Эс-Самава

Город Эс-Самава араб. السماوة‎ Страна ИракИрак Мухафаза МутаннаМутанна(мухафаза) Координаты 31°19′00″ с. ш. 45°17′00″ в. д.31.31667° с. ш. 45.28333° в. д. / 31.31667; 45.28333    Высота центра 29 м Население 250000 человек (2005) Телефонный код (964) 37

Эс-Самава (араб. السماوة‎), город в южной части Ирака, расположенный на берегах Евфрата и являющийся административным центром мухафазы Мутанна, образованной в 1975 году. Город находится в 280 км к юго-востоку от столицы страны — Багдада. По состоянию на 2005 год население города оценивается в 250 тыс. жителей.

Географическое положение

Эс-Самава расположен в северной части мухафазы Мутанна, на обоих берегах реки Евфрат, через которую проложены четыре моста. Город находится между столицей страны — Багдадом и главным портовым городом страны — Басрой, что определяет его важное стратегическое значение.

История и достопримечательности

Эс-Самава основан приблизительно в III веке н. э. племенем Куда'а, входившим в состав древнего царства Химьяр, существовавшего около 110 до н. э. — 599 г. на юге Аравийского полуострова. Племя Куда’а ранее находилось на территории Йемена, но впоследствии покинуло его и поселилось на границе Ирака, в полупустыне Самауа.

Город построен на обоих берегах реки Евфрат и соединен четырьмя мостами в центре. Западный берег - коммерческое сердце города, включающее в себя старый город и еврейский квартал, agd al yahood. Здесь находится крытый рынок Suq Al Masgoof, построенный во времена Османской империи. Старый город уходит корнями в византийский период и представляет собой лабиринт многолюдных улиц и рынки.

Восточная сторона города имеет более современный вид и включает ряд домов, построенных в 1970-1980-х годах, стадион, на котором проводит свои домашние матчи местная футбольная команда ФК Самава, а также технический и политехнический колледжи и Qushla - исторические "османские казармы".

Наиболее известная достопримечательность Самавы - руины древнего шумерского города Урука, которые восходят к 4000 г. до н.э. Это был самый большой город в Шумере. Урук был не только крупнейшей по величине агломерацией первой городской цивилизации на земле, но и местом обнаружения первого письменного артефакта, датированного 3300 годом до нашей эры.

Самаву окружают сотни пальмовых рощ, которые создают атмосферу тропиков, особенно в южных и северных пригородах. Эти рощи обеспечивают прохладу в условиях палящего зноя Месопотамии.

В 25 км к северу от центра города расположено большое соленое озеро под названием Сава, рядом с которым находится туристический лагерь, ныне пришедший в упадок. Озеро не имеет очевидного источника, а вода чрезвычайно соленая из-за сильного испарения в жгучую жару Месопотамии, живые организмы в ней не выживают. Уникальной особенностью озера является то, что уровень воды в нем выше уровня земли.

Провинция Мутанна известна одной из самых суровых тюрем в Ираке, используемых со времен монархии (1921-1958). Nigret Al Salman расположена в небольшом городке Ас-Салман в 200 км к югу от Эс-Самавы. Тюрьма построена в виде форта, в котором тысячи людей погибли в течение десятилетий. Она была использована для размещения курдских заключенных, участвовавших в первых курдских восстаниях 1950-х годов.

В 1964 году жители Самавы получили известность за спасение более 1000 политических заключенных-членов Иракской коммунистической партии, которые были отправлены в «Поезде смерти» (qutar al maut) из Багдада в тюрьму Nigret Al Salman, в условиях 50-градусной жары. Поезд был атакован жителями города на железнодорожном вокзале, обезвоженных заключенных освободили из вагонов, поливали водой и кормили. Более 100 заключенных к тому времени уже погибло.

