Список второстепенных географических объектов Арды

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Эхориат»)
Перейти к: навигация, поиск

В данной статье описаны второстепенные географические объекты, описанные в произведениях, являющихся частью легендариума Дж. Р. Р. Толкина.





Содержание

А

Аваллонэ

Аваллонэ (кв. Avallónë) — самый восточный город на острове Тол-Эрессеа, гавань эльдар. Был основан либо тэлери перед тем, как они переселились в Альквалондэ, либо, что более вероятно, эльфами, вернувшимися из Средиземья после Войны Гнева. В любом случае город стал главным поселением нолдор из числа изгнанников, которым был навсегда запрещён вход в земли материкового Амана, и синдар, покинувших Средиземье, но не пожелавших жить в Валиноре.

Для людей Аваллонэ стал символом Благословенного Края, поскольку в ясный день его можно было увидеть с вершины горы Менельтармы в Нуменоре. После падения Нуменора и изменения мира Аваллонэ стал портом прибытия для королей, отправлявшихся по Прямому пути. В «Сильмариллионе» сказано, что главный камень из палантиров Элостириона находился в Аваллонэ, и Элендил часто смотрел в свой палантир, тщетно пытаясь узреть Забытый Запад.

Очевидно, Толкин имел в виду легенду об острове Авалон из цикла легенд о короле Артуре, хотя, по его словам, слово Avallónë буквально означает «близ Валинора» на квэнья (ср. Atalantë, одно из названий Нуменора, и Атлантида). Более того, в ранних черновиках Толкина Аваллон — одно из названий острова Тол-Эрессеа, а не его гавани.

Аватар

Аватар (кв. Avathar) — слабо освещённая полоска земли между горной цепью Пелори и Белегаэром, лежащая к югу от залива Эльдамар. Там обитала Унголиант до того, как прийти в Средиземье с Мелькором, как о том повествует «Сильмариллион».

Аватар, который затем был поглощён морем, был у́же, чем Араман, схожий регион, лежавший к северу от залива Эльдамар. Но в Аватаре было темнее — «здесь лежали самые глубокие и густые тени»[1]. Отсюда его название — «Тени» на квенья[2].

Агларонд

Агларонд (синд. Aglarond, в переводе с синдарина — «сверкающий чертог», тж. известен как Блистающие пещеры Агларонда) — естественное пещерное городище под горами в Хельмовом Ущелье в Эред-Нимраис.

Азанулбизар

Азанулбизар (англ. Azanulbizar, в переводе с кхуздула — Долина тёмных ручьёв (англ. Dimrill Dale)) — обширная равнина у восточных отрогов Мглистых гор недалеко от озера Кхелед-зарам, место решающей битвы в войне между гномами и орками в 2799 году Третьей Эпохи, закончившейся победой гномов. Эльфы-синдар называли эту равнину Нандухирион (в том же значении).

Альмарен

Альмарен (синд. Almaren, в переводе с синдарина — «благословенный») — остров в Великом озере, место пребывания Валар, расположенное посредине Арды, предшественник Валинора. Альмарен являлся местом, где перемешивался свет Великих Светильников. Остров был атакован и поврежден Мелькором, после этого Валар перебрались далеко на запад, в Валинор. По некоторым сведениям, Альмарен оставлся цел после нападения Мелькора и являлся тем же островом, что и Тол Эрессэа.

Амон Лау

Амон Лау (синд. Amon Lhaw, в переводе с синдарина — «холм слуха») — одна из трёх вершин, возвышавшихся над водопадом Раурос (возможно, также назывался Холмом Уха на вестроне). Была частью нагорья Эмин Муйл на восточном берегу Андуина. Его близнец, Амон Хен («холм зрения») находился на противоположном берегу реки. Между ними, в центре потока над Рауросом, находилась островная вершина Тол Брандир, на которую никогда не ступала нога человека.

В древние времена Амон Лау располагался на северной границе Гондора, и на нём было построено каменное обзорное кресло (вероятно, называвшееся «Креслом слуха»), во времена Войны Кольца ситуация изменилась: к тому времени Амон Лау уже давно находился под тенью Мордора.

Амон Обел

Амон Обел (синд. Amon Obel, в переводе с синдарина — «обнесённое стеной поселение[3] на холме»), или Обел Халад (англ. Obel Halad) — поселение народа Халет в Первую Эпоху, расположенное на холме Амон Обел в центре леса Бретиль. Сбоку от холма находился исток реки Келеброс, вдоль которой шла дорога к Тейглинскому броду, которая пересекала Келеброс по мосту через Нен Гирит.

Главным зданием в Обел Халад был Дворец Вождей (англ. Hall of the Chieftains), резиденция Халада Бретиля. Он был расположен на склоне холма, окружённый обширным садом, который был обнесён «круглой земляной стеной, поднимавшейся внешней сухой дамбы»[4]. В полумиле от Обел Халад (возможно, с другой стороны Амон Обел) был построен Круг Собраний (англ. Moot-ring), где народ Бретиля собирался, чтобы выбрать нового вождя или принять важное решение. Он «имел форму огромного полумесяца с построенными семью уступами земляными скамьями, поднимавшимися с гладкого подножия, вырезанного в склоне холма. Высокая ограда окружала его, и… в середине самого нижнего уступа был установлен Ангбор, или Камень Рока — огромный плоский камень, на котором сидел Халад»[4]. Недалеко от Обел Халад также находились пещеры, служившие тюрьмой, а также Могильный Двор (англ. Garth of Graves), где хоронили вождей.

