Эффект Паули

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Эффе́кт Па́ули — прочно вошедшее в фольклор учёных-физиков шуточное утверждение, что присутствие некоторых людей (в особенности — некоторых физиков-теоретиков, как, например, самого нобелевского лауреата Вольфганга Паули) способно негативно влиять на ход экспериментов и работу точных приборов. В некоторой мере отражает реальную ситуацию в современной физике — серьёзное разделение и продолжающееся удаление друг от друга физиков-теоретиков и физиков-экспериментаторов в связи с ростом узкой специализации конкретных людей и отраслей науки в целом.

Один из наиболее ярких случаев проявления эффекта Паули, согласно легенде, был таков. Однажды в лаборатории Джеймса Франка в Гёттингене сложный экспериментальный прибор для изучения атомных явлений по совершенно необъяснимой причине вышел из строя. Франк написал о случившемся Паули в Цюрих. В ответ пришло письмо с датской маркой, в котором Паули писал, что он ездил проведать Нильса Бора, и во время загадочного происшествия в лаборатории Франка поезд, в котором ехал Паули, как раз совершал остановку в Гёттингене.[1][2]

Другой случай описывается таким образом. Однажды Паули решили разыграть, соединив настенные часы в зале, где он должен был читать лекцию, с входной дверью с помощью реле, чтобы при открытии двери часы остановились. Однако этого не произошло — когда Паули вошёл, неожиданно отказало реле.

Напишите отзыв о статье "Эффект Паули"



Примечания

  1. George Gamow. [books.google.ru/books?id=L90_wY1VCW0C&pg=PA64&lpg=PA64 Thirty Years that Shook Physics: The Story of Quantum Theory]. — Garden City, N. Y.: Doubleday, 1966. — P. 64. — 240 p. — ISBN 978-0486248950.
  2. Физики продолжают шутить. Сборник переводов / Составители переводчики: Ю. Конобеев, В. Павлинчук, Н. Работнов, В. Турчин. — М.: Мир, 1968.

Отрывок, характеризующий Эффект Паули

– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.