Amiral Duperré (1879)
«Амираль Дюперре́» (фр. Amiral Duperré (cuirassé)) — один из первых броненосцев ВМС Франции, а также первый полностью барбетный броненосец, построенный во Франции. Единственный корабль одноимённого типа. Служил в Средиземноморской эскадре. 13 декабря 1888 года во время учений одно из его орудий взорвалось, убив шесть матросов. Корабль был переведен на Северный флот в 1898 году. С декабря 1906 года он использовался в качестве мишени и в конце концов был отправлен на слом в 1909 году.
История
«Амираль Дюперре́» развивал доктрину т. н. «индивидуального превосходства», впервые сформулированную в Италии. Основываясь на результатах первого крупного сражения броненосной эры, битвы при Лиссе, военно-морские теоретики утверждали, что с появлением паровых машин и брони привычные тактики парусного боя утратили значение. Они считали, что морской бой в будущем будет представлять собой отдельные стычки одиночных кораблей и небольших соединений, централизованное управление эскадрой же окажется невозможным из-за слабости средств связи и плохой видимости в пороховом дыму.
Основное значение в такой доктрине отводилось индивидуальному превосходству каждого отдельного корабля над вражескими. Первыми её реализовали итальянцы, заложившие ещё в 1873 два огромных броненосца типа «Кайо Дуилио». Эти громадные корабли произвели впечатление на адмиралов радикальным отступлением от принятых стандартов кораблестроения: отсутствием парусного рангоута, цитадельным бронированием, сверхмощной башенной артиллерией.
Постройка первого французского «суперброненосца» стала предметом ожесточенных споров среди французских инженеров. Было рассмотрено несколько разных концепций бронирования, включая аналогичные итальянской, прежде чем возобладал новый, более оригинальный вариант.
Конструкция
Броненосец имел характерный для французской школы кораблестроения очень высокий надводный борт с завалом бортов внутрь. Французы считали чрезвычайно важным обеспечение хорошей мореходности для своих океанских кораблей и эффективную возможность действовать тараном, для чего корабль даже получив тяжёлые повреждения должен был сохранять хороший ход. В центральной части корпуса бок о бок друг с другом располагались две дымовые трубы, прямо перед ними — небольшая надстройка с мостиком на вершине.
Вооружение
Основу вооружения корабля составляли четыре 340-миллиметровых нарезных орудия, каждое весом в 48 тонн. Орудия располагались каждое в отдельной барбетной установке: на вращающейся платформе, окруженной неподвижным кольцом брони. Орудия использовали «качающуюся» установку, при которой казенная часть орудия во время перезарядки опускалась вниз и скрывалась за барбетом. Таким образом, расчет орудия был надежно защищен от выстрелов.
Расположение артиллерии главного калибра было следующим. В носовой части корпуса, сильно сдвинутые к бортам, располагались две барбетные установки. Ещё одна находилась в центре корпуса, и одна была установлена на корме. Таким образом, броненосец мог нацелить прямо по курсу — два орудия, на любой борт — три, и на корму — два. Барбетные установки были прикрыты вращающимися вместе с пушками защитными куполами, открытыми с фронтальной части чтобы облегчить наведение орудий.
Отличительным элементом французского кораблестроения было наличие мощной вспомогательной батареи. На главной палубе с каждого борта стояли по семь 138-миллиметровых нарезных казнозарядных пушек, предназначенных для стрельбы по небронированым частям кораблей противника. Эти орудия не были никак защищены, и могли быть выведены из строя любым попаданием, но, тем не менее, наличие такой батареи рассматривалось как важное преимущество французских броненосцев.
Дополнительное вооружение корабля составляли скорострельные противоминные пушки и четыре надводных торпедных аппарата.
Защита
Основу защиты корабля составлял протянувшийся по всей ватерлинии броневой пояс из кованного железа. Толщина броневых плит варьировала от 250 мм в оконечностях до 560 мм в центре корпуса. Из-за очень большой толщины пояса и его значительной протяженности, сделать вертикальное бронирование сколь-нибудь протяженным по высоте не получилось: высота пояса была очень незначительной (всего 2,6 м). При полной загрузке корабля, верхняя кромка пояса практически скрывалась под поверхностью воды.
