Эстридсены
Поделись знанием:
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.
5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
| ||||||||||||||||||||||||||||||
Эстридсены — династия королей Дании в 1047—1412; правителей Швеции в 1160—1161, 1389—1396; правителей Норвегии в 1387—1389; герцогов Шлезвига 1058—1326, 1330—1375; графов Фландрии 1119—1127; графов Халланда в 1216—1218, 1241—1251, 1283—1305 годы.
Во время правления этой династии Дания пережила несколько периодов как подъема, так и кризисов. Во времена первых представителей этого рода Дания вновь пыталась завоевать Англию и другие земли (Фландрия, земли балтийских славян). В первой половине XII века внутренняя борьба Эстридсенов ослабила Данию.
При Вальдемаре I и его сыновьях Дания попыталась стать «хозяйкой Балтийского моря», но после поражения в 1223 году её роль снижается. Вторая половина XIII — начало XIV веков прошли в борьбе за влияние между различными ветвями династии Эстридсенов. Победителем в этой борьбе стал Вальдемар IV Аттердаг (последний король из этого рода), вновь усиливший Данию настолько, что во времена правления его дочери Маргариты I Датской Дания объединила скандинавские страны, заключив Кальмарскую унию.
Содержание
Предки рода
Среди предков этой династии называют несколько персонажей Торгильса Длинного (англ. Thorgil Sprakling), которого порой именуют сыном Стирбьёрна Сильного и Тиры (дочери Харальда Синезубого). Сыном Торгильса Длинного называют Ульфа. Если верить этой версии Эстридсены были потомками шведских королей. Среди потомков Торгильса Длинного называют:
- Гита ( — 1069), сестра Ульфа. Жена Годвина Уэссекского
- Ульф ( — 1026). Жена — Эстрид, сестра Кнуда Великого
- Свен II Эстридсен (1020—1074), с 1047 года король Дании. Основатель королевской линии Эстридсенов
- Маргарита Осбьёрндаттер. Жена Харальда III, короля Дании
- Эйлаф, брат Ульфа
Эстридсены (короли Дании)
- Свен II Эстридсен (1020—1074) Сын Ульфа Торгильсона и Эстрид. Король Дании с 1047. Муж 1) Гунхильд, дочери норвежского ярла Свена Хаконсона 2) Гиды 3) Тюры
- Харальд III Хен ( — 1080). Внебрачный сын датского короля Свена II Эстридсена. Король Дании с 1076 года. Муж Маргариты Осбьёрндаттер
- Сигрид. Дочь Свена II Эстридсена. К 1059 году жена Готшалка (ок. 1000—1066)
- Кнуд IV Святой ( — 1086). Внебрачный сын датского короля Свена II Эстридсена. Король Дании с 1080. Женат (после 1080) на Аделаиде (1065—1115), дочери графа Роберта I Фландрского.
- Карл Добрый (ок 1084—1127). Сын Кнуда IV. Граф Фландрии 1119—1127.
- Сесилия (ок.1085/86 — 1131) Дочь Кнуда IV
- Ингерда. Дочь Кнуда IV. Жена Фулька, шведского ярла
- Олаф I Голод ( — 1095) Сын Свена II Эстридсена. Король Дании с 1086. Муж Ингегерды дочери норвежского конунга Харальда III.
- Ингрид. Дочь Свейна II Эстридсена. Жена Олафа III, короля Норвегии
- Эрик I Добрый ( — 1103). Сын Свена II Эстридсена. Король Дании с 1095. Муж Боэдиль Тюрготсдаттер. О потомках см. ниже.
- Свен (ок. 1053—1104) Сын Свена II Эстридсена.
- Генрих (ок. 1090—1134) Сын Свена Свенсена. Женат на Ингрид Рагнвальдсен Шведской.
- Магнус Хенриксен ( — 1161) Сын Генриха Свенсена. Король Швеции с 1160.
- Рагнвальд ( — 1161) Сын Генриха Свенсена
- Кнуд ( — 1162) Сын Генриха Свенсена. Герцог Ютландии в 1157—1162 годы.