Сарай на восточном берегу Самавы является историческим символом власти в городе. Он датируется периодом Османской оккупации и был в эпицентре восстаний местного населения в последнее столетие, в частности в 1991 году, когда сотни заключенных, в том числе женщины и дети, а также кувейтские заложники, похищенные иракскими оккупационными силами в 1990 году, были освобождены жителями города. Медицинские учреждения Самавы значительно улучшились с 2003 года. Ремонт центральной больницы с помощью японских фондов развития привел к улучшению медицинского обеспечения жителей провинции.

В период вторжения коалиционных сил в Ирак в 2003 году город, населенный в основном шиитами - противниками режима Саддама Хусейна, - практически не оказал сопротивления, повстанческая активность здесь практически отсутствует.

Части американской 82-й воздушно-десантной дивизии и 1-й бронетанковой дивизии взяли город в битве за Самаву против федаинов в первые дни после начала вторжения. Управление городом было передано голландским войскам в августе 2003 года, а в октябре 2004 года - британской армии.

24 декабря 2006 года в ходе стычек между шиитским боевиками в Самаве были убиты 9 человек, среди них 4 полицейских. Как сообщалось, местные члены Армии Махди попыталась захватить город, но встретила сопротивление полиции, которой оказала помощь организация Бадра.

Религия

Город в основном населен шиитами. Однако исторически Самава имела серьезный процент еврейского населения, но в 1940-1950-х годах евреи, преследуемые арабскими националистами, в основном покинули город. Ныне в городе сохраняется небольшая диаспора ассирийских христиан.

Промышленность

Уровень безработицы в городе высок, хотя активно развиваются сельское хозяйство и горнодобывающая промышленность. Город, несмотря на отсутствие дорогостоящих природных ресурсов, таких как нефть и газ, и отсутствие инвестиций со стороны центрального правительства, смог сохранить промышленный и сельскохозяйственный секторы.

В 1970-е годы в Самаве были построены крупнейшие цементные заводы на Ближнем Востоке с общей производственной мощностью 2,85 млн тонн в год. Ныне они, кроме Южного цементного завода, бездействуют. Пять новых цементных заводов с мощностью 9 млн тонн в год строятся на окраине города, они обеспечат занятость для нескольких тысяч квалифицированных и неквалифицированных работников, а также дадут 45% общего объема потребностей Ирака в цементе.

Небольшой НПЗ был открыт в городе в 2005 году, после 15-летнего простоя. Основным преимуществом завода является то, что он предназначен для обработки тяжелой нефти, что позволяет отправлять легкую нефть на экспорт.

Эс-Самава имеет железнодорожную сортировочную станцию для капитального ремонта и поддержания подвижного состава по железнодорожным маршрутам Багдад-Басра. Вокзал удобно расположен на полпути между Багдадом и Басрой. Капитальный ремонт сооружений для железных дорог являются важным источником рабочих мест.

С точки зрения сельского хозяйства, главные продукты Месопотамии - финики, пшеница, ячмень, цитрусы, томаты - выращиваются в Самаве. Кроме того, в окрестностях города произрастают редкие дикие трюфели.

Bahr al Milh, или Соленое море, расположено в 20 км к юго-западу от Самавы и является основным источником промышленных солей в Ираке. Также на окраинах города работают предприятия по производству кирпича и изготовлению ковров. Ткачество развивается благодаря наличию дешевого сырья - шерсти от бедуинов пустыни, которые используют Самаву в качестве основного торгового поста, а также благодаря наличию дешевой рабочей силы в этом бедном городе.

Известные уроженцы

• Халид аль-Маали (Khalid al-Maaly) — арабский писатель, поэт и публицист.
• Аль-Самави Яхья  (Yahia al-Samawy) — известный поэт иракского происхождения, живущий в Австралии
• Аль-Мутанабби (Al-Mutanabbi) — один из самых выдающихся арабских поэтов
• Шакер Хасан аль-Саид (Shaker Hasan al Said) — художник, один из первых представителей современного иракского искусства, соучредитель «Багдадской группы» современного искусства

См. также

• Города Ирака

Отрывок, характеризующий Эс-Самава

Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.