Эскадренные миноносцы типа «Сольдати»
Эскадренные миноносцы типа «Сольдати» — эсминцы итальянского флота времён Второй мировой войны. Являлись дальнейшим развитием эсминцев типа «Ориани». Наиболее удачный и многочисленный тип итальянских эсминцев. Корабли были названы в честь различных воинских специальностей (Artigliere — артиллерист, Granatiere — гренадер и так далее). Строились двумя сериями: двенадцать кораблей были построены в 1938-39 годах, ещё семь были заказаны в 1940 году, но до сентября 1943 года в строй вступили только пять. Корпуса двух недостроенных эсминцев использовали как источник запчастей для ремонта поврежденных кораблей этого типа.
Во время войны было потеряно десять эсминцев этого класса, после войны три эсминца были переданы Франции, два — Советскому Союзу. Два эсминца вошли в состав флота послевоенной Италии.
Конструкция и модификации
В 1936 году итальянский флот заказал первые 12 единиц как повторение эсминцев типа «Ориани». В ходе строительства в проект внесли ряд изменений: перешли на 120-мм/50 орудия модели 1936 г., изменили ЭУ, сделав её более экономичной и надежной при неизменной мощности. Кроме новых орудий главного калибра, вооружение эсминцев дополнила 120-мм/15 гаубица, расположенная на возвышении между торпедными аппаратами и предназначенная для стрельбы осветительными снарядами. Было усилено зенитное вооружение за счет увеличения числа 13,2-мм пулемётов до 12. После всех этих изменений перегрузка составила порядка 200 тонн (с 1620 до 1830 тонн), но несмотря на это, «Сольдати» оказались самыми быстроходными среди итальянских эсминцев — в реальных условиях их скорость достигала 34-35 узлов.
На эсминцах типа «Сольдати» 2-й серии (на всех, кроме Velite) вместо гаубицы для осветительных снарядов была размещена одноствольная 120-мм/50 установка образца 1940 г.
В 1941—1942 годах на кораблях 1-й серии усилили зенитное и противолодочное вооружение, заменив 13,2-мм пулемёты на 20-мм/65 установки (4 × 2), число БМБ увеличили до 4. В это же время на эсминцах 1-й серии Сarabiniere, Ascari, Camicia Nera, Geniere и Lanciere «осветительная» гаубица была заменена на пятое 120-мм/50 орудие.
В 1943 году с эсминцев Сarabiniere, Granatiere, Legionaro, Fuciliere и Velite сняли кормовой ТА установив на его месте 37-мм/54 автоматы (2 × 1). На Fuciliere и Velite демонтировали «осветительную» гаубицу, причём на Velite вместо неё был размещён третий 37-мм/54 автомат. В этом же году на сохранившихся эсминцах число 20-мм автоматов было увеличено до 12-13.
Список кораблей
1-я серия
| Эсминец[1] | Бортовое обозначение | Верфь[2] | Спущен на воду | Начало службы | Конец службы |
|---|---|---|---|---|---|
| Альпино (итал. Alpino) | AP | CNR A | 18.9.1938 | 20.4.1939 | потоплен 19.4.43 на мелководье в Специи авиацией союзников |
| Артильери (итал. Artiglieri) | AR | OTO L | 12.12.1937 | 14.11.1938 | потоплен 12.10.40 восточнее Мальты артиллерией и торпедами английских крейсеров York, Ajax и эсминцев |
| Аскари (итал. Ascari) | AI | OTO L | 31.7.1938 | 6.5.1939 | подорвался на мине севернее мыса Бон |
| Авьере (итал. Aviere) | AV | OTO L | 19.9.1937 | 31.8.1938 | потоплен 17.12.42 севернее Бизерты двумя торпедами подводной лодки Splendid |
| Берсальере (итал. Bersagliere) | BG | CNR P | 3.7.1938 | 1.4.1939 | потоплен 7.1.43 в гавани Палермо американскими самолётами |
| Камича Нера (итал. Camicia Nera) | CN | OTO L | 8.8.1937 | 30.6.1938 | Переименован 30.7.43 в Артильере. В 1949 году передан СССР по репарациям, переименован в Ловкий, позже использовался как корабль-цель ЦЛ-58 и корабль воздушного наблюдения КВН-11. Списан в 1960 году.[3] |
