Эфрон, Ариадна Сергеевна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ариадна Эфрон

Ариадна Эфрон. 1926
Имя при рождении:

Ариадна Сергеевна Эфрон

Дата рождения:

5 (18) сентября 1912(1912-09-18)

Место рождения:

Москва, Российская империя

Дата смерти:

26 июля 1975(1975-07-26) (62 года)

Место смерти:

Таруса, Калужская область, РСФСР, СССР

Род деятельности:

переводчица прозы и поэзии, мемуарист, художница, искусствовед, поэтесса

Ариа́дна Серге́евна Эфро́н (5 [18] сентября 1912, Москва — 26 июля 1975, Таруса) — переводчица прозы и поэзии, мемуарист, художница, искусствовед, поэтесса (оригинальные стихи, кроме написанных в детстве, при жизни не печатались); дочь Сергея Эфрона и Марины Цветаевой.





Биография

Родители и близкие называли Ариадну Алей; ей посвящено большое число стихотворений Цветаевой (включая цикл «Стихи к дочери»), сама Аля с раннего детства писала стихи (20 стихотворений опубликованы матерью в составе своего сборника «Психея»), вела дневники, поражающие оригинальностью и глубиной. В 1922 году выехала с матерью за границу. С 1922 по 1925 годы жила в Чехословакии, с 1925 по 1937 годы — во Франции, откуда 18 марта 1937 года первой из семьи вернулась в СССР.

В Париже окончила училище прикладного искусства «Arts et Publicité» (где изучала оформление книги, гравюру, литографию) и высшую Школу Лувра (фр.) (L'École du Louvre) по специальности «история изобразительного искусства» (фр. L'histoire de l'art).

Сотрудничала во французских журналах «Россия сегодня» («Russie d’Aujourd’hui»), «Франция — СССР» («France — URSS» — magazine), «Для Вас» («Pour-Vous»), а также в журнале на русском языке «Наш Союз», издававшемся парижским «Союзом возвращенцев на Родину»[1] (статьи, очерки, переводы, иллюстрации). Переводила на французский Маяковского и других советских поэтов.

После возвращения в СССР работала в редакции советского журнала «Revue de Moscou» (на французском языке); писала статьи, очерки, репортажи, делала иллюстрации, переводила.

27 августа 1939 года была арестована органами НКВД и осуждена по статье 58-6 (шпионаж) Особым совещанием на 8 лет исправительно-трудовых лагерей; под пытками вынуждена была дать показания против отца[2]. О гибели родителей в 1941 г. (мать покончила с собой в эвакуации в Елабуге, отец расстрелян) узнала не сразу.

После освобождения в 1948 году работала в качестве преподавателя графики в Художественном училище в Рязани[3]. Жажду общения с друзьями — после долгих лет изоляции — скрашивала активная переписка с ними, в том числе, и с Борисом Пастернаком[4], который посылал ей новые стихи и главы из «Доктора Живаго». Находясь под сильным впечатлением книги, она писала автору[5]:

14.10.48 …У меня есть мечта, по обстоятельствам моим не очень быстро выполнимая — мне бы хотелось иллюстрировать её, не совсем так, как обычно по всем правилам «оформляются» книги, т.е. обложка, форзац и т.д., а сделать несколько рисунков пером, попытаться легко прикрепить к бумаге образы, как они мерещатся, уловить их, понимаешь…

Была вновь арестована 22 февраля 1949 года и приговорена, как ранее осужденная, к пожизненной ссылке в Туруханский район Красноярского края. Благодаря полученной во Франции «кормящей»[6] специальности работала в Туруханске в качестве художника-оформителя местного районного дома культуры. Оставила серию акварельных зарисовок о жизни в ссылке, часть из которых впервые опубликована только в 1989 году[7].

В 1955 году была реабилитирована за отсутствием состава преступления. Вернулась в Москву.

С молодости у Ариадны Сергеевны было больное сердце, она перенесла несколько инфарктов[8].

Скончалась А. С. Эфрон в тарусской больнице от обширного инфаркта 26 июля 1975 года[8]. Похоронена на кладбище г. Тарусы.

Подготовила к печати издания сочинений матери. Была хранительницей её архива, оставила воспоминания, опубликованные в журналах «Литературная Армения» и «Звезда». Много работала над стихотворными переводами, в основном с французского (Виктора Гюго, Шарля Бодлера, Поля Верлена, Теофиля Готье и др.). Писала оригинальные стихи, опубликованные только в 1990-е годы.

