Эскортный миноносец

Эскортный миноносец или эскортный эсминец (от англ. destroyer escort, сокр. ЭМЭ) — классификация для малых боевых кораблей, используемых для охраны и обороны соединений кораблей или конвоев на переходе морем, и предназначенных для борьбы с подводными лодками, летательными аппаратами и кораблями противника.

Термин «destroyer escort» (сокр. DE) впервые появился в Великобритании в конце 30-х годов XX века, когда перед угрозой войны было принято решение о создании нового типа корабля, пригодного для противовоздушной (ПВО) и противолодочной обороны (ПЛО), а также способного в случае необходимости постоять за себя и за эскортируемые суда в бою с надводными силами неприятеля. В России термин был переведён как «эскортный миноносец» или «эскортный эсминец», хотя оба этих названиях весьма условны, так как торпедного оружия (как основного атрибута миноносца), на новых кораблях не было. Для обозначения таких кораблей в ВМС Великобритании использовался термин «фрегат».

Вообще появление данного подкласса является результатом Лондон­ского договора 1930 года, заключённого между Соединёнными Штатами Америки, Британской и Японской империями. Договор вводил ограничения на количество и водоизмещение эсминцев, однако, на корабли водоизмещением до 600 тонн никаких лимитов не вво­дилось, поскольку они считались кораблями береговой обороны.

Первые образцы

В качестве прототипа для решения задачи, поставленной британским Адмиралтейством, специалисты остановились на строившихся c 1938 года шлюпах типа «Блэк Суон», от англ. Black Swan (1000 тонн водоизмещения, на вооружении 6—8 102-мм зенитных орудия в спаренных установках). Согласно новому проекту, в 800 т водоизмещения эскортного миноносца конструкторы собирались «вогнать» четыре 102-мм орудия, четыре 40-мм зенитных орудия «Бофорс» и четыре торпедных аппарата, при этом обеспечить скорость в 31 узел (скорость оригинального шлюпа не превышала 20 узлов)!

В 1939 году, задолго до завершения расчётов, была заложена серия из 19 единиц эскортных эсминцев. И только когда головной корабль («Этерстоун», от англ. HMS Atherstone (L05)) был спущен на воду, выяснилось, что остойчивость корабля оставляет желать лучшего. И хотя во время проектирования, было решено заменить торпедный аппарат на третью 102-мм двухорудийную установку, в результате было решено вообще от неё отказаться. Тип получил название «Hunt» (англ. Type I Hunt Class Escort Destroyer).

Уже в феврале 1940 года был заложен головной эскортный миноносец усовершенствованной серии (всего было 33 единицы второй серии — «Hunt-II»). В ней предполагалось решить проблему с проектной нагрузкой, также за счёт значительного увеличения ширины корпуса, была возвращена третья 102-миллиметровая артустановка.

В конце 1940 года последовал новый заказ на ещё 30 эскортных миноносцев («Hunt-III»). В этот раз было увеличено торпедное оружие: был возвращен торпедный аппарат (правда, двухтрубный), за счет того, что были убраны одна 102-мм установка и один бомбомёт. В компенсацию за ослабление основного вооружения был увеличен запас глубинных бомб и добавлены три 20-мм зенитных орудия Эрликон.

Серия «Hunt-4» была построена по проекту, разработанному фирмой «Торникрофт». Основным отличием серии стали удлинённый полубак и квадратное («линкорное») сечение по миделю. На кораблях этого типа удалось совместить и три 102-мм спаренные установки, и трёхтрубный торпедный аппарат, и более емкие топливные цистерны, в результате чего заметно возросли мореходность и автономность (правда, скорость не была выше 25 узлов).

Помощь США

Согласно программе Ленд-лиза, в июне 1941 года Великобритания представила в Комиссию США по проектированию, строительству и поставке заказ на сторожевые корабли, отвечающие задачам противолодочной борьбы. Капитаном Л. Кокрейном (англ. E. L. Cochrane) был составлен проект корабля, дизайн которого стал известен как «british destroyer escort» (сокр. англ. BDE). И в США приступили к конвейерному производству экскортных миноносцев.