Дворец Вождей был сожжён во время гражданской войны в 501 г. П. Э., а Круг Собраний — осквернён пролитием крови. Впоследствии люди Бретиля раздробились, «каждый думал о своём доме», и Обел Халад, видимо, не восстанавливался.

Амон Руд

Амон Руд (синд. Amon Rûdh, в переводе с синдарина — «лысая гора») — каменистый холм, находившийся к югу от Бретиля в Западном Белерианде в Первую Эпоху. Из всех растений на вершине холма росли только ярко-красные цветы серегона, «кровавого камня»; из-за этого казалось, что вершина эта покрыта кровью.

Гном-карлик Мим жил внутри Амон Руд вместе со своими сыновьями, Ибуном и Кхимом. Впоследствии Мима поймала шайка разбойников под предводительством Турина Турамбара и силой вынудила раскрыть место своего укрытия, которое после этого получило название Бар-эн-Данвед (синд. Bar-en-Danwedh), «Дом выкупа» (до этого его знали как Бар-эн-Нибин-Ноэг (синд. Bar-en-Nibin-Noeg) или «Дом гномов-карликов»). Когда было обнаружено, что Кхим, в которого стреляли, погиб, Турин раскаялся в содеянном и предложил свои услуги Миму, который с этих пор смирился с присутствием разбойников.

Амон Руд стал базой для вылазок разбойников, а с прибытием Белега он стал центром местности, известной как Дор-Куартол (синд. Dor-Cúarthol), «Земля лука и шлема» (намекая на двух воинов, Белега и Турина), ядром сопротивления силам Моргота. Однако местонахождение Турина было впоследствии раскрыто, после чего орки убили разбойников и взяли в плен Турамбара, покрыв вершину холма настоящей кровью.

Амон Руд ушёл под воду при разрушении Белерианда в ходе Войны Гнева в конце Первой Эпохи.

Амон Сул

Амон Сул (синд. Amon Sûl, в переводе с синдарина — «холм ветра», в различных переводах — Заветерь, Заверть (англ. Weathertop)) — холм в Эриадоре, возвышающийся примерно на тысячу футов (300 м) над равниной, самая южная и высочайшая вершина Ветреных холмов (англ. Weather Hills), на котором стояла высокая башня, выстроенная Элендилом в первые дни после основания королевства Арнор. Она располагалась примерно на полпути между Широм и Ривенделлом на плоской вершине холма.

После постройки башня была высокой и красивой, но к событиям Войны Кольца от неё остались только руины. Во времена Элендила в ней хранился самый большой и сильный палантир, использовавшийся для общения с Гондором.

По легенде, с вершины башни на Амон Сул Элендил наблюдал прибытие Гил-Галада на войну Последнего союза с Сауроном.

Когда в 861 г. Т.Э. Арнор был разделён на три королевства, Амон Сул отошёл к Артэдайну и господствовал над Восточной дорогой из Кардолана в Рудаур. Также там был оставлен специальный страж для охраны палантира. Однако Кардолан и Рудаур также желали обладать и башней, и палантиром, в результате чего между королевствами постоянно возникали трения.

В 1356 г. Т. Э. король Артэдайна Аргелеб I был убит, защищая Ветреные холмы от нападения со стороны Рудаура, возглавлявшегося злым владыкой Людей Холмов, бывшим в секретном союзе с Королём-чародеем Ангмара. Арвелег I, сын Аргелеба, отбросил нападавших и защищал Ветреные холмы ещё много лет. Однако в 1409 г. Т. Э. Амон Сул был окружён огромной армией из Ангмара. Арвелег был убит, а башня — сожжена и разрушена. Палантир, тем не менее, был спасён, но позже потерян в море в связи с гибелью последнего короля Артэдайна, Арведуи.

Со временем кольцо камней, бывшее основанием башни Амон Сул, обрушилось и поросло травой. Когда Гэндальф прибыл к руинам Амон Сул 3 октября 3019 г. Т. Э., он был осаждён там девятью назгулами. После этого на вершине холма разыгралась битва, в результате которой Гэндальфу удалось спастись бегством; кроме того, он оставил в центре руин пирамиду из разбитых и обожжённых камней. Самый верхний камень в ней маг пометил руной «Г» и тремя чертами, чтобы показать, что он был в этом месте третьего октября. Арагорн обнаружил и расшифровал этот знак, когда прибыл с хоббитами на Амон Сул 6 октября. Позже в ту же ночь, в ложбине на западном склоне Амон Сул, Фродо Бэггинс был атакован пятью назгулами и опасно ранен Королём-чародеем, после чего Арагорн быстро увёл хоббитов с Амон Сул далее в сторону Ривенделла.