Муж («мой первый и последний муж») — Самуил Давидович Гуревич (в семье известный как Муля; 1904—1952, расстрелян), журналист, переводчик, главный редактор журнала «За рубежом». Детей у Ариадны Эфрон не было.

Издания

Напишите отзыв о статье "Эфрон, Ариадна Сергеевна"

Примечания

  1. Сводный каталог периодических и продолжающихся изданий Русского Зарубежья в библиотеках Москвы, М., 1999, с. 127
  2. Ариадна Эфрон. Неизвестная Цветаева. Воспоминания дочери. — Москва: Алгоритм, 2012. — ISBN 978-5-4438-0058-5.
  3. В письме к Е. Я. Эфрон и З. М. Ширкевич от 22 февраля 1948 г.: «<…> я зачислена на работу с 1-го февраля <…>» (Эфрон А. С. История жизни, история души: В 3 т. / Сост., подгот. текста, примеч. Р. Б. Вальбе. М. «Возвращение», 2008. Т. 1. С. 139)
  4. «Пастернак спасал мне жизнь…» напишет она позднее (Ариадна Эфрон. Из воспоминаний об Э. Г. Казакевиче — //Воспоминания о Э. Казакевиче — М.: Советский писатель, 1979 — с. 253)
  5. Из переписки Ариадны Эфрон и Бориса Пастернака (1948—1957 гг.) — М.: «Знамя», 1988, № 7 — с. 139
  6. Туруханские письма. Ариадна Эфрон — Алла Белякова. — М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2009. — С. 168.
  7. Акварельная живопись Ариадны Эфрон — Л.: «Нева», 1989, № 4 — цветная вкладка
  8. 1 2 [www.chayka.org/article.php?id=2532#3 Ирина Чайковская: Вглядеться в поступь рока. Интервью с Руфью Вальбе (Номер 16 (147) от 16 августа 2009 г.) | Журнал «Чайка»]

Литература

  • Емельянова И. Легенды Потаповского переулка: Б. Пастернак. А. Эфрон. В. Шаламов: Воспоминания и письма. — М.: Эллис Лак, 1997. (фр. пер. — 2002)

Ссылки

  • [magazines.russ.ru/authors/e/efron/ Эфрон, Ариадна Сергеевна] в «Журнальном зале»
  • [www.peoples.ru/family/children/efron-tsvetaeva/ Материал, легший в основу книги С. А. Макаренко Марина Цветаева и Сергей Эфрон. Судьба Ариадны. М. «Алгоритм» 2007 г.]
  • [www.ipmce.su/~tsvet/WIN/familyAE.html Проза, воспоминания, переводы, письма, литература об Ариадне]

Отрывок, характеризующий Эфрон, Ариадна Сергеевна

«Monsieur le prince Koutouzov, – писал он, – j'envoie pres de vous un de mes aides de camps generaux pour vous entretenir de plusieurs objets interessants. Je desire que Votre Altesse ajoute foi a ce qu'il lui dira, surtout lorsqu'il exprimera les sentiments d'estime et de particuliere consideration que j'ai depuis longtemps pour sa personne… Cette lettre n'etant a autre fin, je prie Dieu, Monsieur le prince Koutouzov, qu'il vous ait en sa sainte et digne garde,
Moscou, le 3 Octobre, 1812. Signe:
Napoleon».
[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]

«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.


Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».
Но в то время как письмо это, доказывающее то, что существенное отношение сил уже отражалось и в Петербурге, было в дороге, Кутузов не мог уже удержать командуемую им армию от наступления, и сражение уже было дано.
2 го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак, смеясь, рассказал товарищам, как он чуть не попался французам. Хорунжий, услыхав этот рассказ, сообщил его командиру.
Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотели воспользоваться этим случаем, чтобы отбить лошадей, но один из начальников, знакомый с высшими чинами армии, сообщил этот факт штабному генералу. В последнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое. Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребить свое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.
– Ежели бы я не знал вас, я подумал бы, что вы не хотите того, о чем вы просите. Стоит мне посоветовать одно, чтобы светлейший наверное сделал противоположное, – отвечал Бенигсен.
Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами, доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипели часы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум, опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена, посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог удержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считал бесполезным и вредным, – благословил совершившийся факт.


Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.