Этюд (музыка)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Этю́д (фр. étude «изучение») — инструментальная пьеса, как правило, небольшого объёма, основанная на частом применении какого-либо трудного приёма исполнения и предназначенная для усовершенствования техники исполнителя.



История

Жанр этюда известен с XVIII века. Среди композиторов, создававших этюды, наиболее известен Карл Черни: он автор более тысячи фортепианных этюдов разного уровня и на разные типы техники, объединённых в циклы («Школа беглости пальцев», «Школа фуги» и др.). На новый уровень этот жанр вывел Фредерик Шопен: его этюды не только являются упражнениями на технику, но имеют большую художественную ценность и часто исполняются в концертах. В творчестве композиторов-романтиков нередко этюды объединяются в циклы, приближающиеся по духу к сюитам. Среди выдающихся композиторов, писавших этюды для фортепиано — Роберт Шуман («Симфонические этюды», ор. 13), Ференц Лист («Этюды высшего мастерства», также называемые «Трансцендентными»; Этюды по каприсам Паганини; Большие концертные этюды и др.), Камиль Сен-Санс, Клод Дебюсси и другие.

Репертуар

Существуют этюды для разных инструментов (зачастую их авторами становились сами исполнители, так как сочинение этюда не требует больших композиторских навыков, а сложности исполнения им были хорошо известны): циклы этюдов для гитары Маттео Каркасси, Фердинандо Карулли, Мауро Джулиани; для скрипки — Анри Вьетана и Шарля Берио; для кларнета — Бориса Дикова и Александра Штарка и др.

Напишите отзыв о статье "Этюд (музыка)"

Литература


Отрывок, характеризующий Этюд (музыка)

– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.