Поверх пояса располагалась 60-миллиметровая броневая палуба из стали на 18-миллиметровой железной подкладке.
Артиллерия главного калибра располагалась в барбетных установках, защищённых 305-миллиметровой стальной броней. Барбеты представляли собой сравнительно невысокое ограждение из брони, и стояли на верхней палубе, не соединяясь с броневой ничем, кроме элеваторов подачи снарядов, защищённых 102-миллиметровыми железными плитами. Такая схема взывала массу нареканий: борт броненосца выше броневого пояса не был защищен ничем, и разрыв тяжелого снаряда под барбетом мог привести к обрушению всей конструкции артиллерийской установки. Барбеты сверху были прикрыты 50-миллиметровыми вращающимися куполами из железа.
Оценка проекта
Являясь развитием элементов конструкции, ранее уже встречавшихся на французских броненосцах, «Амираль Дюперре́» был значительным шагом вперед. На нём впервые расположили всю артиллерию главного калибра во вращающихся установках с широкими углами обстрела, что улучшало защиту артиллерии и чрезвычайно облегчало манёвр огнём в бою. Тем не менее, хотя французы оценивали свой корабль весьма высоко, иностранные кораблестроители были настроены по отношению к нему критически.
Главной проблемой корабля считалась неудовлетворительная схема бронирования. Броневой пояс прикрывал только ватерлинию и сами орудия, остальной же надводный борт представлял собой незащищённую мишень и мог быть легко расстрелян — без большой угрозы для живучести корабля при спокойном море, но не в свежую погоду, когда многочисленные пробоины в метре от ватерлинии могли быть крайне опасны. Кроме того, в отличие от итальянских и английских «суперброненосцев», на которых броневые башни стояли прямо на броневой палубе, на «Амираль Дюперре́» барбетные установки были размещены значительно выше броневой палубы, в верхней части корпуса корабля, и пространство от броневой палубы до основания барбета было совершенно не защищено (кроме труб подачи боеприпаса), так что любое попадание под барбет в теории могло легко вывести артиллерийскую установку из строя, хотя этому противодействовал бронированный пол барбета (см. [www.cityofart.net/bship/fr_duperre_brassey.gif схему бронирования]).
Все же, этот корабль, пусть и далекий от идеала, отличался прекрасной мореходностью, мощным вооружением - особенно с учётом его многочисленной вспомогательной батареи, отсутствовавшей на британских и итальянских аналогах - и высокой скоростью. Развитием проекта стали океанские барбетные броненосцы класса «Amiral Baudin», а также стационерные броненосцы классов «Байард» и «Вобан».
Напишите отзыв о статье "Amiral Duperré (1879)"
Ссылки
- [www.korabli.eu/blogs/bronenoscy/franciya/barbetnye/amiral-duperre/istoriya История корабля «Amiral Duperre» («Адмирал Дюперре»)]
- [jose.chapalain.free.fr/pageprin109.htm L’Amiral Duperré] (фр.)
- [www.cityofart.net/bship/amiral_duperre.html Французский барбетный броненосец Amiral Duperré (1877/1883)] (англ.)
- [www.battleships-cruisers.co.uk/admiral_duperre.htm Amiral Duperré] (англ.)
- [navalhistory.flixco.info/H/253772x53056/8330/a0.htm Amiral Duperré] (англ.)
- de Balincourt, Captain; Vincent-Bréchignac, Captain (1975). «The French Navy of Yesterday: Ironclad Frigates». F.P.D.S. Newsletter (F.P.D.S.) III (4): 26–29.
- Conway's All the World's Fighting Ships 1860–1905 / Gardiner, Robert. — Greenwich: Conway Maritime Press, 1979. — ISBN 0-8317-0302-4.
- Ropp Theodore. The Development of a Modern Navy: French Naval Policy 1871–1904. — Annapolis, Maryland: Naval Institute Press, 1987. — ISBN 0-87021-141-2.
- Silverstone Paul H. Directory of the World's Capital Ships. — New York: Hippocrene Books, 1984. — ISBN 0-88254-979-0.
- Wilson H. W. Ironclads in Action: A Sketch of Naval Warfare From 1855 to 1895. — Boston, Massachusetts: Little, Brown, 1896. — Vol. 2.
| ||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Amiral Duperré (1879)
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.
Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