Амон Хен

Амон Хен (синд. Amon Hen, в переводе с синдарина — «холм зрения») — невысокая гора, расположенная на западном берегу Андуина, в южной оконечности длинного озера Нен Хитоэль, над водопадами Раурос. Амон Хен являлся одной из трёх вершин Рауроса, двумя другими были Амон Лав («холм уха») и Тол Брандир, остров на Андуине, расположенный между двумя холмами. На Амон Хен располагалось Кресло Зрения, служившее пунктом наблюдения за южными границами Гондора. Оно было построено в ранний период гондорской истории, возможно, даже ещё во Вторую Эпоху.

В книге «Братство Кольца» описано путешествие Братства вниз по Андуину из Лотлориэна до Амон Хен, где Братство распалось: Боромир попытался силой отобрать у Фродо Бэггинса Кольцо Всевластья (однако хоббиту удалось бежать) и вскоре после этого был убит, защищая Мерри и Пиппина от орков, посланных Саруманом для захвата Кольца. Орки в итоге захватили Мерри и Пиппина в плен и потащили их в Изенгард. Фродо же после бегства от Боромира поднялся на Амон Хен и сел в Кресло Зрения, не снимая Кольца, благодаря чему смог увидеть местность на сотни миль вокруг точки наблюдения. Именно оттуда вскоре после этого Фродо и Сэм пересекли на лодке Андуин, направляясь на восток, в сторону Мордора; остальные члены Братства бросились преследовать орков Сарумана для спасения Мерри и Пиппина.

Амон Эреб

Амон Эреб (синд. Amon Ereb, в переводе с синдарина — «одинокий холм») — широкий, пологий холм между Рамдалом и рекой Гелион, который доминировал над южными равнинами Восточного Белерианда. Как высочайшая точка этого региона и самая восточная вершина Андрама, стоявшая отдельно от других, холм имел огромную стратегическую значимость, поскольку охранял восточный проход вокруг длинной гряды Андрама в южные части Белерианда и северную часть Таур-им-Дуинат.

Именно здесь Дэнетор, владыка нандор, погиб в Первой Битве Войн Белерианда против орков, а много позже Карантир укрепил холм, чтобы прикрывать свой отход на юг после Дагор Браголлах. Сыновья Феанора отошли на этот холм после Нирнаэт Арноэдиад.

Также кратко холм назывался просто «Эреб».

Амон Этир

Амон Этир (синд. Amon Ethir, в переводе с синдарина — «холм наблюдателей») — искусственный холм, насыпанный эльфами Финрода на широкой равнине Талат Дирнен, примерно в лиге (около 5 км) к востоку от Врат Нарготронда, над рекой Нарог. С течением времени склоны его поросли деревьями, но с его голой вершины наблюдатели Нарготронда могли следить за окрестными землями ясным взором эльфов, от чего холм и получил своё название.

После разорения Нарготронда холм всё ещё стоял, и именно там Ниэнор встретила дракона Глаурунга. Погрузив все окрестные земли в густой зловонный туман, дракон поджидал её на холме, остававшемся единственной точкой, возвышавшейся над местностью, а встретив, наслал на Ниэнор заклятие забвения.

Андрам

Андрам (синд. Andram, в переводе с синдарина — «длинная стена») — длинная гряда холмов, проходившая через Белерианд, от Нарготронда и Врат Сириона на западе до Рамдала («конца стены») на востоке. Обозначала границу резкого падения высоты земель Белерианда.

На самом восточном краю гряды стоял Амон Эреб, который обычно не рассматривался как часть Андрама.

Андрот

Андрот (синд. Androth) — система пещер в горах Митрим. После Нирнаэт Арноэдиад некоторые из синдар и эдайн, пережившие битву, укрылись в этих пещерах. Туор был воспитан эльфами Андрота.

Араман

Араман (кв. Araman, в переводе с квенья — «вне Амана») — северное побережье Амана, расположенное севернее Валинора, лежавшее с внешней стороны гор Пелори. Это была безлюдная, гористая, ледяная пустыня (возможно, тундра). К северу от Арамана лежала ледяная пустыня Хэлкараксэ, соединявшая Аман с Белериандом; этим путём воспользовались для бегства Мелькор и Унголиант, а впоследствии — для похода в Средиземье — эльфы-нолдор (отряд, возглавляемый Финголфином).

Ард-гален

Ард-гален (синд. Ard-galen, в переводе с синдарина — «зелёная местность», впоследствии Анфауглит (синд. Anfauglith)) — широкая зелёная равнина, лежавшая к северу от нагорья Дортонион и к югу от крепости Моргота Ангбанд в Железных горах в Первую Эпоху.

В первые дни после восхода Солнца Ард-гален был зелёной равниной, богатой травой, простиравшейся от Хитлума и Эред Ветрин на западе до Эред Луин на востоке, и поднимавшейся на возвышенности Дортониона на юге. Однако равнину опустошили реки пламени и ядовитых газов, выпущенные из Ангбанда в Дагор Браголлах, и после этого её назвали Анфауглит — «удушливая пыль».

