Эфиопские титулы
Поделись знанием:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.
В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.
В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
Эфиопские титулы часто встречаются в текстах, посвящённых старой Эфиопии, и в переводной литературе. Пишутся они так, как звучат в амхарском языке и в древнеэфиопском языке геэзе, без перевода. В данной статье приводятся толкования придворных, военных, духовных и других эфиопских титулов и, при возможности, их оригинальное написание.
В русских текстах эфиопские титулы могут быть написаны по-разному. Это связано с тем, что в амхарском языке существуют звуки, для которых может не быть обозначения, с одной стороны, в русском языке ([w], [ə]), а с другой стороны, в западноевропейских языках, с которых эти тексты могут быть переведены (ы [ɨ]). Поэтому титулы, начинающиеся с буквы «ы», могут быть написаны через «и» или «э», а со звука «[w]» — через «у» или «в». Некоторые буквы могут удваиваться, и наоборот.
Для титулов, состоящих из нескольких слов, следует искать толкование каждого из них по отдельности.
Содержание
А
- Аба гада — оромский титул, означающий старейшину, который руководит обрядом посвящения членов одной возрастной группы племени в следующую ступень.
- Абагаз — временное звание военачальника, посылаемого для выполнения отдельной самостоятельной боевой задачи. По выполнении её и присоединении к остальному войску этот военачальник переставал называться абагазом.
- Абба — дословно «отец», соответствует слову «авва» — определение каждого духовного лица без указания его должности. Абба употребляется также в прозвищах влиятельных лиц и царей.
- Абето хун (амх. አቤቶሁን) — титул эфиопских принцев крови и наследников престола. Между царскими родственниками, абетохунами и вейзазерами существовало то немаловажное различие, что вейзазеры в отличие от абетохунов не могли претендовать на престол. Со временем значение этого титула уменьшилось. Употреблялись и его сокращённые формы: абето (амх. አቤቶ), а позднее ато (амх. አቶ). Сейчас употребляется просто при обращении, в значении «господин».
- Абунэ — дословно «наш отец», ср. абба (соответствует слову «авва»); титул главы эфиопской церкви. Официальное название митрополита эфиопской церкви звучит «ликэ папасат» или архиепископ (дословно «глава епископов»). Первым митрополитом эфиопской церкви был абунэ Сэлама (IV век), греко-сириец по происхождению. До 1959 года, когда эфиопская церковь отделилась от коптской церкви, абунэ назначался александрийским патриархом обычно из египетских коптов, фактическим же главой церкви являлся ычэге, происхождением из эфиопов. В 1959 году впервые в истории страны на этот пост был избран эфиоп абунэ Базилиос. Обращение «абунэ» применяется также к крупным высокопоставленным церковным сановникам, например к епископам, настоятелям монастырей (главным образом в провинции Тигре). Может прибавляться к имени особо чтимого святого.
- Агаме шум — правитель округа Агаме. Подробнее см. шум.
- Аггафари — титул царского дворецкого, подчиненного мажордому, а также (с середины XVII века) — традиционный титул наместника Самена, часто предводителя стражи.
- Аззаж — дословно «повелевающий». Уже в XV веке это было высокое звание. Титул аззажа могли иметь крупные сановники, такие, как акабе сэат, цэхафе тыызаз. С XVI века одно из самых высоких государственных званий. Четыре аззажа, назначаемые царём, составляли высший царский судейский трибунал. Аззаж назначался только из членов царской семьи. Некоторые правители Эфиопии давали этот титул предводителям гвардии, а также казначеям. Азажи носили одежду эфиопского духовенства (белый подрясник и белый тюрбан), хотя далеко не всегда принадлежали к духовному сословию. По их роли в придворной жизни азажей можно сравнить с думными дьяками в Русском государстве.
- Азмари — бродячие певцы-импровизаторы.
