Эскадренные тральщики типа «Владимир Полухин»
Эскадренные тральщики проекта 59 (тип «Владимир Полухин») — тип эскадренных тральщиков, строившихся для Советского Военно-Морского Флота в 1930-1940-х годах.
Тактико-техническое задание на разработку корабля было выдано ЦКБ-32 в 1938 году, эскизный проект разработан в 1938 году, технический проект — в 1939 году. Окончательным вариантом программы планировалась постройка 17 кораблей в Ленинграде и девяти в Севастополе.
Тральщики предназначались для обеспечения действий эскадр надводных кораблей и по этой причине обладали сравнительно высокой скоростью — более 20 узлов. Столь высокие требования к скорости предопределили и тип главной энергетической установки — котлотурбинная. На момент закладки головного корабля эти тральщики можно было отнести к одним из самых совершенных в своем классе при условии, что они получили бы на вооружение предусмотренные проектом средства борьбы с неконтактными минами [2].
К началу Великой Отечественной войны на различных стадиях постройки находилось 20 тральщиков этого типа. Из них 2 корабля было построено по первоначальному проекта, 13 тральщиков достроено после войны по проекту 73К, два корпуса разобрано на металл, один корпус потерян на стапеле, два корпуса потеряно во время шторма. Два корабля, построенные по первоначальному проекту (Т-250 «Владимир Полухин» и Т-254 «Василий Громов») приняли участие в боевых действиях по прямому назначению.
История строительства
Все тральщики типа «Владимир Полухин» строились на трех заводах: ССЗ № 370, ССЗ № 363, ССЗ № 201.
- T-250 «Владимир Полухин»
Заводской № 108. Заложен 28.05.1939 года, спущен 30.03.1940 года. В сентябре 1942 года проходил государственные испытания артиллерии главного калибра, стреляя по огневым точкам противника от стенки Морского завода в Кронштадте. Вступил в строй 7.11.1942 года и включен в состав Балтийского флота. В декабре 1954 года переформирован в опытовое судно. В декабре 1956 года переоборудован и переклассифицирован в плавмастерскую. В январе 1957 года переоборудован в плавказарму.
- T-251 «Павел Хохряков»
Заводской № 109. Спущен 31.03.1940 года. До начала блокады Ленинграда в недостроенном состоянии переведен на Волгу. После войны разобран на металл.
- T-252 «Александр Петров»
Заводской № 110. Спущен в ноябре 1940 года. До начала блокады Ленинграда в недостроенном состоянии переведен на Волгу. После войны разобран на металл.
- T-253 «Карл Зедин»
Заводской № 111. Спущен в ноябре 1940 года. До начала блокады Ленинграда в недостроенном состоянии переведен на Волгу. После войны возвращен в Ленинград и достроен по проекту 73К.
- T-257 «Тимофей Ульянцев»
Заводской № 124. Спущен 29.05.1940 года. С началом блокады Ленинграда приостановлен постройкой и законсервирован. После войны достроен по проекту 73К.
- T-258 «Михаил Мартынов»
Заводской № 125. Спущен 30.05.1941 года. С началом блокады Ленинграда приостановлен постройкой и законсервирован. После войны достроен по проекту 73К.
- T-259 «Федор Митрофанов»
Заводской № 29. Спущен 30.05.1941 года. С началом блокады Ленинграда приостановлен постройкой и законсервирован. После войны достроен по проекту 73К.
- T-254 «Василий Громов»
Заводской № 23. Заложен 29.05.1939 года, спущен 30.03.1940 года, вступил в строй 9.12.1943 года (по другим данным 29.09.1943 года) и включен в состав Балтийского флота. В январе 1956 года переоборудован и переклассифицирован в плавмастерскую.
- T-255 «Андриан Засимов»
Заводской № 25. Спущен 15.09.1940 года. До начала блокады Ленинграда в недостроенном состоянии переведен на Волгу. После войны возвращен в Ленинград и достроен по проекту 73К.
