Борко, Этель

Борко Этель
Род деятельности:	Революционерка
Дата рождения:	1897(1897)
Место рождения:	Российская империя
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	19 августа 1919(1919-08-19)
Место смерти:	Ростов-на-Дону

Этель (Елена) Абрамовна Борко (1897 — 19 августа 1919, Ростов-на-Дону) — революционерка, подпольщица времён Гражданской войны в России.

Биография

Родилась в 1899 году в еврейской семье.

В революционную борьбу вступила рано, ещё обучаясь в Бердичевском коммерческом училище. В 1914 году за участие в маевке Этель была исключена из училища, и немалых трудов стоило родителям, чтобы её приняли обратно.

Однако вскоре после окончания учёбы семье юной большевички пришлось покинуть родной город, ибо над ней нависла угроза ареста. Новым местожительством стал Ростов-на-Дону.

Поступив в 1916 году в Донской университет, она устанавливает связи с ростовской большевистской подпольной организацией и выполняет её задания. Вступила в борьбу с меньшевиками и эсерами, разоблачая их предательство.

В период калединщины, когда большевики были вынуждены уйти в подполье, Этель Борко выполняла ряд ответственных партийных поручений по установлению связи с большевистскими организациями и по распространению агитационной литературы. Она выступала с трибуны Первого съезда Советов Донской республики.

Когда большевикам вновь приходится уйти в подполье в связи с засильем на Дону белогвардейщины, Борко, как курьер Донкома, выполняла партийные поручения, способствующие активной деятельности подпольной организации в Ростове-на-Дону.

В мае 1919 году начались повальные аресты. Этель была арестована в своем доме на Воронцовской улице № 74 (ныне улица Баумана 64) и была помещена в Ростовскую тюрьму (централ). На допросах она вела себя мужественно и стойко. Помогла бежать из тюрьмы Марии Малинской (известной в подполье как Вера Смирнова), вместе с которой была арестована.

Была убита 19 августа 1919 года в тюремной камере № 23. В окно, открытое внутрь двора, выстрелил часовой с вышки - то ли отгоняя от окна настойчиво выглядывающую узницу, то ли имея на то специальный приказ. Хоронили Этель только близкие. Подпольщики боялись, что убийство их боевой подруги было осуществлено для того, чтобы выявить её ближайших друзей, и на похороны не пришли... Похоронена Э.А.Борко на Еврейском кладбище города.

Память

Внешние изображения
	[i56.photobucket.com/albums/g184/_b0gus_/2009%20-%20Jewish%20Cemetery%20Rostov/jewishcemetery2009-04.jpg Памятник на могиле Еврейского кладбища]

• В Ростове-на-Дону на фасаде здания Ростовского педагогического института укреплена мемориальная доска в честь Этель Борко.
• Её именем в 1967 году были названы улица и площадь в Ворошиловском районе города.
• Могила Этель Борко на Еврейском кладбище Ростова является памятником федерального значения.

Ссылки

• [rslovar.com/content/%D0%BA%D1%83%D1%80%D1%8C%D0%B5%D1%80-%D0%BF%D0%B0%D1%80%D1%82%D0%B8%D0%B9%D0%BD%D0%BE%D0%B3%D0%BE-%D0%BA%D0%BE%D0%BC%D0%B8%D1%82%D0%B5%D1%82%D0%B0-%D1%8D%D1%82%D0%B5%D0%BB%D1%8C-%D0%B1%D0%BE%D1%80%D0%BA%D0%BE Курьер партийного комитета (Этель Борко)]
• [www.donlib.ru/rostov-streets/2010/7/20/ulica-borko.html КУРЬЕР ДОНКОМА]

Отрывок, характеризующий Борко, Этель

– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.