоемах птица представляла собой чернозобую и краснозобую гагару, баклановых, лебедей, уток, а также кудрявого пеликана, глухаря и поганковых.
История
EBK развивалась на базе ранее существовавшей скандинавской культуры Конгемозе. На севере она соседствовала с другими мезолитическими культурами Скандинавии. Различают две фазы EBK, раннюю (5300—4500 гг. до н. э.) и позднюю (4500—3950 гг. до н. э.). Начиная с 4100 г. до н. э. EBK распространялась по берегам Балтийского моря на восток, как минимум до острова Рюген, но затем была внезапно заменена культурой воронковидных кубков, в которую впоследствии вошла и свифтербантская культура. Доказательств её завоевания новыми пришельцами нет, поэтому носители EBK могли составить, по меньшей мере, часть населения культуры воронковидных кубков.
Антропологический тип
Черепа представителей культуры Эртебелле часто характеризуют как кроманьоидные, поскольку они были массивны и обладали резко выраженными надбровными дугами, также они имели очень широкое лицо — их бизигоматик составлял около 154—157 мм[4].
Культура
В могильниках (Вэдбек, Драгсхольм, Скатехольм) находят бусы из зубов оленя, янтарные подвески и глиняные кубки, костяные наконечники стрел[5]. Известно, что племена данной культуры употребляли пищу в варёном виде[6].
Есть сведения о каннибализме носителей культуры Эртебёлле.[7]
См. также
Напишите отзыв о статье "Эртебёлле"
Примечания
- ↑ Europe’s First Farmers — T. Douglas Price, University of Wisconsin, Madison, Cambridge University Press 2000 [assets.cambridge.org/97805216/62031/sample/9780521662031ws.pdf]
- ↑ L. P. Louwe Kooijmans — Trijntje van de Betuweroute, Jachtkampen uit de Steentijd te Hardinxveld-Giessendam, 1998, Spiegel Historiael 33, blz. 423—428, [www.openaccess.leidenuniv.nl/bitstream/1887/1108/1/171_060.pdf]
- ↑ [world.fedpress.ru/news/europe/1377666594-evropeitsy-odomashnili-svinei-7-tysyach-let-nazad Европейцы одомашнили свиней 7 тысяч лет назад]
- ↑ [www.znanie-sila.ru/online/issue_3350.html Потоп разлился в…Балтийском море?](недоступная ссылка с 14-05-2015 (3268 дней))
- ↑ [kizhi.karelia.ru/specialist/pub/library/kizhi_vestnik/kizhi_vestnik7/06_archeology/vestnik7_20.htm Герман К. Э. Могилы с красной охрой на территории Фенноскандии]
- ↑ [historik.ru/books/item/f00/s00/z0000016/st012.shtml Неолитические племена Европы, Средней и Северной Азии в V—IV тысячелетиях до н. э.]
- ↑ [ethnobs.ru/library/publications/_aview_b18954 Головнёв А.Б. Антропология движения (древности Северной Евразии). Екатеринбург: УрО РАН; «Волот», 2009, сс. 107-108.]
Отрывок, характеризующий Эртебёлле
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.
– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