Пятая битва Войн Белерианда, Нирнаэт Арноэдиад (Битва бессчётных слёз) происходила на этой равнине, и тела павших в ней были собраны в курган посередине Анфауглита, получивший от эльфов название Хауд-эн-Нденгин (синд. Haudh-en-Ndengin), «курган убитых» и Хауд-эн Нирнаэт (синд. Haudh-en-Nirnaeth), «курган слёз». На этом кургане (и более нигде на Анфауглите) снова стала расти трава.

Как и все остальные земли Белерианда, Анфауглит ушёл под воду после Войны Гнева в конце Первой Эпохи.

Аскар

Аскар (синд. Ascar, в переводе с синдарина — «рвущийся, неистовый») — река в Оссирианде. Аскар был самым северным притоком Гелиона и второй рекой Оссирианда. После разграбления Дориата гномами Берен Эрхамион напал на войско грабителей у Аскара и разгромил их. После того, как в реке утонули сокровища Дориата, её назвали Ратлориэль (синд. Rathlóriel), что означает «золотое дно».

Б

Балар (залив)

Залив Балар (англ. Bay of Balar) — залив моря Белегаэр к югу от Белерианда, питаемый рекой Сирион. Предположительно образовался в результате катаклизмов, сопровождавших войну Валар с Мелькором задолго до начала записи исторических событий. Также имя Балар носит большой остров в этом заливе.

Название напоминает о Валар (и Майар), особенно Оссэ, которые ассоциировались с областями континентального шельфа Средиземья.

Балар (остров)

Остров Балар (англ. Isle of Balar) — остров в одноимённом в заливе к югу от Белерианда, на котором располагался лагерь беженцев из числа эльдар и эдайн. Согласно легенде, остров был северным концом Тол Эрессеа, который отломился, когда Ульмо переправлял эльдар в Аман.

Барад Нимрас

Барад Нимрас (синд. Barad Nimras, в переводе с синдарина — «башня белого рога») — башня, построенная Финродом в Фаласе, между гаванями Бритомбар и Эгларест. Использовалась для наблюдения и предупреждения возможного нападения Моргота с моря.

Барад Эйтель

Барад Эйтель (синд. Barad Eithel, в переводе с синдарина — «башня у истока») — крепость Финголфина. Располагалась у восточного подножия Эред Ветрин, у истока реки Сирион.

Башня Дурина

Башня Дурина (англ. Durin's Tower) — башня, стоявшая на пике Келебдила над Казад-Думом, где Гэндальф победил Погибель Дурина. К ней можно было добраться только по длиннейшей Бесконечной Лестнице, которая начиналась глубоко в шахтах под горой.

Белегаэр

Белегаэр (синд. Belegaer, в переводе с синдарина — «великое море», на квенья — Алатайрэ (кв. Alatairë)) — море Арды, находящееся к западу от Средиземья. Также называлось Великим Морем (англ. Great Sea) и Разделяющим Морем (англ. Sundering Seas).

До Второй Эпохи Белегаэр пролегал от Врат Ильмена на крайнем севере (где ледяной мост, известный как Хэлкараксэ, соединял Средиземье и Аман) до крайнего юга, где он также соединялся с Ильменом и замерзал. На севере Белегаэр был уже, чем на юге, а самая широкая его часть располагалась вблизи экватора Арды.

Полный размер Белегаэра после Акаллабет никогда не был полностью ясен, однако в любом случае на севере он заходил достаточно далеко, чтобы быть покрытым вечными льдами, равно как и на юг.

Название «Белегаэр» на синдарине состоит из двух частей: Белег («сильный») и Аэр, или Эар («море») — ср., к примеру, «Эарендил» — «любящий море».

До конца Второй Эпохи континент Аман, место обитания Валар, формировал западный берег Белегаэра. До разрушения Белерианда в конце Первой Эпохи море было узким и замерзшим на севере, формируя пролив Хэлкараксэ, «скрежещущий лед». В то время было возможно добраться из Амана в Средиземье пешком (хотя и с огромными усилиями), что и проделали Финголфин и его народ при исходе из Валинора[5].

После Войны Гнева Белегаэр расширился за счет затопления значительной части Средиземья. В ходе Акаллабет во Второй Эпохе моря были «закольцованы», а мир сделан круглым. Аман был изъят из мира, Белегаэр омывал «новые земли», и только избранные могли найти Прямой Путь в Валинор. Новые западные берега Белегаэра никогда не описывались Толкином, хотя существуют указания на то, что потомки беженцев из Нуменора достигали их, пытаясь достичь Валинора.

Белфалас

Белые горы

Белые горы (англ. White Mountains, приблизительный перевод синдаринского названия Эред Нимраис — «горы белых пиков») — горная цепь на западе Средиземья, получившая название по ледникам на её высочайших вершинах. Цепь тянется в основном с запада на восток, но имеет также северное ответвление, которое отделялось от основной цепи Хитаэглир (Мглистых гор) Вратами Рохана.

Даже в таких южных регионах, как Гондор и Рохан, на вершинах Белых гор снег лежал даже летом, что, скорее всего, означало их значительную высоту. Перевалов через горную цепь не было. Тропы Мёртвых проходили под ними, но только очень отважные (или безрассудные) когда-либо пробовали пройти по ним.

Белые горы формировали северную границу Гондора и южную — Рохана, за исключением их восточной части, где к северу от гор располагалась гондорская провинция Анориэн.