- Борис (ок. 1130 — убит ок.1167) Сын Генриха Свенсена. Муж дочери Германа II, графа Винценбург
- Нильс ( — 1134) Сын Свена II Эстридсена. Король Дании с 1104. Муж 1) Маргарет, дочери Инги I короля Швеции 2)Ульвхильд, дочери Харальда Финсона
- Магнус Сильный (1106—1134) Сын Нильса Свенсена. Король Дании с 1134. Женат на Рихезе Польской дочери Болеслава III
- Кнуд V (ок. 1129—1157). Сын Магнуса Сильного. Король Дании с 1146. Женат на дочери Сверкера I
- Святой Ньялл (-1180). Сын Кнута Магнуссена
- Вальдемар ( — 1236) Сын Кнута Магнуссена. Епископ Шлезвига 1179—1192, архиепископ Бременский 1190/1208 — 1211.
Потомки Эрика Доброго
- Кнуд Лавард (1096—1131) Сын Эрика I Доброго. Ярл Южной Ютландии (Шлезвига) с 1115 года, венедов с 1129 года. Женат на Ингебьерг (Ирине), дочери Мстислава Великого. О потомках см. ниже.
- Харальд (−1135) Сын Эрика I Доброго. Муж Рагнхильд, дочери Магнуса III короля Норвегии
- Бьорн (−1134) Сын Харальда Эриксена. Муж Катарины, дочери Инге I
- Кирстен, дочь Бьорна жена Эрика IX Святого
- Олаф (-ок.1143) Сын Харальда Эриксена.
- Рангильда Дочь Эрика I Доброго. Замужем за Хаконом Суннивассеном, мать Эрика III Лама (1100—1146) короля Дании с 1137 года
- Эрик II Достопамятный (−1137) Сын Эрика I Доброго. Король Дании с 1134. Муж дочери Мстислава Великого
- Свейн III Граде (−1157) Внебрачный сын Эрика II Достопамятного. Король Дании с 1152, Зеландии с 1147. Женат на Адели Веттин, дочери Конрада Великого.
- Лютгарда, дочь Свейна III Граде. Жена Бертольда II, графа Андекс
Потомки Кнута Лаварда
- Маргарет. Дочь датского короля Кнута Лаварда.
- Кристин. Дочь датского короля Кнута Лаварда. Жена Магнуса IV Слепого.
- Катрин. Дочь датского короля Кнута Лаварда. Жена Преслава, третьего сына Никлота
- Вальдемар I Великий (1131—1182) Сын Кнута III Лаварда. Король Дании с 1157. Женат на Софии Русской.
- Кристофер (ок 1150—1173) Внебрачный сын Вальдемара I Великого. герцог Шлезвига с 1157
- София (ок.1159-1208). Дочь Вальдемара I Великого. Жена за Зигфрида III, графа фон Орламюнде (−1206).
- Кнуд VI (ок.1162-1202) Сын Вальдемара I Великого. Король Дании с 1182.
- Вальдемар II Победитель (1170—1241) Сын Вальдемара I Великого. Король датский с 1202. Муж 1) Маргариты Дагмары, дочери чешского короля Пржемысла Оттокара I; 2) Беренгарии, дочери Санчо Португальского. О потомках см. ниже.
- Ингеборга (1175—1236) Дочь Вальдемара I Великого. В 1193—1194 и с 1200 замужем за Филиппом II Августом, королём Франции.
- Рикса (-1220) Дочь Вальдемара I Великого. Жена Эрика X, короля Швеции.
Потомки Вальдемара II Победителя
- Вальдемар (III) (1209—1231). Сын Вальдемара II Победителя. Король Дании с 1215. Муж Леоноры, дочери Альфонсо II Португальского
- Эрик IV Плужный Грош (1216—1250) Сын Вальдемара II Победителя. Король Дании с 1241. Женат на Ютте, дочери герцога Альбрехта I Саксонского.
- София ( — 1286) Дочь Эрика IV. Жена Вальдемара I, короля Швеции.
- Ингеборга (ок1244 — 1287). Дочь Эрика IV. Жена Магнуса VI, короля Норвегии.
- Ютта (ок.1246 — ок.1286/95) Дочь Эрика IV. Жена Вальдемара I, короля Швеции.
- София (1217—1247) Дочь Вальдемара II. С 1233/1235 года жена Иоанна I Бранденбургского.
- Абель (1218—1252) Сын Вальдемара II Победителя. Король Дании с 1250. Муж Мехтильды, дочери Адольфа IV Гольштейнского. О потомках см. ниже.
- Кристофер I (1219—1259) Сын Вальдемара II Победителя. Король Дании с 1252. Муж Маргариты, дочери Самбора II Померанского. О потомках см. ниже.
- Нильс I ( — 1218). Внебрачный сын Вальдемара II. Граф Халланд с 1216 года. Муж с 1217 года Оды дочери Гонцеля Шверинского
- Нильс II (ок.1218 — 1251). Сын Нильса I. Граф Халланда с 1241 года.