- Азмач (амх. አዝማች) — титул крупных эфиопских военачальников. Это общее обозначение, так как они делились на три разряда. Младшие назывались гыразмач («азмач слева»), средние — кэннязмач («азмач справа»), старшие — дэджазмач («азмач передового полка»). Эти названия соответствовали обычному построению эфиопского войска в битве, когда по флангам царского полка располагались левый и правый полки во главе с гыразмачем и кэннязмачем, а впереди находился передовой полк во главе с дэджазмачем. Ближайшим русским соответствием титулу азмач является воевода.
- Акабе сэат — дословно «хранитель часов»; некогда высокая церковная функция. Согласно легендам, это звание в XIII веке было дано Ийесусу-Моа, одному из деятелей эфиопской церкви, царём Йикуно-Амлаком (1270—85) за помощь в завоевании престола. На рубеже XIV и XV веков самым привилегированным духовным лицом эфиопской церкви являлся акабе сэат из монастыря с озера Хайк. Во времена Иясу Великого (1682—1706) акабе сэат был одной из самых влиятельных личностей при царском дворе и выполнял церковные и светские функции. При царском дворе он следил за распорядком дня, назначал аудиенции у царя и т. д. Он был также самым значительным авторитетом в религиозных спорах. Некогда в его обязанности входила экзаменовка прибывавшего из Александрии абунэ, чтобы уточнить, может ли эфиопская церковь считать ортодоксальным его вероисповедание. С XVIII века значение акабэ-саата стало падать, а в XIX веке этот титул вышел из употребления.
- Акацэн — в средние века титул правителя округа Сэрае (Северная Эфиопия), он подчинялся бахыр нэгашу. Титул акацэн давался только крупным феодалам из Сэрае, происходящим обычно из рода Ат-Кэмэ-Мыльгай. В царствование Бэыдэ-Марьям (1795) этот титул носил также правитель области Гыддым.
- Алека — церковный староста, глава церковного заведения.
- Асалафи — царский кравчий.
- Ате (аце) — соответствует европейскому «Его царское величество».
- Ато — господин, см. тж. Абето хун.
- Афэ ныгусэ (амх. አፈ ንጉሥ) — дословно «уста царя»; некогда верховный судья; с начала XX века титул министра юстиции.
- Ашкер — солдат, слуга.
Б
- Баала гада — на языке геэз то же, что бальгада.
- Бала амбаль — царский конюх; иногда так называли и баала хамбаль раса (бальдэраса).
- Балаббат — титул мелких и средних землевладельцев, правителей сельских общин.
- Баламбарас (амх. ባላምባራስ) — дословно «глава горной крепости» (амба — столообразная гора), в которой обычно располагалась тюрьма. Традиционный военный титул, введённый, согласно эфиопской традиции, в правление Давида I.
- Бальгада — так называли начальника вооружённого каравана, привозящего соль с побережья, из впадины Тальталь области Архо в пустыне Данакиль, в Центральную Эфиопию. На него возлагалась обязанность по охране каравана и регулярному обеспечению страны солью. Обычно обязанности баала гада возлагались на заместителя правителя округа Ындэрта (Северо-Восточная Эфиопия).
- Бальдэрас, или баала хамбаль рас (геэз) — титул главного императорского конюшего; традиционное военное звание, введённое на рубеже XIV и XV веков.
- Бальтихат — в средние века титул царских жён. Две жены императора носили титул: гыра бальтихат («левая» бальтихат) и кэнь бальтихат («правая» бальтихат).
- Баляге (или, как писали в XVI веке, бэальге) — название мелкого феодального владетеля, воина, получившего за службу небольшое поместье с крестьянами, подобного европейскому рыцарю. В XX веке это слово стало пренебрежительным названием сельского жителя («деревенщина»).
- Батре-ярек («патриарх») — почётный эпитет настоятеля собора Тадбаба Марьям.
