Этельред I (король Мерсии)

Этельред I др.-англ. Æþelred
Король Мерсии
675 — 704
Предшественник:	Вульфхер
Преемник:	Кенред
Вероисповедание:	Христианство
Смерть:	716(0716)
Род:	Мерсийская династия
Отец:	Пенда
Мать:	Киневиса?
Супруга:	Острит
Дети:	сыновья: Кеолред и Кеолвальд (?)

Этельред I (др.-англ. Æþelred, англ. Æthelred) — король Мерсии в 675 — 704 годах.

Биография

Ранние годы

Этельред I — сын Пенды. Беда Достопочтенный называл жену Пенды королеву Киневису, однако не упоминал её детей. Так как никакие другие жены Пенды неизвестны, весьма вероятно, хотя и не бесспорно, что она была матерью Этельреда. Ничего не известно ни о дате рождения, ни о детстве Этельреда. У него были два брата Педа и Вульфхер, и две сестры, Кинебурга и Кинесвита; также возможно, что Меревалх, король Магонсета, был братом Этельреда.

В 675 году, когда умер его брат, Вульфхер, Этельред занял трон в обход своего племянника Кенреда.

Вторжение в Кент

Этельред стал королём в годы, когда позиции Мерсии заметно пошатнулись. Она не только потеряла влияние в Южной Англии, но вообще стояла перед угрозой лишиться независимости. В 676 году армия Этельреда вторглась в Кент, опустошая страну, оскверняя церкви и монастыри. Был взят и разрушен Рочестер, место пребывания епископа западного Кента. Разрушения Рочестера и его окрестностей были настолько большими, что занимающий должность епископа Путта удалился из своей епархии; назначенный его преемником, Квихельм также бросил владение «из-за его бедности».

Причина нападения Этельреда на Кент не известна, но, возможно, он желал воспрепятствовать королю Кента Хлотхеру восстановить управление Сурреем, который незадолго до этого был причислен Вульфхером в орбиту влияния Мерсии. Может также случиться и так, что Этельред желал отомстить за убийство сыновей Эрменреда Кентского; убийство было спровоцировано Эгбертом I братом Хлотхера, и, возможно, что Этельред был дядей убитых принцев. Третьей причиной могло быть то, что короли Эссекса подталкивали Этельреда на это вторжение, в ответ на недавние попытки Кента получить контроль над восточными саксами. Независимо от причин, Хлотхер был, вероятно, вынужден признать Этельреда своим сюзереном.

Война с Нортумбрией

В 679 году Этельред возобновил давнюю войну против Нортумбрии. Он встретил войско своего шурина короля Нортумбрии Эгфрита на берегу реки Трент и разбил его. В бою погиб Эльфвин, брат короля Нортумбрии. Согласно Беде его смерть грозила вызвать дальнейшую борьбу между этими двумя королевствами, но вмешался Теодор, архиепископ Кентерберийский: «возлюбленный Богом архиепископ Теодор, уповая на Божью помощь, сумел погасить это великое и губительное пламя своим мудрым советом. В результате между королями и их народами был установлен мир, и за смерть королевского брата не потребовали других жизней, а только обычное денежное возмещение, которое платят за смерть брата королю, обязанному отомстить за него. Так между этими королями и их королевствами на много лет воцарился мир». В результате победы Мерсия вернула себе Линдси. Так был положен конец претензиям Нортумбрии на владычество в Южной Англии.

Между тем, конфликт между королём Эгфритом и епископом Йорка Вилфридом привёл к изганию последнего из Нортумбрии и разделу его обширного диоцеза. После смерти Эгфрида в 685 году, архиепископ Кентерберийский Теодор попытался примирить Вильфрида и нового короля Альдфрита, но в 692 году Вильфрид вновь попал в немилость и отправился в изгнание в Мерсию. Этельред сделал Вильфрида епископом Средней Англии, и поддержал его на синоде в Остерфилде в 702 году, где Вилфрид пытался вернуть свой статус и владения в Нортумбрии, убеждая в своей правоте собрание епископов во главе с архиепископом Бертвальдом Кентерберийским. Поддержка Этельредом Вилфрида втянула его в спор и с Кентербери, и с Нортумбрией, и не совсем ясно, почему Этельред вступился за опального епископа, хотя некоторые из монастырей Вилфрида находились на территории Мерсии.

В правление Этельреда Теодор, архиепископ Кентерберийский, начал существенную перестройку церковного управления в Мерсии. В 675 году он сместил изганного из Йорка Вилфрида с кафедры епископа Личфилда, и за следующие четыре года разделил обширную Мерсию на пять диоцезов: Лестер, Личфилд, Вустер, Дорчестер и Херефорд. Этельред был набожным королём, «более знаменитым за его набожность, чем за тягу к войне», и он сделал несколько земельных пожалований в пользу расширяющейся церкви, включая участки в Тетбери, Лонг-Ньютоне, и Сомерфорд-Кейнсе. Есть также версия, что Этельред имел отношение к основанию аббатства Абингдон в южном Оксфордшире.

