Этингер, Яков Яковлевич

Яков Яковлевич Этингер
Научная сфера:	история Африки
Место работы:	ИМЭМО РАН
Учёная степень:	доктор исторических наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	истфак МГУ

Я́ков Я́ковлевич Этингер (12 августа 1929, Минск — 5 августа 2014, Москва) — советский и российский историк-африканист, политолог, публицист, общественный деятель, доктор исторических наук, профессор.

Семья

Настоящие родители: отец — Лазарь Яковлевич Ситерман, известный в Беларуси профессор-терапевт. В 1916 году он окончил медицинский факультет Тартуского университета. Во время первой мировой войны служил военным врачом в русской армии, а потом в Красной Армии. Много лет был ассистентом в терапевтической клинике медицинского факультета Белорусского университета, а затем заведовал кафедрой пропедевтики внутренних болезней Минского медицинского института. Профессор, доктор медицинских наук, заслуженный деятель науки БССР. Автор книг и статей, главным образом по сердечно-сосудистым заболеваниям.

Мать — Вера Соломоновна была из состоятельной семьи — её отец, Соломон Лифшиц, был известным филантропом, в Минске на его средства была построена больница для бедных. Её дед, прадед Якова, Григорий Лифшиц, был широко известен в торгово-промышленных кругах России, являлся купцом Первой гильдии. Во время русско-турецкой войны 1877—1878 годов он в качестве интенданта занимался снабжением русской армии обмундированием. Вера Соломоновна окончила высшее учебное заведение для женщин в дореволюционной России — Бестужевские курсы в Петербурге.

Родители погибли во время Холокоста — отец в 1941 году, мать в 1942 году. Их сын Яков был спасен няней Марией Петровной Харецкой. В 1997 году решением комиссии по присвоению звания Праведника народов мира, созданной при Национальном институте памяти катастрофы и героизма Яд Вашем в Иерусалиме, она удостоена посмертно звания праведницы мира и награждена медалью Праведника народов мира за то, что в годы фашистской оккупации рисковала своей жизнью ради преследуемых евреев. Её имя высечено на Стене почета в Аллее праведников Яд Вашем.

Приемные родители, — врачи Яков Гиляриевич Этингер, друг его отца, и его жена Ревекка Константиновна Викторова — усыновили его в 1947 году. Я. Г. Этингер был доктором медицинских наук, профессором, заведующим кафедрой Второго медицинского института, консультантом лечебно-санитарного управления Кремля, известным кардиологом.

Яков в знак признательности к ним взял новые отчество и фамилию. М. П. Харецкая жила в их семье вплоть до кончины в 1961 году.

«Дело врачей»

Приемные родители были арестованы в преддверии «дела врачей». Я. Г. Этингер, арестованный в 1950 году, скончался в Лефортовской тюрьме в 1951 году, перенеся во время заключения 29 сердечных приступов, десять из которых происходили в кабинете следователя. Р. К. Викторова, арестованная в 1951 году, была приговорена к 10 годам лишения свободы, освобождена в 1954 году.

Яков Яковлевич Этингер также был арестован в 1950 году, находился в Лефортовской тюрьме, причем почти полгода в одиночной камере, неоднократно подвергался избиениям. По обвинению в антисоветской деятельности он был приговорен к 10 годам заключения в особый лагерь. Сначала его отправили этапом на Колыму, но из одного из пересылочных лагерей возвратили в Лефортово, где снова начались допросы, целью которых было выбить показания для фабрикации «дела врачей» 1953 года. Яков выстоял. После пребывания в Лефортовской тюрьме был отправлен в Вятлаг (Кировская область), где в тяжелейших условиях работал на лесоповале. Освобождён в конце 1954 года.

Образование

Яков Этингер окончил в 1948 году с серебряной медалью среднюю школу, был студентом-экстерном исторического факультета МГУ. После освобождения из заключения восстановлен на историческом факультете МГУ, который окончил в 1956 году. В 1961 году стал кандидатом, а в 1970 году — доктором исторических наук. Профессор.

Научная деятельность

С 1956 по 1989 год работал в Институте мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) Академии наук СССР, пройдя путь от библиотекаря до главного научного сотрудника. Один из крупнейших отечественных африканистов. Автор 10 книг и около 500 статей по международно-политическим и этническим проблемам стран Африки и Азии. Многие работы изданы за рубежом. Почетный член семи зарубежных академий.

Общественная деятельность

В КПСС никогда не состоял. С 1989 года на пенсии. В 1988 году был одним из организаторов общества «Мемориал»; входил в состав его оргкомитета и первой рабочей коллегии.

В конце 1980-х — начале 1990-х годов — сопредседатель Московского объединения жертв политических репрессий. Был членом правления созданного А. Д. Сахаровым общественно-политического клуба «Московская трибуна». Был заместителем председателя образованной в 1990 году правозащитной ассоциации «Гражданский мир»; членом совета управляющих Международной ассоциации историков по изучению корней, причин и последствий сталинизма в России и других странах; и членом Международной федерации прав человека в Париже. Участвовал в создании научно-просветительного центра «Холокост», занимающегося изучением преступлений нацистов в годы второй мировой войны в отношении евреев.

Один из инициаторов создания в 1990 году Ассоциации евреев — бывших узников гетто и фашистских концлагерей, член Совета этой ассоциации. Был членом Совета международного союза общественных объединений евреев — бывших узников фашизма, организованного в январе 2000. Участник многих международных конференций и семинаров по вопросам прав человека, проблемам антисемитизма и нацизма в современном мире. В течение последних 10 лет своей жизни неоднократно выступал с лекциями в научных центрах Западной Европы, США, Израиля, а также в Совете Европы в Страсбурге в 1992.

Публицист

В 90-х годах опубликовал в российской и зарубежной печати большое количество статей по проблемам сталинизма, политических репрессий в СССР и антисемитизма в Советском Союзе. Автор, в частности, многих публикаций о «деле врачей». Статьи печатались в газетах и журналах России, США, Германии, Англии, Франции, Италии, Израиля, Испании, Нидерландов, Бельгии, Греции, Финляндии, Венгрии, Японии, Эстонии, Латвии. Много писал об опасностях, связанных с активизацией фашистских и профашистских кругов, с растущей деятельностью ряда организаций экстремистского толка, создающих в обществе атмосферу тревоги и страха. Я. Я. Этингер постоянно выступал против публикаций и открытой продажи антисемитской литературы. Был постоянным автором «Международной еврейской газеты» («МЕГ»). В 2003 был признан читателями «Лучшим автором „МЕГ“-2003».

Труды

• Экспансия ФРГ в арабских странах и Африке. М., 1962.
• Политические проблемы африканского единства. М., 1967
• Межгосударственные отношения в Африке. М., 1972
• Межгосударственные организации стран Азии и Африки. М., 1976.
• [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/auth_bookd032.html?id=86477&aid=501 Это невозможно забыть: Воспоминания / Ред. О. А. Зимарин. — М., 2001.]
• От Холокоста до Беслана: Сборник статей на политические темы М., 2004

Ссылки

• [www.lechaim.ru/ARHIV/107/aspiz.htm Судьба двух Этингеров]
• [www.jig.ru/rossia/220.html Яков Этингер]
• [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=author&i=1467 Сайт воспоминание о ГУЛАГе]

Отрывок, характеризующий Этингер, Яков Яковлевич

Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.