- Бахыр нэгаш (амх. ባሕር ንጉሥ) — дословно «правящий в приморье»; одна из высших должностей в Эфиопии до XVIII века. Этот титул давался наместникам северной приморской части Эфиопии. Его должность имела особое значение, потому что через его наместничество осуществлялся выход к морю, внешним сношениям, и доступ к огнестрельному оружию. Царь давал также титул нэгаша правителям провинции Годжам и Дамот. Отсюда: годжам нэгаш и дамот нэгаш.
- Баша (амх. ባሻ) («паша») — традиционный военный титул, заимствованный в XVI веке от турок. Титул баши и турк баши в Эфиопии давали предводителям отрядов, вооружённых огнестрельным оружием. Титул турк баши до XX века имел большое значение, в то время как баша стал невысоким воинским званием (сотник).
- Битуоддэд (амх. ቢትወደድ), или бехт-вадад (геэз) — титул министра двора и в то же время первого министра государства. Подобно арабскому визирю, битуоддэд был главным лицом при дворе и первым советником царя в важнейших делах. Одно из самых старых званий при царском дворе, которое давалось наиболее доверенным сановникам царя. Отсюда пословица: «битуоддэд ындэ уоддэд» — «битуоддэд по своей воле поступает». Некогда при царском дворе было два битуоддэда, из которых один отправлялся в поездки и походы с царём, а другой оставался, чтобы хранить государственный порядок. Во время заседаний царского трибунала, составленного из высших государственных сановников, битуоддэд занимал третье место после царя и акабе сэата. На рубеже XIX и XX веков битуоддэд стал титулом, средним между расом и дэджазмачем, а со времен Менелика II введен титул «рас битуоддэд», который давался ближайшему советнику царя.
- Блатта (амх. ብላታ), или бэлятен (геэз) — паж, см. тж. блаттенгета.
- Блаттенгета (амх. ብላቴና), или бэлятен-гета — дословно «господин пажей». Вероятно, уже в XV веке при царском дворе существовал корпус пажей из 30 молодых рабов. Во главе их был блаттенгета. В период правления Зэра Яыкоба должность блаттенгеты считалась очень ответственной. Со временем, видимо в XVI веке, численность пажей возросла до 150 человек, и установили двух блаттенгетов. Один из них (тыкакын блаттенгета) отвечал за весь корпус пажей и выполнял функции суперинтенданта двора, другой же (тыллак блаттенгета) — функции судьи при царском дворе. Когда битуоддэд и другие высшие сановники уезжали из царской резиденции, блаттенгета становился высшим распорядителем двора. С XVII века уменьшается значение блаттенгеты, а в конце XIX века этот титул исчезает совсем. Как высокое почётное звание он был возвращён во времена царицы Зоудиту.
- Болед — амхарское слово, означающее изгоя феодального общества, свободного разбойника, живущего грабежом. подобно рыцарям-разбойникам, такие люди нередко ставили перед собой целью не только личное обогащение, но и борьбу против властей или за место в феодальном обществе. Ср. шыфта.
- Бэальге — см. баляге.
- Бэджыронд — одно из самых старых званий при царском дворе, введённое в конце XIV века. Тогда это был царский казначей и ключник. С ростом Гондэра и гондэрского двора таких заведующих стало несколько.
- Бэлятеноч-гета — амхаризированная форма титула бэлятен-гета (см. блаттенгета).
В
- Вадала — первоначально это слово было этнонимом, означавшим одну из этнических групп народа агау. К середине XVI века оно стало словом нарицательным для обозначения людей глупых и грубых, а в XVII веке стало означать людей низкого происхождения и социального статуса, «подлых» в старорусском значении этого слова.
- Васан-азмач — титул военачальника пограничной области, который со своими войсками должен был отражать вражеские набеги на границы.
- Вейзазеры — титул принцев крови и знатных людей, возводящих свой род к царскому роду, но по отдаленности родства не могущих претендовать на престол, ср. абето хун.
- Вейзаро (амх. ወይዘሮ) — см. уойзэро.
