Эстонское Учредительное собрание

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Эстонское Учредительное собрание (эст. Asutav kogu) — первый эстонский парламент, существовавший в 1919—1920 годах.





История созыва

Первый созыв

15 (28 ноября) 1917 года временный Земский совет Эстляндской губернии провозгласил себя в Ревеле законной верховной властью до созыва Эстонского Учредительного собрания и призвал к выборам в него «для определения будущего государственного устройства Эстонии». 19 ноября (2 декабря) Исполком эстляндского Совета рабочих, воинских, безземельных и малоземельных депутатов принял решение о роспуске Земского совета и одновременно поддержал идею созыва Учредительного собрания и назначил выборы на 21-22 января (3-4 февраля) 1918 года.

Выборы состоялись в назначенный срок, РСДРП(б) получила на них 37,1 % голосов. Учредительное собрание предполагалось открыть 15 февраля 1918 года, но это не удалось сделать в связи с начавшимся наступлением германских войск.

Повторный созыв

Повторно эстонское Учредительное собрание было избрано 5-7 апреля 1919 года,[1] Временным правительством Эстонии во время эстонской войны за независимость. Выборы в собрание проходили по пропорциональной системе голосования, в них участвовали и солдаты на фронте. Выборы выиграли левые и центристские партии:[2]

Левые партии % Голоса Места Центристские партии % Голоса Места Правые партии % Голоса Места Другие % Голоса Места
Социал-демократы % 33.3 41 Народная партия % 20.7 25 Аграрная лига % 6.5 8 Этнические меньшинства % 3.8 4
Партия труда % 25.1 30 Христианская национальная партия % 4.4 5 Другие % 0.4 0
Независимые социалисты % 5.8 7
Всего левых % 64.2 78 Всего центристских % 20.7 25 Всего правых % 10.9 13 Всего других % 4.2 4

Заседания

120 членов Учредительного собрания собрались на первое заседание 23 апреля 1919 года (день, отмечающийся ка день рождения эстонского парламента[1]), и избрали председателя, социал-демократа Аугуста Рея.

Первая конституция Эстонии была принята 15 июня 1920 года. После того, как конституция вступила в силу, и были проведены первые парламентские выборы, Учредительное собрание самораспустилось 20 декабря 1920 года.[2]

Напишите отзыв о статье "Эстонское Учредительное собрание"

Примечания

  1. 1 2 [www.riigikogu.ee/index.php?id=35378 История Рийгикогу]
  2. 1 2 [books.google.com/books?id=XKWRct15XfkC&pg Historical Dictionary of Estonia; p. 140 ISBN 0810849046]
  3. [www.eha.ee/english/exhibitions.htm Public Elementary Schools Act at Estonian Historical Archives]
  4. [www.1911encyclopedia.org/Esthonia Encyclopædia Britannica 11th edition]

Отрывок, характеризующий Эстонское Учредительное собрание

– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.