Берендуин

Берендуин (синд. Baranduin, более точное произношение — Барандуин, также известен как Брендивайн; в переводе с синдарина — «золотисто-коричневая река») — четвёртая по длине река Средиземья (после Андуина, Келдуина (Бегущей) и Гватло/Митейтеля). Вытекая из озера Эвендим в северном Эриадоре, Берендуин проходил по восточным окрестностям Шира, формируя его восточную границу (кроме Бэкланда, лежавшего между рекой и Старым лесом). Единственными местами переправы через Берендуин в Шире являлись Брендивайнский мост (англ. Brandywine Bridge), изначально Мост Каменных Луков (англ. Bridge of Stonebows), на Восточной дороге, Брендинорский паром и Сарнский брод в Южной Чети. Обходя Старый лес с юга, река пересекала Сарнский брод и текла на север через заброшенную область Минхириат, после чего впадала в море Белегаэр к северу от лесистой области Эрин Ворн.

Обыгрывая синдаринское название реки, ширские хоббиты в своё время назвали её Бранда-нин (англ. Branda-nîn), что значит «приграничная вода» на изначальном хоббитском диалекте вестрона. Затем уже и это название было, в свою очередь, обыграно и превращено в Бральда-хим (англ. Bralda-hîm), обозначающее «крепкое пиво» (по цвету воды в реке), что Толкин транслировал на английский как Брендивайн, в значении «коньячное вино».

Для ширских хоббитов Брендивайн был границей между известным и неизведанным, и даже те, кто жил в Бэкланде прямо на противоположном берегу реки, воспринимались как «странные».

Притоков Берендуина Толкином не описано, за исключением тех, которые находились в Шире или недалеко от него: Водья (англ. The Water) — в центральном Шире, текла с северо-запада; Левкойный Ручей (англ. Stockbrook), вытекавший из Залесья; Ширборн (англ. Shirebourne) — вытекал из края Зелёных Холмов, в него впадал Чертополоховый Ручей (англ. Thistle Brook); и Ивлинка (англ. Withywindle) из Старого Леса. Чуть выше по течению, чем Брендивайнский мост, находился Ременный остров (англ. Girdley Island).

Бесконечная Лестница

Бесконечная Лестница (англ. Endless Stair) — лестница, которая вела из самой глубокой шахты Мории на вершину Келебдила. Бесконечная Лестница имела такой легендарный статус среди гномов, что некоторые считали её вымышленной, однако Гэндальф подтвердил её существование Гимли, когда рассказывал о своей битве с Погибелью Дурина (балрогом). Башня Дурина и верхняя часть лестницы были уничтожены в этой схватке. Высота лестницы неизвестна, но Гэндальф говорил, что она состояла из множества ступеней, вившихся непрерывающейся спиралью[6]. Лестница должна была иметь воистину баснословные пропорции, поскольку позволила Гэндальфу и балрогу взойти от подземного озера, находившегося на дне пропасти, на несколько тысяч футов до вершины одной из высочайших гор Средиземья.

Бретиль

Бретиль (синд. Brethil) — лесной массив на границе Дортониона, изначально бывший частью Дориата. Именно в Бретиль переселился Дом Халет из своего предыдущего места обитания, располагавшегося к востоку от реки Гелион. Некоторые из друэдайн также обитали в Бретиле.

Основной приметой леса был холм Амон Обел, на котором стоял Эфель Брандир (синд. Ephel Brandir), главное поселение халадинов. Также через весь лес протекала река Тейглин.

Бритиах

Бритиах (синд. Brithiach) — единственный брод через реку Сирион к югу от Топей Серех. Дорога из Нан Дунгортеб и Димбара пересекала Сирион по этому броду к северу от леса Бретиль.

Бруинен

Бруинен (синд. Bruinen, также — Гремячая (англ. Loudwater), в переводе с синдарина — «громкая вода») — река в Западном Средиземье, основной приток Митейтеля (Седонны). Бруинен начинался слиянием двух рек во Мглистых горах (один из них начинался у Высокого перевала, где позднее был выкопан Город Гоблинов). Река формировала южную границу королевства Арнор, а позднее — княжества Рудаур, к югу от Эрегиона. Южный рукав Бруинена протекал через глубокую долину, где Элронд основал убежище Имладрис, или Ривенделл (при этом Элронд обладал способностью отчасти контролировать реку).

Переправиться через Бруинен можно было только в одном месте — по броду недалеко от Ривенделла. Этот брод, и вся река вместе с ним, назывался Краем Неосвоенного (англ. Edge of the Wild).

Когда Торин Дубощит и его отряд шли на завоевание Эребора, они перешли через Бруинен после приключения с троллями, направляясь в Ривенделл на отдых. В начале Войны Кольца Фродо Бэггинс был отнесён на коне Глорфиндела к броду через Бруинен, при этом на его плечах висела погоня Чёрных Всадников. У этого брода опасно раненый Фродо выстоял в поединке с Королём-чародеем Ангмара. Соблазн захватить Фродо заманил назгулов в реку, после чего Элронд и Гэндальф Серый выпустили на волю гигантскую массу воды Бруинена, магией Гэндальфа облечённой в форму огромных коней, а Глорфиндел и Арагорн загнали их в реку. Этот потоп погубил лошадей Чёрных Всадников и тем самым временно нейтрализовал их.