- Вольде (уольдэ) — сын (встречается в именах).
- Вуст-азаж (букв. «внутренний азаж») — титул особо приближенных царских советников и деятелей царской администрации, нечто вроде «ближних бояр» в Русском царстве.
Г
- Гыразмач (амх. ግራዝማች) — дословно «командующий левым (флангом императорских войск)». Прежде одно из высоких эфиопских воинских званий, ср. азмач кэннязмач, дэджазмач.
- Гэббар — крепостной крестьянин в завоёванных областях.
- Гэрад — титул правителей мусульманских областей, расположенных на юго-восточных рубежах Эфиопской империи (Хадья, Доуаро, Гент, Бали). Так назывались и вожди некоторых племён сидамо и сомали.
Д
- Даджен (дажен) — командующий арьергардом (цараг) эфиопской армии на марше. В его обязанности входило охранять армию от внезапных нападений с тыла, а также оказывать помощь больным и отставшим. В первой половине XVII века эта должность называлась джедан.
- Дамот нэгаш — см. бахыр нэгаш.
- Джан хой — соответствует «Ваше царское величество».
- Дэбтэра — разновидность эфиопского белого духовенства, по своему положению напоминающая древнееврейских левитов. Это люди, получившие церковное образование, но не посвящённые в духовный сан. От них не требуется ни ухода от мира, как от монахов, ни ненарушимого церковного брака, как от священников. Они не рукоположены в сан и потому не могут совершать богослужение, хотя и подвизаются при церкви, где исполняют священные пляски и гимны; служат хористами, писцами, секретарями.
- Дэджазмач (амх. ደጅአዝማች), сокращённое дэджач (амх. ደጅአች) — дословно «командующий войском у дверей царского шатра»; одно из высших военных званий.
- Дэджач (амх. ደጅአች) — см. дэджазмач.
Ж
- Жан-церар — титул, который носили наместники области Вадала.
- Жандараба азаж — начальник царских евнухов.
К
- Кале аце — дословно «голос его царского величества». В обязанности кале аце входила передача царских приказов.
- Каллеча — языческий жрец оромо, предсказывавший будущее. Его авторитет у оромо был весьма высок.
- Курання — страж заключённого или арестованного, с которым он неразлучен, потому что левая рука стража скована цепью или привязана верёвкой к правой руке арестованного.
- Куцр — оромское слово, означающее посредника или посла.
- Кэннязмач ((амх. ቀኝአዝማች)) — дословно «командующий правым (флангом императорских войск)»; одно из эфиопских воинских званий, ср. азмач, гыразмач, дэджазмач.
- Кэнтиба — в XVI веке этот титул носили наместники Дамбии, а также Верхнего и Нижнего Хамасена. С XVII века он был присвоен мэрам городов Аддис-Абеба, Асмэра и Гондэр.
- Кэнь бальтихат — см. бальтихат.
Л
- Лигаба — титул царского дворецкого, отвечающего за допуск посетителей к царю. Лигабе полагается традиционное военное звание дэджазмача.
- Лидж (лыдж) (амх. ልጅ) — дословно «ребёнок»; по значению отвечает приблизительно испанскому «инфант». Некогда этот титул давался только отпрыскам царского рода.
- Лике — разговорное сокращение от «лика мацани» — титула члена верховного суда.
- Ликэ вамбар — один из четырёх сопредседателей верховного суда.
- Ликэ дэбтэра — глава придворных дэбтэра.
- Ликэ мазамран — глава придворных певчих.
- Лика маэмэран (букв. «глава ученых») — титул главы придворных богословов, настоятель столичного собора.
- Ликэ мэквас (амх. ሊቀ መኳስ) — с XV века так назывался царский конюший и в то же время двойник царя. Обычно в сражениях лика мэквас, облачённый в царские парадные одеяния, сидел под царским зонтиком, тогда как царь в простой одежде руководил сражением, находясь в другом месте. Во время публичных выступлений царя он, находясь рядом с ним, должен был отводить от него злые чары.
