Эскортные корабли типа «Симусю»
Эскортные корабли типа «Симусю» (яп. 占守型海防艦 Симусюгата кайбо:кан?) — тип японских эскортных кораблей. Вместе с более поздним типом «Эторофу» были также известны как кайбоканы типа A.
Строительство
Заказаны в 1937 году по третьей программе замены флота. В 1938—1941 годах на верфях Сасебо, Иокогамы и Тамано было построено 4 корабля этого типа. От постройки ещё 4 единиц отказались.
Развитием проекта стали эскортные корабли типа «Эторофу».
История службы
4 корабля этого типа использовались для эскортирования войсковых транспортов и патрульной службы у берегов самой Японии. В 1942—1943 годах прошли модернизацию с заменой 2 спаренных зенитных автоматов на 5 строенных, установкой 76-мм бомбомёта и увеличением боекомплекта глубинных бомб до 60 (за счёт снятия трального оборудования).
«Исигаки» был потоплен в 1944 году американской подводной лодкой, остальные представители этого типа пережили войну. «Симусю» был передан СССР (списан в 1959 году), «Кунасири» затонул в 1946 году, «Хатидзё» разобрали на металл в 1948.
Представители
| Название | Место постройки | Заложен | Спущен на воду | Введён в эксплуатацию | Судьба |
|---|---|---|---|---|---|
| Симусю (яп. 占守) |
Верфь «Мицуи», Тамано | 29 ноября 1938 года | 13 декабря 1939 года | 30 июня 1940 года | После войны передан СССР по репарациям, переименован в ЭК-31, а позже в ПС-25. Списан в 1959 году. |
| Хатидзё (яп. 八丈) |
Морской арсенал Сасебо, Сасебо | 3 августа 1939 года | 10 апреля 1940 года | 31 марта 1941 года | Разобран на металл в 1948 году. |
| Кунасири (яп. 国後) |
Верфь «Цуруми», Иокогама | 1 марта 1939 года | 6 мая 1940 года | 3 октября 1940 года | Затонул 4 июня 1946 года. |
| Исигаки (яп. 石垣) |
Верфь «Мицуи», Тамано | 15 августа 1939 года | 14 сентября 1940 года | 15 февраля 1941 года | Торпедирован USS Herring 31 мая 1944 года. |
Напишите отзыв о статье "Эскортные корабли типа «Симусю»"
Литература
- Worth, Richard, Fleets of World War II, Da Capo Press (2001), ISBN 0-306-81116-2
Отрывок, характеризующий Эскортные корабли типа «Симусю»
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