Бурые земли

Бурые земли (англ. Brown Lands) — регион, расположенный на восточном берегу Андуина, между Лихолесьем и Мордором. В Первую Эпоху Жёны энтов обосновались там и разбили свои сады, а также учили людей, живших там, сельскому хозяйству. Сады Жён энтов, как тогда называлась эта местность, существовали ещё очень долго, вплоть до Второй Эпохи, когда Саурон, за некоторое время перед Битвой при Дагорладе, не выжег всю местность, после чего она и стала именоваться Бурыми землями. Древобород, однако, был уверен, что Жёны энтов не были полностью уничтожены, а лишь «потерялись»; их окончательная участь остается загадкой.

Бурые земли описываются как выжженные, будто бы огнём, без единого зелёного растения. В «Братстве Кольца» Братство проходит мимо этой области в эльфийских лодках, плывя вниз по Андуину. Интересно, что примечательное знание Арагорном географии и истории подводит его в данном случае: он «не может сказать», что «так выжгло» этот регион[7].

В

Врата Рохана

Врата Рохана (англ. Gap of Rohan, также переводилась как Грива Рохана, Врата Ристании) — разрыв между Мглистыми горами и Белыми горами (Эред Нимраис).

Через Врата Рохана протекали реки Изен и Адорн, которые формировали эффективную границу королевства Рохан. Рохан ранее был известен как Каленардон, соответственно, и Врата Рохана ранее назывались Вратами Каленардона. Треугольник между реками Изен и Адорн и Белыми горами был территорией, оспариваемой рохиррим и дунландцами.

Древняя Большая Дорога, соединявшая королевства Арнор и Гондор, проходила через Врата, пересекая Изен у Изенских Бродов.

Проход через Врата контролировался крепостью Ангреност, или Изенгард, которой во 2-й половине Третьей Эпохи владел Саруман.

В ходе Войны Кольца Братство Кольца решило не идти через Врата Рохана, поскольку они знали о союзе Сарумана с Сауроном, и вместо этого пошли через Морию.

Рохиррим участвовали в нескольких битвах с дунландцами и орками Сарумана, проходившими во Вратах Рохана. Во время одной из таких битв Теодред, сын короля Теодена, был смертельно ранен.

Г

Гватло

Гватло (синд. Gwathló, или Серый поток (англ. Greyflood)) — река в среднем Эриадоре[8].

Синдаринское слово «Гватло» было позаимствовано от названия «Гватир» (англ. Gwathir), данного реке нуменорцами во Вторую Эпоху, что переводится как «тенистая река». Река была названа так, поскольку во всём своём течении протекала через густейшие леса, в древности покрывавшие Минхириат на севере и Энедвайт на юге. Гватло была одной из рек, которой было дано и адунайское название: Агатуруш (англ. Agathurush)[9].

Гватло была достаточно широкой, чтобы быть судоходной на всём протяжении до места впадения её притока Гландуина. Саму реку формировали Гландуин и Митейтель, которые, сливаясь, формировали болотистую местность Нин-ин-Эильф (синд. Nîn-in-Eilph), или Лебедянь (англ. Swanfleet).

Когда нуменорские «морские короли» начали требовать всё больше дерева для постройки своих кораблей, нуменорцы выстроили на Гватло порт-крепость Лонд Даэр, или Лонд Даэр Энед. В результате промысла окрестные земли быстро лишались лесов, а к началу Третьей Эпохи все леса вообще исчезли.

В конце Второй Эпохи и начале Третьей Гватло служила границей между королевствами Арнор и Гондор, а на месте, где Старая Южная дорога пересекала реку (будучи единственным её пересечением в нижнем течении), был построен огромный гондорский северный аванпост — Тарбад. Однако к концу Третьей Эпохи Гондор отступил далеко на юг, а Арнор был уничтожен. Тарбад и его огромный мост через Гватло был оставлен и разрушился, а реку стало необходимо пересекать у руин Тарбада по опасному броду.

Гинглит

Гинглит (синд. Ginglith) — река в Белерианде, приток Нарога. Исток Гинглита находился в лесу Нуат (синд. Núath), рядом с Эред Ветрин, на севере Западного Белерианда. Пройдя земли Тумхалад, Гинглит впадал в Нарог примерно в 50 нуменорских милях к северу от Нарготронда.

Гландуин

Гландуин (синд. Glanduin, в переводе с синдарина — «пограничная река») — река в Эриадоре, одна из составляющих реки Гватло. Гландуин был южной границей эльфийского государства Эрегион, а позднее — королевства Арнор.

Начинаясь во Мглистых горах к югу от Мории, он протекал на запад — северо-запад, пока в него не впадал Сираннон недалеко от места, где ранее находилась столица Эрегиона, Ост-ин-Эдиль. Ниже по течению Гландуин впадал в Лебедянь (англ. Swanfleet), обширные болота к северо-востоку от Тарбада, откуда вытекала Гватло.