- Ликэ папасат — см. абунэ.
- Лиуль (лыуль) (амх. ልዑል) — «его высочество», титул сыновей царя. Кроме того, перед высшим военным и административным званием ставится слово лиуль, например лиуль рас, лиуль дэджазмач и т. п., указывающее на родовитость данного сановника.
- Лиыльт(амх. ልዕልት) — «её высочество», титул дочерей царя.
- Луба — оромское слово, означающее правящую возрастную группу в оромском обществе.
М
- Магаби — титул эконома, управляющего движимым и недвижимым имуществом того или иного церковного учреждения. Очень часто светские властители старались захватить эту доходную должность для себя, своего вассала или приближённого, для которого она превращалась просто в выгодную синекуру.
- Мар — титул, даваемый некогда в Эфиопии светским и духовным сановникам за особо благочестивую жизнь или выдающуюся образованность.
- Мелькит — см. яковит.
- Моте (или моти) — слово, общее для всех кушитских языков, означающее правителя.
- Мэкет азмач — звание, даваемое только правителям округа Мэкет.
- Мэконнын (амх. መኮንን) — см. мэсафынт.
- Мэкуаннынт — см. мэсафынт.
- Мэляке бахыр — дословно «приморский легат». Первоначально титул правителя округов, расположенных на побережье Красного моря, в XV в. изменённый на бахыр нэгаш (см.).
- Мэлякэ берханат (букв. «ангел светов») — традиционный эпитет настоятеля собора Дабра Берхан.
- Мэлякэ ганнат (букв. «ангел рая») — традиционный эпитет настоятеля придворной церкви св. Михаила.
- Мэлякэ цэхай — дословно «солнечный ангел». Титул главы некоторых монастырей и церквей.
- Мэрыд азмач (амх. መርዕድ አዝማች) — дословно «прекрасный вождь». Этот титул носили отдельные шоанские князья в XVIII — середине XIX века.
- Мэсафынт (амх. መሳፍንት) — дословно «князья» или принцы (ед. число мэсфын — князь). Принцы из царского рода, а также самые крупные князья провинций, например, мэсафынт харар (амх. መስፍን ሐረር), рейсэ мэсафынт(амх. ርዕሰ መኳንንት). Самое большое политическое значение они имели в период упадка центральной власти в Эфиопии, со второй половины XVIII до середины XIX века, в период, называемый «зэмэнэ мэсафынт» — период удельных князей. До революции они играли огромную роль в политической и экономической жизни Эфиопии. Это крупные земельные собственники. Другое значение — название князей мекуаннынт (ед. ч. мэконнын амх. መኮንን) — наместников области Тигрэ.
Н
- Нагаш — традиционный титул наместника Годжама.
- Негус — см. ныгусэ.
- Ныбурэ ыд — дословно «рукоположённый», то есть «назначенный» или «посвящённый». Звание светского главы церкви, одно из самых старших и самых высоких в Эфиопии, давалось обычно главе аксумского собора Цыйон.
- Ныгусэ ((амх. ንጉሥ) — дословно «царь»; один из самых древних эфиопских титулов, восходящий к аксумскому периоду. Ныгусэ подчинялся единственно, и то только формально, ныгусэ нэгэст, «царю царей».
- Ныгусэ нэгэст (амх. ንግሥተ ነገሥታት) — дословно «царь царей». С аксумских времён это титул императоров (царей) Эфиопии.
- Нэгадрас (букв. «глава купцов») — этот титул имел два значения: в более широком — заведующий торговлей, базаром и купцами, взимавший торговые пошлины; в более узком — заведующий троном, однако не церемониальной частью, а его украшением и парадными одеяниями царя.
П
- Паша — титул турецкого происхождения, который в XVII веке в Эфиопии стал означать начальника отряда, целиком вооружённого огнестрельным оружием.
