Блаас, Эжен де
Поделись знанием:
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
(перенаправлено с «Эудженьо де Блаас»)
| Эжен де Блаас | |
| фр. Eugene de Blaas | |
 Автопортрет, 1889 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
10 февраля 1932 (88 лет) |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Жанр: | |
| Стиль: | |
 Работы на Викискладе | |
Эжен де Блаас (фр. Eugene de Blaas, Ойген фон Блаас, нем. Eugene von Blaas, Эудженио де Блаас, итал. Eugenio de Blaas; 24 июля 1843, Альбано-Лациале — 10 февраля 1932, Венеция) — итальянский художник, писавший в стиле академического классицизма.
Биография
Родился в Альбано-Лациале близ Рима. Родители его были австрийцами. Отец, Карл фон Блаас был хорошо известным художником, работающим в историческом жанре позднего бидермайера.
Позже семья переехала в Венецию, где Карл фон Блаас стал профессором академии Венеции. Оба сына решили продолжать семейное дело, Юлиус становится художником анималистом, тогда как Эжена больше привлекают жанровые картины из жизни простых венецианцев. Первый брал уроки у отца, в художественной академии Рима и академии Венеции.
Выставлялся в Италии и за границей: в Вене, в Лондоне, Париже, Берлине, Монако, Брюсселе, Петербурге. Эжен как и отец стал профессором академии Венеции.
Полотна
- «Сёстры 1878 (Cloister-Scene)
- »Conversions of the Rhætians by St. Valentine"'
- «Cimabue and Giotto»
- «Сцена из Декамерона»
- «Dogaressa Going to Church»
- «Venetian Balcony Scene»
- «God’s Creatures»
- «Bridal Procession, in San Marco»
- «Venetian Masquerade»
- «A Journey to Murano» (Vienna Museum)
Напишите отзыв о статье "Блаас, Эжен де"
Ссылки
- Wassibauer Thomas. Eugen von Blaas: 1843 - 1931 / Das Werk - Skizzen - Aquarelle - Gemälde. — 2005.
- [www.artrenewal.org/asp/database/art.asp?aid=326# Eugene de Blaas at artrenewal.org]
- www.sr-museum.com/museo/opere.php?idart=123&tiper=1&contatore=0
- Blaas Eugen -Die Wassertragerin (porteuse d'eau).jpg
- Blaas 4.jpg
- Blaas Eugen von A Helping Hand 1884 Oil On Panel.jpg
- Blaas Eugen von Portrait of a Woman.jpg
- Blaas Eugen von The Eavesdropper.jpg
- Blaas Eugene de Le Travail.jpg
- Blaas Eugene de The Serenade 1910 Oil On Canvas.jpg
- Eugen de Blaas On the balcony.jpg
- Eugen de Blaas The Flirtation.jpg
- Eugene de Blaas Daydreaming.jpg
- Eugene de Blaas In the water.jpg
- Eugene de Blaas Venetian flower seller.jpg
- Eugene de Blaas On the Beach.jpg
- Eugene von Blaas - Portrait Of A Young Lady.jpg
|
Это заготовка статьи об итальянском художнике. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Блаас, Эжен де
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