| Карабинере (итал. Carabiniere) | CB | CdT RT | 23.7.1938 | 20.12.1938 | интернирован на Балеарских островах после капитуляции Италии. 10.4.57 переклассифицирован во фрегат. Списан 18.1.65 |
| Кораццьере (итал. Corazziere) | CZ | OTO L | 22.5.1938 | 4.3.1939 | затоплен в Генуе 9.9.43. Поднят немцами, потоплен союзной авиацией в Генуе 4.9.44 |
| Фучильере (итал. Fuciliere) | FC | CNR A | 31.7.1938 | 4.3.1939 | В 1950 году передан СССР по репарациям, переименован в Лёгкий, позже использовался как корабль-цель ЦЛ-57, списан в 1960 году[4] |
| Дженьере (итал. Geniere) | GN | OTO L | 27.2.1938 | 14.12.1938 | потоплен в гавани Палермо американской авиацией 1.3.43 |
| Гранатьере (итал. Granatiere) | GN | CNR P | 24.4.1938 | 1.2.1939 | переклассифицирован во фрегат 10.4.57. Списан 1.7.58 |
| Ланчиере (итал. Lanciere) | LN | CdT RT | 18.12.1938 | 25.3.1939 | затонул в шторм 23.3.42 юго-восточнее Мальты |
2-я серия
| Эсминец | Бортовое обозначение | Верфь | Спущен на воду | Начало службы | Конец службы |
|---|---|---|---|---|---|
| Бомбардьере (итал. Bombardiere) | BR | CNR A | 13.6.1938 | 19.9.1938 | потоплен 17.1.43 западнее Сицилии английской подводной лодкой United |
| Карриста (итал. Carrista) | CR | OTO L | - | - | захвачен немцами на стапеле, переименован в TA34. Позже разобран на металл |
| Корсаро (итал. Corsaro) | CA | OTO L | 16.11.1941 | 16.5.1942 | подорвался на минах северо-восточнее Бизерты 9.1 43 |
| Легьонаро (итал. Legionario) | LG | OTO L | 16.4.1941 | 1.3.1942 | Передан Франции по репарациям 15.8.48, переименован в Дюшаффоль (фр. Duchaffault). Списан в 1954 году. |
| Митральере (итал. Mitragliere) | MT | CNR A | 28.9.1941 | 1.2.1941 | Интернирован на Балеарских островах после капитуляции Италии. Передан Франции по репарациям, переименован в Жюрьен де ла Гравьер (фр. Jurien de la Gravière). Списан в 1954 году. |
| Скуадриста (итал. Squadrista) | SQ | OTO L | 12.9.1942 | - | переименован в Corsaro 31.7.43. Захвачен немцами в Ливорно 9.9.43, назван TA-33, отбуксирован в Геную. Потоплен 9.4.44 союзной авиацией |
| Велите (итал. Velite) | CB | CdT RT | 31.8.1941 | 31.8.1942 | Передан Франции по репарациям 24.7.48, переименован в Дюперре (фр. Duperré). Списан в 1961 году. |
Напишите отзыв о статье "Эскадренные миноносцы типа «Сольдати»"
Примечания
- ↑ Брагадин М. А. Битва за Средиземное море. Взгляд побежденных. — М.: АСТ, 2001. — С. 552-554.
- ↑ OTO L — «Одеро-Терни-Орландо», Ливорно; CNR A — «Кантьере-Навале-Риунити», Анкона; CNR P — «Кантьери-Навале-Риунити», Палермо; CdT RT — «Кантьери делль Тиррено», Рива-Тригозо
- ↑ [navsource.narod.ru/photos/03/358/index.html Архив фотографий кораблей русского и советского ВМФ]
- ↑ [navsource.narod.ru/photos/03/359/index.html Архив фотографий кораблей русского и советского ВМФ]
Источники
- Брагадин М. А. Битва за Средиземное море. Взгляд побежденных. — М.: «АСТ», 2001. — 624 с. — 8000 экз. — ISBN 5-17-002636-6.
- Дашьян А. В., Патянин С. В., Митюков Н. В., Барабанов М. С. Флоты Второй Мировой. — М.: «Яуза»,«Коллекция»,«Эксмо», 2009. — 608 с. — 2500 экз. — ISBN 978-5-699-33872-6.
-
На Викискладе есть медиафайлы по теме Эскадренные миноносцы типа «Сольдати»
| ||||||||||||
Отрывок, характеризующий Эскадренные миноносцы типа «Сольдати»
В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.
В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