Р
- Рак масэре — должность, введённая в середине XV века царем Зэра Яыкобом для своих специальных чиновников, уполномоченных следить за деятельностью царских наместников на местах. Впоследствии, когда реформы Зэра-Яыкоба не привились в стране, рак-масар стал просто почётным придворным титулом.
- Рас (амх. ራስ) — дословно «голова»; один из высших титулов при царском дворе и в провинциях. В XVI веке это слово означало просто начальника, но к XVII веку стало означать высший титул в эфиопской феодальной иерархии и применяться преимущественно к битуоддэду.
- Рас битуоддэд — см. битуоддэд.
Т
- Таресамба азаж — титул чиновника, ведавшего дворцовым хозяйством, в частности конюшнями.
- Тыллак блаттенгета — начальник старших пажей, которые уже не прислуживали царю, как младшие пажи, а составляли отряд его телохранителей. Соответственно начальник старших пажей занимал в придворной иерархии положение на 15 ступеней выше, нежели начальник младших пажей. См. тж. блаттенгета.
- Тэкакэн блаттенгета — начальник младших пажей, которые прислуживали царю.
- Тигре мэконнын — титул правителя провинции Тигре.
- Турк баша — см. баша.
У
- Уохни аззаж — дословно «распоряжающийся тюремным заключением»; этот титул присваивался правителю анкобэрского округа. Степень равная дэджазмачу.
- Уойзерит (амх. ወይዘሪት) — обращение к девушке.
- Уойзэро(амх. ወይዘሮ), или вейзаро — некогда этот титул соответствовал определению «княгиня». Его носили княжны из царского рода или некоронованные супруги царя. С XIX века это слово стало распространённым обращением, применяемым к замужним женщинам, аналогично слову «госпожа».
- Уольде (Вольде) — сын (встречается в именах).
Ф
- Фитаурари (амх. ፊትአውራሪ) — дословно «атакующий во главе». Один из самых старых традиционных военных титулов в Эфиопии, введенный в XIV веке. Фитаурари был либо командующим авангардом или передовым разведывательным отрядом, либо главнокомандующим войсками царя или отдельных провинциальных правителей.
Х
- Хамбаль рас — см. баала хамбаль, бальдэрас.
- Хегэно — титул правителей мусульманских округов Юго-Восточной Эфиопии, установленный Зэра Яыкобом и вскоре потом ликвидированный.
- Хедуг рас (или хедуг) — титул царского мажордома.
Ц
- Цабати-гета — викарный епископ, выполнявший роль заместителя ычэге.
- Царадж-масаре, или цераг-масаре — титул главы придворного духовенства. Он служил литургию в походной церкви царя, а также выполнял в походе обязанности царского церемониймейстера.
- Цасаргуэ — придворный титул члена верховного суда, входившего в состав царской курии, обычно это были люди духовного звания.
- Цев — рядовой воин царского полка (чава), получавший за свою службу от царя землю в составе полка в коллективную и наследственную собственность. Свой участок земли он обрабатывал собственным трудом и трудом своих домочадцев.
- Цедж-азаж (букв. «распорядитель цеджем») — чиновник дворцового хозяйства, который наблюдал за изготовлением и распределением этой эфиопской медовухи на пирах.
- Цоуа — см. чоуа.
- Цэхафе лам (букв. «записыватель скота») — первоначально это был титул наместников областей царского удела. К XVII веку, однако, он потерял прежнюю связь с удельными землями и превратился просто в почетный титул наместников определенных областей.
- Цэхафе тыызаз (амх. ጸሐፊ ትእዛዝ) — дословно «записывающий приказы». Титул, установленный императором Амдэ Цыйоном (1478-94) для летописца и секретаря, хранителя печати.
Ч
- Чоуа (цоуа, шоа) — первоначально так называли детей сановников, которым вверялись различные функции. Вероятно, в первой половине XV века из них начали создавать специальные военные отряды, предназначавшиеся для охраны императора, а затем так стали называть и полки военных поселенцев.
