Эскадренные миноносцы проекта 30-бис
Эскадренные миноносцы проекта 30-бис, также известные как Эскадренные миноносцы типа «Смелый» — тип эсминцев, корабли которого строились для Советского ВМФ с 1948 по 1953 год. Самая большая серия крупных надводных кораблей за всю историю российского/советского флота. Эсминцы серии 30-бис являлись развитием эсминцев проекта 30-К.
Содержание
Предыстория
Великая Отечественная война внесла существенные коррективы в планы строительства в СССР военных кораблей класса «эскадренный миноносец»: в ходе войны было потеряно 34 эсминца, ещё 30 находившихся в постройке кораблей этого класса в силу различных причин не были достроены, а значительная часть из уцелевших эсминцев находилась в небоеспособном состоянии и требовала проведения капитального ремонта и модернизации. На основе военного опыта были также выявлены серьёзные недостатки эсминцев предвоенных проектов, такие как недостаточная прочность корпусов из хрупкой маломарганцовистой стали, низкая мореходность и отсутствие запасов по нагрузке для обеспечения модернизации боевых и технических средств (в частности для размещении средств радиолокации и замены неуниверсальной артиллерии на универсальную)[1][2].
15 августа 1945 года появился официальный проект десятилетней программы военного кораблестроения на 1946—1955 годы. Согласно первоначальному проекту за 10 лет предполагалось построить 132 «больших» эсминца и 226 «обычных» эсминцев, однако очевидная нереализуемость программы в послевоенных условиях привела к её корректировке и число планировавшихся к закладке эсминцев было сокращено до 188[3]. Так как флот нуждался в срочном пополнении своего состава, а разработка нового поколения эсминцев (проект 41) только начиналась, Политбюро было принято решение для поддержания судостроительной промышленности и обновления состава флота начать строительство морально устаревших эскадренных миноносцев проекта 30-бис[2].
История разработки
Разработка первого послевоенного проекта эскадренных миноносцев на базе предыдущего проекта 30 была поручена коллективу ЦКБ-17. Состав вооружения был окончательно уточнен 28 ноября 1945 г. Материалы технического проекта и рабочие чертежи были разработаны под руководством главного конструктора А. Л. Фишера (заместители Г. Д. Агула, К. А. Масленников) в новом, воссозданном, ЦКБ-53. Технический проект был утвержден Постановлением Совета Министров СССР № 149-95 от 28 января 1947 года[4].
Головной корабль данного проекта был принят в состав ВМФ СССР 21 декабря 1949 года, к дню рождения И. В. Сталина. За проектированием и постройкой головного эскадренного миноносца проекта 30-бис (эсминец «Смелый») от ВМС наблюдал инженер-подполковник А. Т. Ильичев.
История строительства
Эскадренные миноносцы данного проекта строились на заводах № 445 (№ 200) имени 61 Коммунара в Николаеве (18 единиц), № 199 имени Ленинского комсомола в Комсомольске-на-Амуре (18 единиц), № 190 имени А. А. Жданова в Ленинграде (16 единиц) и № 402 в Молотовске. Головной корабль данного проекта был заложен на стапеле завода им. А. А. Жданова 16 мая 1948 года и получил наименование «Смелый», спущен на воду 29 сентября 1948 года, и после предъявления на государственные испытания 3 ноября 1949 года был принят в составе ВМС к дню рождения И. В. Сталина 21 декабря 1949 года. Всего с 1948 по 1953 годы было построено 70 кораблей данного проекта[4].
Вооружение
Две двухорудийные 130-мм артиллерийские установки башенного типа Б-2ЛМ, одна двухорудийная 85-мм артустановка башенного типа 85-К, 4х2х37-мм зенитных установок В-11, 3x25-мм зенитных автоматов 2М-3м, 2x553-мм пятитрубных торпедных аппарата, 2 противолодочных бомбомёта БМБ-2, глубинные бомбы(ББ-1), якорные мины (36 шт. типа КБ «Краб», УКСМ). На первых кораблях вместо В-11 устанавливались 5х1х37 мм, а вместо БМБ-2 устанавливался БМБ-1.
Система управления артогнём главного калибра включала КДП с РЛС «Заря», стрельбовую РЛС, электромеханическую ПУС «Мина 30 бис»(использовалась также для выхода в торпедную атаку и управления торпедной стрельбой). Для управления зенитной стрельбой 85 мм установки 85-К МПУАЗО с использованием электромеханического линейного построителя. Стрельба из ТА осуществлялась как воздухом, так и с использованием пороховых ПВЗ центральной наводкой, с ходового поста с использованием Пр.1Н (Ночной торпедно-артиллерийский визир) и Инкленометра (оптического определителя КУц.), или непосредственно с ТА с использованием торпедного визира. Использовались парогазовые торпеды 53-39, 53-56В, противолодочные торпеды СЭТ-53М. На кораблях устанавливалась ГАС «Тамир-5М» и РЛС обнаружения воздушных целей «Гюйс-1». Для управления бомбометами и бомбосбрасывателями на ходовом посту устанавливался элекромеханический «Рекордер».