- T-256 «Владимир Трефолев»
Заводской № 26. Спущен 3.12.1940 года. С началом блокады Ленинграда приостановлен постройкой и законсервирован. После войны достроен по проекту 73К.
- T-260 «Лука Паньков»
Заводской № 30. Спущен весной 1941 года. С началом блокады Ленинграда приостановлен постройкой и законсервирован. После войны достроен по проекту 73К.
- T-261 «Павел Виноградов»
Заводской № 31. Спущен в июле 1941 года. С началом блокады Ленинграда приостановлен постройкой и законсервирован. После войны достроен по проекту 73К.
- T-262 «Степан Грядушко»
Заводской № 32. Спущен до начала блокады Ленинграда. С началом блокады Ленинграда приостановлен постройкой и законсервирован. После войны достроен по проекту 73К.
- T-263 «Семен Пелихов»
Заводской № 33. Спущен до начала блокады Ленинграда. С началом блокады Ленинграда приостановлен постройкой и законсервирован. После войны достроен по проекту 73К.
- T-451 «Иван Борисов»
Заводской № 249. Заложен 6.08.1939 года, спущен 31.12.1939 года. 13.12.1943 года оборудован как несамоходная десантная баржа и вошел в состав Черноморского флота. 29.07.1944 года разоружен и законсервирован. Достроен после войны по пр. 73К и в сентябре 1948 года включен в состав Черноморского флота в качестве электромагнитного тральщика. В мае 1956 года переклассифицирован в брандвахтенное судно. Исключен из списков ВМФ в 1958 году.
- T-452 «Сергей Шувалов»
Заводской № 251. Заложен 20.11.1939 года, спущен в 1941 году. 13.12.1943 года оборудован как несамоходная десантная баржа и вошел в состав Черноморского флота. 29.07.1944 года разоружен и законсервирован. Достроен после войны и в сентябре 1948 года включен в состав Черноморского флота в качестве электромагнитного тральщика. В мае 1956 года переклассифицирован в брандвахтенное судно. Исключен из списков ВМФ в 1958 году.
- T-450 «Павел Головин»
Заводской № 250. Заложен 6.08.1939 года, спущен 8.02.1940 года. Погиб в 1942 году во время шторма при буксировке в Туапсе в недостроенном состоянии. Сдан на слом в 1948 году.
- T-453 «Семен Рошаль»
Заводской № 252. Заложен в 1940 году, спущен 16.01.1941 года. В декабре 1941 года отбуксирован в Поти в недостроенном состоянии. Погиб в 1944 году во время шторма при буксировке из Очамчири в Севастополь.
- T-454 «Иван Сладков»
Заводской № 253. Заложен в 1940 году, спущен 20.03.1941 года. Отбуксирован на Кавказ в недостроенном состоянии и законсервирован. Достроен после войны и в сентябре 1948 года включен в состав Черноморского флота в качестве электромагнитного тральщика. В мае 1956 года переклассифицирован в брандвахтенное судно. Исключен из списков ВМФ в 1960 году и в 1964 году разобран на металл.
- T-455 «Николай Маркин»
Заводской № 258. Заложен в 1941 году. Погиб на стапеле во время обороны Севастополя.
Конструкция
Корпус
Корпус строился по поперечно-продольной системе набора из стали 4С. Непотопляемость обеспечивалась делением корпуса 14 водонепроницаемыми переборками, на 15 отсеков.
Энергетическая установка
Главная энергетическая установка
Судовая энергетическая установка корабля состояла из двух автономных эшелонов, каждый из которых включал турбозубчатый агрегат, котел, турбогенератор и пост энергетики и живучести. На корабле были установлены два турбозубчатых агрегата ДК-1 (4000 л. с.), расположенные в двух машинных отделениях и два главных котла (давление пара 28 кгс/см², температура пара 370°). Время приготовления машин к походу: нормальное - 2 часа, экстренное - 1 час. Винты - бронзовые трехлопастные, диаметром 1,74 м [3].