На некоторых картах Средиземья название «река Лебедянь» ошибочно присвоено Гландуину или даже Изену, но в реальности название «Лебедянь» относилось только к болотам[9][10].

Горгорот

Горгорот (синд. Gorgoroth, в переводе с синдарина — «ужас») — плато в северо-западном Мордоре, в середине которого возвышался вулкан Ородруин. К северо-востоку от Ородруина, на отроге Эред Литуи, Саурон построил свою крепость — Барад-дур. В ходе Войны Кольца Горгорот был местом расположения шахт и кузниц, производивших оружие и доспехи для армий Мордора. Плато было покрыто вулканическим пеплом, соответственно, на нём практически ничего не росло. Постройка поселений и проживание там были невозможными.

Такое же название было в своё время дано горной цепи в Белерианде (Эред Горгорот).

Грам (гора)

Гора Грам (англ. Mount Gram) — гора в северном Эриадоре; точное место её расположение неизвестно, однако возможно, что она располагалась в Эттенмурсе, или в Ангмарских горах, или где-то ещё в северной части Мглистых гор. Была населена гоблинами, армия которых однажды напала на хоббитов в Шире.

Д

Дагорлад

Дагорлад (синд. Dagorlad, в переводе с синдарина — «равнина битвы») — огромная безлесная открытая равнина между Эмин Муйл и Кирит Горгор. Название происходит от Битвы при Дагорладе, в которой участвовали силы Саурона и Последний союз эльфов и людей в конце Второй Эпохи. Тела погибших разлагались, однако со временем часть поля превратилась в болота, Мёртвые Топи, где можно было увидеть лица павших.

Позже, в Третью Эпоху, Дагорлад был местом многих битв между Гондором и различными армиями истерлингов, включая Битву при Моранноне. Бесчисленные битвы двух эпох превратили Дагорлад в безлюдную пустыню, загрязнённую и нездоровую, с лужами ядовитой жижи и курганами из выжженной земли.

Двиморберг

Двиморберг (англ. Dwimorberg, в переводе с роханского — «гора призраков») — горная вершина в Белых горах, расположенная в начале долины Хэрроудейл. Параллельно самой горе Двиморберг, на скале с восточной стороны долины, был расположен Дунхарг. За Дунхаргом располагался хвойный лес, называвшийся Димхольт.

В Димхольте была небольшая узкая долина, в которой стоял камень, обозначавший вход на Тропы Мёртвых, где обитали неупокоенные духи горцев-клятвопреступников. После того, как Арагорн освободил духов от их клятвы, Двиморберг перестал служить им приютом и стал безопасным.

Димбар

Димбар (синд. Dimbar) — пустошь на севере Белерианда, лежащая между лесами Бретиля на западе и Нелдоретом на востоке.

Долгое озеро

Долгое озеро (англ. Long Lake) — озеро, расположенное в месте слияния Лесной реки и северных плёсов Келдуина к югу от Эребора. Озеро получило своё название из-за того, что его длина с севера на юг больше, чем с запада на восток (стоя на западном берегу, куда впадала Лесная река, восточный берег был еле виден, а северный и южный — не видны совсем). Озеро в виде водопада на его южном конце низвергалось в Келдуин, который, в свою очередь, впадал во внутреннее море Рун. Город Эсгарот был полностью построен на самом озере, которое, таким образом, представляло его естественный защитный барьер. Эсгарот был построен очень близко к месту впадения Лесной реки, но был защищён от течения выступающей частью скалы. Внутренние течения в озере были спокойными, что способствовало судоходству.

Дорвинион

Дорвинион (синд. Dorwinion) — земли, располагавшиеся на северо-западном побережье моря Рун. В первую очередь эта территория славиться своими плодородными почвами, виноградниками и вином, которое находилось в почете у королей Гондора и всего Средиземья. По совету Толкина на карте Средиземья художницы Паулины Бейнс лежащим в конце рек Карнен и Келдуин, и с тех пор так и изображался на других картах. Возможно, Дорвинион был частью Гондора в течение нескольких столетий в начале Третьей Эпохи. В время Войны Кольца территории Дорвиниона довольно быстро были отрезаны от Гондора истерлингами Рун. Тем не менее, регион не пришел в упадок, ведь Дорвинион являлся постоянным поставщиком вин в соседние союзные города Дейл и Эсгарот, а также в Лихолесье, доступ к которым оставался открытым. Именно эльфы Лихолесья в произведении «Хоббит, или Туда и обратно» пьют вино «из южных земель», а в бочках из-под этого вина гномы и Бильбо попадают в Эсгарот. По этому маршруту можно предположить, что процесс транспортировки вина из Дорвиниона в остальные области Средиземья происходил при помощи рек и речного транспорта.

Дортонион

Дортонион (синд. Dorthonion, в переводе с синдарина — «страна сосен», позднее Таур-ну-Фуин (синд. Taur-nu-Fuin), «лес мрака ночи») — в Первую Эпоху нагорье, находившееся на севере Белерианда к югу от равнины Ард-Гален (позднее — Анфауглит), которая лежала у подножия твердыни Моргота, Ангбанда, и горной системы Тангородрим.