Однако большое количество построенных кораблей за предельно короткие сроки не могло компенсировать их низкие тактико-технические характеристики. В корпусах поставляемых англичанам экскортных миноносцах повсеместно использовалась сварка; была острая нехватка турбин (особенно редукторов к ним), в результате чего на одних сериях использовались турбоэлектрические установки, а на других дизель-электрические. Скорость была снижена с 24 узлов до 21. Артиллерийское вооружение составляли три 76-мм универсальные пушки старой модели (хотя на своих кораблях американцы предпочитали устанавливать две универсальные 127-миллиметровки). Большинство недостатков компенсировалось отличным по тем временам противолодочным оборудованием, включавшим гидролокатор, шесть бомбомётов, пару бомбосбрасывателей и новый, на то время, реактивный бомбомёт «Хеджехог» (англ. Hedgehog).

Всего к весне 1943 года американцами было утверждено 1005 заказов на постройку эскортных миноносцев различных модификаций. Но так как количество их оказалось избыточным, часть заказов была отменена, и в строй вошли 563 единицы. После вступления США в войну обнаружилось, что новый подкласс прекрасно соответствует и их потребностям в сторожевых противолодочных кораблях, поэтому была введена система, по которой четыре из пяти построенных ЭМЭ входили в ВМС США, и только один передавался Королевскому флоту.

Япония

В Японии проектирование аналогичных кораблей (сочетание минимального объёма с максимумом вооружения) началось задолго до этого. Но так как на тот момент ещё действовали ограничения Лондонского морского договора, все усилия были сконцентрированы на попытках создать достойный боевой корабль в пределах 600 т (предусмотренный максимум для класса миноносцев).

В 1931—1932 годах было заложено четыре единицы типа «Томодзуру» (англ. Tomozuru, яп. 友鶴, известный так же как Chidori class torpedo boat, яп. 千鳥型水雷艇). Согласно проекту корабли имели три 127-мм орудия (англ. 12.7 cm/50 Type 3 naval gun) в башенных установках (одна спаренная и одна одиночная), один трёхтрубный торпедный аппарат. Скорость составляла 30 узлов при всего 535 т водоизмещения (вооружение составляло 23 процента от общей нагрузки, что соответствовало линкору). Однако через месяц после вступления в строй, головной корабль «Томодзуру», попавший на манёврах в шторм, опрокинулся, погубив значительную часть команды. В результате, серия была подвержена значительной переделке, согласно которой вместо установленного вооружения были поставлены старые одиночные 120-миллиметровки с ручным управлением; мостик и надстройки срезаны и заменены более низкой конструкцией. В трюмы было добавлено 100 т балласта (одна пятая часть веса пустого корабля). Получившийся эсминец имел уже 800 тонн водоизмещения, в результате чего заметно снизилась скорость (до 28 узлов), и устаревшее вооружение, близкое по своим параметрам к аналогичным кораблям времен Первой мировой войны.

Следующая серия (тип «Отори», известный как Ōtori class torpedo boat, яп. 鴻型水雷艇) была заказана по программе 1934 года и включала в себя 16 единиц, которые имели увеличенную ширину, более низкие надстройки и скорректированное вооружение. Однако, эти линия не получила должного развития, и постройка половины из заказанных кораблей была отменена.

К вопросу постройки миноносцев японцы вернулись после битвы за Гудалканал в 1942 году, так как переоборудование устаревших единиц времен 20-х годов в корабли сопровождения и охранения практически было не эффективно против нападения американских подводных лодок и самолётов. Новый проект, тип «Мацу» (англ. Matsu, яп. 松型駆逐艦) уже имел все характерные черты эскортного миноносца: простая форма корпуса, широкое применение электросварки, удачное сочетание боевых элементов. Орудия имели тот же калибр, что и эсминцы, но фактически это были другие пушки, короткоствольные, с небольшой начальной скоростью и с возможностью вести полноценный зенитный огонь. Соответствовали назначению и установки (одиночная в носу и спаренная в корме), имевшие электрогидравлический привод. Вместе с тем, в состав вооружения «Мацу» входил торпедный аппарат со знаменитыми 610-мм «длинными копьями» (англ. Long Lance, известные так же как type 93 torpedo). Так же, впервые в Японии, на столь небольших кораблях с самого начала предусматривалась установка сразу двух радаров.