Электроэнергетическая установка
Основные источники тока - два турбогенератора ПСТ-30/14 мощностью по 50 кВт каждый, дизель-генератор 24-105/130ПН-100 мощностью 125 кВт, дизель-генератор М-52-ПН-205 мощностью 25,5 кВт. На кораблях был принят постоянный ток напряжением 115 В для всех силовых установок и освещения [3].
Корабельные технические средства
Водоотливные и противопожарные средства
Пожарная система включала в себя два турбонасоса производительностью по 30 т/ч при давлении 17 кг/см² и электрический насос производительностью 18 т/ч. Средства осушения состояли из двух центробежных насосов производительностью по 70 т/ч воды и двух центробежных насосов производительностью по 50 т/ч. Кроме того, на корабле имелись два переносных насоса производительностью по 20 т/ч каждый [4].
Катера, шлюпки, спасательные средства
Плавсредства тральщика состояли из двух шестивесельных или двух четырехвесельных ялов [4].
Корабельные запасы
Нормальный запас топлива (мазут) - 173 т; полный - 191 т; максимальный - 193 т. Запас котельной воды - 14 т, мытьевой и питьевой воды - 21,5 т. Также на корабле имелись два испарителя производительностью по 40 т/сутки каждый [3].
Экипаж
Экипаж тральщика включал в себя: офицеров - 7, старшин - 33, рядовых - 85. Всего - 125 человек [5].
Вооружение
Артиллерийское вооружение
Артиллерийское вооружение включало две 100-мм корабельных пушки Б-24-БМ с щитами, одну 45-мм полуавтоматическую пушку К-21, три 37-мм автоматических пушки 70-К и 12,7-мм четыре пулемета Кольт-Браунинг.
Боезапас насчитывал 240 (300 в перегруз) снарядов калибра 100 мм (из них 20 в кранцах), 120 снарядов для полуавтомата К-21 и 3150 (6000 в перегруз) снарядов для автоматов 70-К (120 в кранцах)[5].
Тральное вооружение
Тральное вооружение было весьма разнообразным: два комплекта параван-тралов К-1 (один штатный и один запасной); два комплекта змейковых тралов; два комплекта тралов Шульца. Позже на тральщиках проектов 59 и 73К устанавливали придонный трал ПТ, морской контактный трал МТ-2, акустический трал БАТ-2, электромагнитный трал ПЭМТ-2 [3].
Приборы управления стрельбой
На носовом мостике каждого корабля имелся один 3-метровый стереоскопический дальномер ДМ-3. На тральщиках устанавливались приборы управления стрельбой системы Гейслера, обеспечивающие прицельную наводку орудий [3].
Штурманское вооружение
На тральщиках имелось следующее штурманское оборудование: гирокомпас ГУ-I, магнитные компасы - 2 штуки; электромеханический лаг типа ГО III; эхолот ЭМС-2, радиопеленгатор Градус-К, ручные лоты и другие штурманские приборы [5].
Напишите отзыв о статье "Эскадренные тральщики типа «Владимир Полухин»"
Примечания
- ↑ Здесь и далее приведены тактико-технические характеристики тральщика «Владимир Полухин» проекта 59 по состоянию на 1944 год.
- ↑ Платонов, 2002, с. 336.
- ↑ 1 2 3 4 5 Платонов, 2002, с. 338.
- ↑ 1 2 Платонов, 2002, с. 339.
- ↑ 1 2 3 Платонов, 2002, с. 337.
Литература
- Платонов А. В. Энциклопедия советских надводных кораблей, 1941—1945 / А. В. Платонов. — СПб.: ООО «Издательство Полигон», 2002. — 640 с. — 5 000 экз. — ISBN 5-89173-178-9.
Ссылки
- [sovnavy-ww2.ho.ua/minesweepers/typ_poluhin.htm Эскадренные тральщики проекта 59 на сайте «Корабли ВМФ СССР накануне и в годы Великой Отечественной войны»]
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)
Отрывок, характеризующий Эскадренные тральщики типа «Владимир Полухин»
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.
На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.
Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