- Якоб ( — 1308). Сын Нильса II. Граф Халланда в 1283—1305.
- Нильс III ( — 1314). Сын Якоба. Граф Халланда.
- Кнуд (ок.1210 — 1260). Внебрачный сын Вальдемара II. Герцог Эстляндский в 1219—1227, герцог Блекинге с 1232 года. Муж Хедвиги, дочери Святополка Померанского
- Эрик ( — 1304). Сын Кнуда Вальдемарсена. Герцог Южной Ютландии с 1284 года.
- Свантиполк (1230—1310). Сын Кнуда Вальдемарсена. Лорд Виби
Потомки Абеля
- Вальдемар III (1238—1257). Сын Абеля. Герцог Южной Ютландии (Шлезвига) с 1254 года.
- София (1240—1284) Дочь Абеля. Жена Бернарда I, князя Ангальт-Бернбург.
- Эрик I ( — 1272).Сын Абеля. Герцог Шлезвига с 1257 года. Муж Маргариты дочери Яромара Рюгенского
- Вальдемар IV ( — 1312) Сын Эриха I Шлезвигского. Герцог Шлезвига с 1283. Муж 1) Елизаветы, дочери Иоганна I Саксен-Лауэнбургского 2) Анастасии дочери Николауса Шверинского
- Эрик II ( — 1325) Сын Вальдемара IV Шлезвигского. Герцог Шлезвига с 1312. Муж Аделгейды дочери Генриха I графа Гольштейн-Рендсбург
- Вальдемар V (Вальдемар III) (1315—1364). Сын Эриха II Шлезвигского. Король Дании 1326—1329, герцог Шлезвига в 1325—1326 и в 1330—1364. Муж Рихарды, дочери Гензеля Шверинского
- Генрих ( — 1375) Сын Вальдемара V Шлезвигского. Герцог Шлезвига с 1364 года.
- Вальдемар (ум. 1364) Сын Вальдемара V Шлезвигского
- Хельвига ( — 1374) Дочь Эриха II Шлезвигского. Жена Вальдемаром IV, короля Дании.
- Маргарита ( — 1313) Дочь Эрика I Шлезвигского. Жена Гельмольда III, графа Шверин.
- Эрик (1272—1310) Сын герцога Эрика I Шлезвигского. Правитель Лангланда с 1295.
- Абель (1252—1279) Сын Абеля. Муж Матильды, дочери Гензеля Шверинского
- Маргарита, дочь Абеля Абельсена
Потомки Кристофера I
- Эрик V Клиппинг (1249—1286) Сын Кристофера I. Король Дании с 1259 года. Муж с 1273 года Агнессы, дочери Иоганна I маркграфа Бранденбургского
- Эрик VI Менвед (1274—1319) Сын Эрика V. Король Дании с 1286. Муж Ингеборг дочери Магнуса I Шведского.
- Кристофер II (1276—1332). Сын Эрика V. Король Дании в 1320—1326 и в 1329—1332. Муж Ефимии, дочери Богуслава IV Померанского.
- Маргарита (1305—1340) Дочь Кристофера II. Жена Людвига V Баварского, маркграфа Бранденбурга .
- Эрик (1307—1332) Сын Кристофера II
- Вальдемар IV Аттердаг (1320—1375) Сын Кристофера II. Король Дании с 1340 года. Муж Гедвиги, дочери герцога Эриха II Шлезвигского.
- Ингеборга (1347—1370) Дочь Вальдемара IV. Жена Генриха I, герцога Мекленбург-Шверинского.
- Маргарита I (1353—1412). Дочь Вальдемара IV. Жена Хакона VI, короля Норвегии и Швеции. Королева Дании в 1387—1396, регенша Норвегии 1388—1389, королева Швеции 1389—1396.
- Матильда (−1299/1300) Дочь Кристофера I. Жена с 1272 года Альберта III, герцога Бранденбурга.
- Маргарита (−1306). Дочь Кристофера I. Жена Иоганна II, графа Гольштейна
Напишите отзыв о статье "Эстридсены"
Ссылки
- [fmg.ac/Projects/MedLands/DENMARK.htm#_Toc196361195 KINGS of DENMARK 1047-1412 (FAMILY of THORGILS)] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 27 апреля 2010. [www.webcitation.org/61AEaHa7d Архивировано из первоисточника 24 августа 2011].
| ||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Эстридсены
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.
5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