Таким образом, за счёт экономии на удобствах экипажа и на оборудовании, японцам удалось заметно (хотя бы по чисто формальным характеристикам) обставить эскортные миноносцы США и Англии. Однако, 18 единиц типа «Мацу» и 14 типа «Татибана» (англ. Tachibana, яп. 橘型駆逐艦), являющиеся дальнейшим упрощением «Мацу», вплоть до того, что они полностью сваривались из мягкой стали; не могли противостоять сотням эскортных миноносцев союзников.

Общее описание

Если обычному эскадренному миноносцу, помимо торпед и вооружения для использования против кораблей противника, а также ПЛО, необходима высокая скорость (в зависимости от эпохи и флота: 25—35 узлов), то эскортный эсминец должен иметь только возможность для манёвра, относительно сопровождаемого транспорта или конвоя (во время Второй мировой войны скорость конвоя была от 10 до 12 узлов), и возможность своевременого обнаружения и защиты от воздушной атаки.

Благодаря этим назначениям, эскортный миноносец (по сравнению с ЭМ) имеет меньшие размеры, стоимость и количество членов экипажа. И хотя ЭМ был более эффективен для противолодочной борьбы, ЭМЭ имели значительные преимущества в постройке (более быстрая и экономичная). Так же эскортные миноносцы были значительно больше (и следовательно, имелии более мощное вооружение), чем корветы, часто выполнявшие задачи противолодочной обороны корабельного соединения (конвоя) или берегового объекта (военно-морской базы, порта).

В годы войны, около 95 эскортных миноносцев были переоборудованы в так называемые высокоскоростные транспортные корабли (англ. High speed transport, или класс APD, где AP означает транспорт, а D — эсминец). По данному проекту были добавлены две дополнительные палубы, что позволило увеличить команду на 160 человек (в том числе 10 офицеров); и установлены две шлюпбалки (по одной с каждой стороны корабля), что позволяло запускать с них десантные катера типа LCVP. Такая тенденция сохранена и у современных сторожевых кораблей (например, у боевых кораблей прибрежной зоны LCS).

После войны

После окончания Второй мировой войны все эскортные миноносцы ВМС США были переклассифицированы в корабли типа ocean escort (правда, с сохранением обозначения DE). Однако, поскольку в странах НАТО и СССР придерживались другой классификации, возникла некоторая путаница при сравнении типов.

После реклассификации 1975 года, когда номенклатура ВМC США была приведена в соответствие со странами НАТО, класс «сторожевой корабль океанской зоны» (англ. ocean escort) был переклассифицирован во «фрегат» (FF). Однако, проблема классификации осталась до сих пор (например, тип «Тикондерога» по назначению классифицируется как крейсер УРО, хотя по типу корпуса, взявшему за основу тип «Спрюэнс», соответствует эсминцу).

См. также

• Миноносец
• Сторожевой корабль
• Корвет
• Эскадренный миноносец
• Эскадренный миноносец с управляемым ракетным оружием
• Фрегат

Литература

• Эсминцы и эскортные корабли : Энциклопедия военной техники. — АСТ, 2001. — ISBN 5-17-005060-7.
• Гайсинский П. Эскортные миноносцы США : Журнал «Морская коллекция». — Моделист-Конструктор, 2008. — Вып. 1.

Ссылки

• Справочник [navyworld.narod.ru/decidx.htm Эскортные миноносцы США]. (рус.)
• [www.desausa.org/ DESA (Destroyer Escort Sailors Assotiations)] — сайт об эскортных миноносцах ВМС США. (англ.)

Отрывок, характеризующий Эскортный миноносец

– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.