Модернизация
8 эсминцев «Безбоязненный», «Бесшумный», «Верный», «Вихревой», «Огненный», «Опасный», «Охраняющий» и «Стремительный») в 1960—1962 гг. переоборудованы в корабли радиотехнической разведки (проект 31).
Эсминец «Вечный», с 1 7.12.1960 г.- ПТБ-12, с 28.7.1962 г. - ПМ-141, с 15.7.1971 г.- УТС-27 (заводской № 16). 1.12.1948 г. зачислен в списки кораблей ВМФ и 12.1.1950 г. заложен на заводе № 199, спущен 30.8.1950 г., вступил в строй 15.12.1950 г. и 18.3.1951 г., подняв Военно-морской флаг, вошел в состав 5-го ВМФ. С 23.4.1953 г. входил в состав ТОФ. 22.11.1960 г. выведен из боевого состава, разоружен и переклассифицирован в ПТБ, 28.7.1962 г. переформирован в ПМ и 15.7.1971 г. превращен в УТС, а 22.8.1989 г. исключен из списков плавсредств ВМФ в связи с передачей в ОФИ для демонтажа и разделки на металл.
Назначение проекта
Служба
16 кораблей из состава флота были переданы иностранным флотам: Польши — 2 корабля: «Скорый» в 1958 (переименован в «Wicher») и «Способный» в 1957 («Grom»); Египта — 5 (в том числе два пр.30-БА): «Бурный» в 1962 («Suez»), «Беспощадный» в 1962 («Damietta»)[5], «Сметливый» в 1956 («Al Zaffer»), «Отчаянный» в 1968 («Al Nasser», с 1973 «6 Oktober»), «Бессменный» в 1968 («Damietta»), а также «Солидный» в 1956 («Al Nasser»), в 1968 возвращённый СССР; Индонезии — 8: «Боевой» («Darmuda»), «Безжалостный» в 1964 («Brawidjaja»), «Беззаветный» в 1959 («Sutan Iskandar Muda»), «Беспокойный» в 1959 («Sandjaja»), «Внезапный» в 1959 («Sawunggaling»), «Выразительный» в 1962 («Singamangaradja»), «Пылкий» в 1964 («Diponegoro») и «Волевой» в 1959 («Siliwangi»).
Напишите отзыв о статье "Эскадренные миноносцы проекта 30-бис"
Примечания
- ↑ Соколов А. Н. Расходный материал флота. Миноносцы СССР и России. — М.: Военная книга, 2007. — С. 14. — 48 с. — ISBN 978-5-902863-13-7.
- ↑ 1 2 Платонов А. В. Советские миноносцы. — СПб.: Галея-Принт, 2003. — Т. 2. — С. 15. — ISBN 5-8172-0078-3.
- ↑ Платонов А. В. Советские миноносцы. — СПб.: Галея-Принт, 2003. — Т. 2. — С. 13. — ISBN 5-8172-0078-3.
- ↑ 1 2 Васильев А. М. и др. СПКБ. 60 лет вместе с флотом. — СПб.: История корабля, 2006. — С. 104. — 304 с. — ISBN 5-903152-01-5.
- ↑ «Беспощадный», как и «Солидный», также возвращен в СССР. Капитально отремонтирован в СРЗ Орджоникидзе в Севастополе и в 1981 г. вошел в состав ЧФ, 65 ДЭМ.
Литература
- Бережной С. С. Советский ВМФ (1945—1995). Крейсера, большие противолодочные корабли, эсминцы. // Приложение к журналу «Моделист-конструктор». — 1995. — № 1. — С. 20 — 25.
- Платонов А. В. Советские миноносцы. — СПб.: Галея-Принт, 2003. — Т. 2. — 100 с. — 500 экз. — ISBN 5-8172-0078-3.
Ссылки
- www.divesport.lv/ru/DLatvia/21/21.htm
- [wunderwaffe.narod.ru/WeaponBook/30/ Никольский В. И., Литинский Д. Ю. Эскадренные миноносцы типа «Смелый». Проект 30бис.]
- [www.wunderwaffe.narod.ru/Magazine/MK/1995_01/20.htm Список эсминцев проекта]
Отрывок, характеризующий Эскадренные миноносцы проекта 30-бис
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