Политическая обстановка в Англии

Две хартии, датированные 681 годом, предоставляющие Этельреду земли около Тетбери на границе между Глостерширом и Уилтширом, доказывают, что влияние Этельреда возможно простиралось и на земли Уэссекса — на большую территорию, чем во времена Вульфхера правившего перед ним. Уэссекс в период правления Кедваллы (приблизительно в 685—688 годах) добился существенного военного преимущества, но после паломничества Кедваллы в Рим, в королевстве, возможно, развернулась внутренняя борьба, в ходе которой, Ине, его преемник, захватил трон. Кедвалла успешно завоевал королевства Сассекс и Кент, но его удаление от власти, возможно, способствовало установлению политического хаоса на юго-востоке на следующие несколько лет. В восточном Кенте королём стал Освин; западной половиной королевства управлял Свефхард, сын Себби, короля Эссекса. Возможно, что Этельред оказывал поддержку как Свефхарду, так и Освину; от каждого из этих королей сохранились хартии, в которых Этельред подтверждает дарение земли, которые они сделали в Кенте, а вторжение Этельреда в Кент в 676 году показывает, что он находился в оппозиции по отношению к традиционному дому кентских королей. Хартия Свефхарда, датированная 691 годом, также интересна, поскольку указывает, что Этельред вторгся в Кент и в этом году; существует предположение, что Этельред намеревался поместить Вильфрида на место архиепископа в Кентербери, но неудачно. Хотя, возможно, Этельред нуждался в помощи Кента в своей борьбе с восточными саксами, которые, возможно, к этому времени были независимы от Мерсии уже в течение десятилетия или более того. Восточные саксы действительно были возвращены в орбиту влияния Мерсии на следующие несколько лет: хартия Этельреда, датированная между 693 и 704 годами годами, предоставляет землю Вилдхера епископу Лондона, а в 704 году Этельред соглашался принять дар, сделанный Свефхардом.

Несмотря на эти свидетельства причастности мерсийцев к делам на юго-востоке, сохранилось очень мало признаков, что у Этельреда были экспансионистские амбиции и на юге, в Уэссексе. Возросшая сила западных саксов при Кедвалле и Ине ограничивала возможности Мерсии в этом направлении. Нортумбрия больше не несла в себе угрозы; после сражения при Тренте она оставалась в границах к северу от реки Хамбера, а в связи с поражением в 685 году от пиктов, вообще перестала представлять опасность. Просто удивительно, что Этельред не воспользовался этой ситуацией, чтобы самому вторгнуться на территорию Нортумбрии. Возможное объяснение состоит в том, что он на тот момент был озабочен войной с уэльсцами. Именно в то время королевство Хвикке прочно вошло в орбиту влияния Мерсии. Последний правитель Хвикке, который носил титул короля, был Осхер; он умер в 685 году, но в середине 670-х годов он испрашивал согласия Этельреда на свои полномочия, и последний расценивал его как зависимого от себя короля. Новые доказательства причастности Этельреда к делам Хвикке вытекают из хартии, в которой он предоставляет землю для церкви в Глостершире, на территории Хвикке; хартия, дошедшая до нас, является более поздней подделкой, но, как кажется, основана на более раннем подлинном источнике.

Убийство Острит и удаление Этельреда в монастырь

В 697 году была убита королева Острит, жена Этельреда. Согласно Беде убийцами были «свои, то есть мерсийские, знатные люди», но он не раскрывает причины убийства. Рассказывая о убийстве Острит, Беда упоминает убийство Педы, сорока годами ранее, отравленного своей собственной женой. Женой Педы была Эльфлид, сестра Острит. Следовательно убийство Острит, возможно, было местью за убийство Педы. Острит была похоронена в монастыре Бардни в провинции Линдсей (ныне Бардни в Линкольншире), где покоились кости её дяди Освальда Нортумбрийского, ранее помещённые туда самой Острит. Так как это преступление осталось безнаказанным со стороны её супруга, это дало повод сомневаться, не сам ли король был тому виною. Как бы то ни было, король, в 704 году возымев отвращение к мирскому житию, уступил корону своему племяннику Кенреду, а сам постригся в монахи в Барднейском монастыре, где стал впоследствии аббатом. Кажется, что Этельред продолжал иметь влияние в своём королевстве и после отречения: Стефан-Эдда в житие Св. Вилфрида рассказывает, как Этельред вызвал к себе Кенреда и повелел ему помириться с Вилфридом. Дата смерти Этельреда не засвидетельствована; хотя известно, что он был похоронен в Бардни. Этельред и Острит позже почитались в Бардни, как святые.

Семья

Этельред был женат на дочери короля Нортумбрии Освиу Острит. Дата этого брака не зафиксирована, но он точно состоялся раньше 679 года, так как Беда в своём описании сражения у Трента, происшедшем в этом году, уже упоминает Острит как жену Этельреда.

У Этельреда был по крайней мере один сын Кеолред. Средневековая Хроника Эвешемского Аббатства утверждает, что этот Кеолред не был сыном Острит, хотя и не называет имя его матери. Кеолред занял трон в 709 году, после того, как Кенред оставил престол, чтобы совершить паломничество в Рим. Одна из версий списков королей Мерсии называет короля по имени Кеолвальд, правящего после Кеолреда, и, возможно, что этот Кеолвальд (если он существовал) был также сыном Этельреда.

Ссылки

• [www.vostlit.info/Texts/rus/Angelsachs/frametext.htm Англо-саксонская хроника. До 750 года.]
• [www.vostlit.info/Texts/rus5/Beda/frametext5.htm Беда Достопочтенный. Церковная история народа англов. книга V.]
• [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/6.htm Северная Европа] // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 2.

Мерсийская династия (Iclingas)
Предшественник  Вульфхер	король Мерсии  675 — 704	Преемник Кенред

Отрывок, характеризующий Этельред I (король Мерсии)

– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.