- Чыкка шум — деревенский староста.
Ш
- Шака, или шалека (букв. «тысяченачальник») — традиционное военное звание командующего царским полком (насчитывающим до 900 солдат). Как почётный титул давался правителям некоторых округов.
- Шоа — см. чоуа. Не путать с названием провинции Шоа.
- Шум — дословно «назначаемый»; название начальника или наместника небольшой области. Правители некоторых округов носили этот титул с добавлением названия данного округа, например уаг шум (амх. ዋግሹም), шире шум, тэмбен шум (амх. ሹም ታምብየን), агаме шум, гураге шум. Среди них уаг шум являлся самым высоким званием.
- Шум шыр — дословно «назначаемый — разжалованный»; обычно каждый новый царь проводил шум шыр, отстраняя от власти тех государственных сановников, в лояльности которых он не был уверен, и назначая преданных себе людей.
- Шыр — дословно «разжалованный», см. также шум шыр.
- Шыфта — дословно «разбойник», «мятежник». Ср. болед.
Ы
- Ымэбет (амх. እመቤት) (буквально «царская девушка») — обозначает замужнюю внучку царя по женской линии (им, как правило, давалось звание лыуль при вступлении в брак), и дочь лыуль раса.
- Ымэбет хой (амх. እመቤት ሆይ) (буквально «большая царская девушка») — обозначает жену того, кто несёт звание лыуль дэджазмач, и других высокопоставленных женщины царской крови.
- Ындэрасе (амх. እንደራሴ) (буквально «как я») — регент Эфиопской империи. Так же называются наместники царя в феодальных владениях и вассалы.
- Ыте (амх. እቴ) — см. ытеге.
- Ыте агрод (букв. «служанки государыни») — служанки, обслуживавшие обширное дворцовое хозяйство. В торжественных случаях (вроде парадных царских выходов) они должны были петь, плясать и приветствовать царя криками радости.
- Ытеге (амх. እቴጌ) — титул, соответствующий «её царское величество», полагался жене царя Эфиопии, венчанной в царицы.
- Ычэге — титул настоятеля монастыря Дэбрэ-Либанос и главного архимандрита всех монастырей Дабра-Либаносского устава. Фактический глава эфиопской церкви, эфиоп родом, при номинальном главе — назначавшемся из Египта копте абунэ.
Э
- Эбрет табаки (букв. «страж череды») — титул начальника царской стражи.
- Эгр заквань (букв. «на ногах стоящий») — название придворного невысокого ранга, который в отличие от высокопоставленных сановников не имел права сидеть на совете или в суде, а должен был присутствовать стоя.
- Эдуг — заместитель, викарий, исполнявший роль заместителя митрополита.
- Эрак-масэре — см. рак-масэре.
Я
- Яковит — в устах эфиопа это означает правоверного приверженца эфиопской, сиро-яковитской, коптской или армяно-григорианской церкви, то есть монофизита с точки зрения православия. Это название произошло оттого, что после Халкидонского собора (451 год) его участники разделились по вопросу веры на сторонников точки зрения императора Маркиана и на сторонников исповедания Иакова Барадея. Первых противники называли мелькитами (то есть «царскими»), вторые же получили название яковитов.
Напишите отзыв о статье "Эфиопские титулы"
Ссылки
- [knigosite.ru/library/read/47712 А. Бартницкий, И. Мантель-Heчко: История Эфиопии]
- [www.vostlit.info/Texts/rus8/Efiop/Ist_Aelaf_Sagada/glossar.phtml?id=2342 Восточная литература. Эфиопские хроники: глоссарий]
- [rikonti-khalsivar.narod.ru/Efiop13.htm Краткий терминологический словарик]
Отрывок, характеризующий Эфиопские титулы
Пьер слышал, как она сказала:– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.
В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.
В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