Дортонион служил сценой для приключений и опасностей, пережитых многими основными персонажами нескольких книг Толкина и прочих работ, таких, как «Сильмариллион», «Баллады Белерианда» и, с самого недавнего времени, — «Дети Хурина». Так же, как и прочие великие леса в легендариуме Толкина (Лихолесье, Фангорн и Лориэн), Дортонион был важным местом перемещения героев в вымышленной истории Средиземья и местом героических подвигов таких персонажей, как Берен, Лютиэн, Белег и Турин Турамбар.

С востока на запад Дортонион тянулся на шестьдесят лиг. К северу высота его его постепенно увеличивалась, а на склонах этих гор росли густые сосновые леса (так же, как и на западных склонах над Ущельем Сириона). Большая часть Дортониона представляла собой нагорье с голыми скалистыми пиками, возвышающимися на большие высоты, нежели вершины близлежащих Эред Ветрин (Гор Мрака). Эред Горгорот (Горы Ужаса) формировали южную границу Дортониона, заворачивая к югу с восточной стороны нагорья и формируя Ущелье Аглон между Дортонионом и холмами Химринг. На юге и западе Дортониона находились Эхориат (Окружные горы), окружавшие скрытое королевство Гондолин. Между собственно Дортонионом и Эхориат лежало ущелье Анах.

Первоначально Дортонионом правили Ангрод и Аэгнор, двое сыновей Финарфина, под властью своего старшего брата Финрода. Северо-западная часть Дортониона, Ладрос, была отдана Боромиру из Дома Беора как вассальное владение (около 350 г.) и управлялась его потомками.

В Дагор Браголлах Дортонион был основным театром военных действий, поскольку Моргот сконцентрировался на его завоевании. Ангрод и Аэгнор были убиты вместе с большинством их подданных, включая Бреголаса, в то время — Владыку Ладроса, и практически всех воинов из его Дома, и Дортонион был захвачен. Брат Бреголаса, Барахир, остался в Дортонионе, возглавляя отряд партизан, противостоявших Морготу, отступив в высокие горы Ладроса. Сосновые леса под влиянием Моргота постепенно стали тёмными и опасными и были названы Таур-ну-Фуин («Лес под мраком ночи»). Говорили, что лес этот проклят и что любой, попавший в него, будет схвачен и пропадёт навсегда, либо сойдёт с ума от ужаса. Когда силы Барахира были оттеснены, а Дортонион всё больше и больше подпадал под власть Моргота (процесс этот продолжался несколько лет), название «Таур-ну-Фуин» всё больше применялось ко всему нагорью в целом.

Объединённые силы под командованием Маэдроса отвоевали Дортонион незадолго до Нирнаэт Арноэдиад (в результате этой битвы Моргот вновь захватил его, теперь уже окончательно).

Вместе с прочими землями к западу от Эред Луин Таур-ну-Фуин был по большей части уничтожен в Войне Гнева в конце Первой Эпохи. Его самые высокие вершины уцелели в виде острова Тол Фуин (Остров ночи), являвшегося частью западных островов[11].

Друадан

Друадан, или Лес Друадан (англ. Drúadan Forest) — сосновые леса, покрывавшие подходы к Белым горам в восточном Анориэне, к югу от Великой Западной Дороги. Название, являющееся частью перевода синдаринского Тавар-ин-Друэдайн (синд. Tawar-in-Drúedain), происходит от факта обитания в этом лесу друэдайн, или дикарей, которые жили там начиная с Первой Эпохи и сторонились нуменорцев. После коронации Арагорн сделал лес независимым государством под протекторатом Гондора.

Дунланд

Дунланд (англ. Dunland) — местность на северо-западе Средиземья, страна людей, называвшихся дунландцами (англ. Dunlendings). Эти люди были высокими, смуглыми и темноволосыми и являлись традиционными врагами рохиррим: они завидовали богатству Рохана, сами при этом живя на границе с ним. Во время Войны Кольца Саруман убедил их совершить вторжение в Рохан совместно с силами Изенгарда.

Ж

Железные Холмы

Железные Холмы (англ. Iron Hills, вариант перевода — Рудный Кряж) — горный хребет на севере Средиземья, расположенный к северо-востоку от Эребора. В этих горах, как сообщает Алая Книга, было много железа, но золота в них так и не нашли, сколько ни искали.

Около 2590 года Третьей Эпохи в эти горы переселились гномы из рода Дурина. Они обитали там до 2941 года Т. Э., точнее, до Битвы Пяти Воинств, после которой Даин II Железностоп, предводитель гномов с Железных Холмов, стал правителем возрождённого Подгорного королевства. После этого в хрониках Железные Холмы более не упоминаются.

В Железных Холмах берет начало река Карнен.

З

Зачарованная река

Зачарованная река (англ. Enchanted River) — тёмная река, на которую было наложено заклятье сна, протекавшая в Лихолесье. Исток её находился в Горах Лихолесья, она впадала в Лесную реку у пещер Трандуила. В «Хоббите» эта река стала препятствием для похода отряда Торина Дубощита.

В Первую Эпоху Эсгалдуин в Дориате также называли Зачарованной рекой.

И

Ивлинка

Ивлинка (англ. Withywindle, вариант перевода — Ветлянка) — река в Старом лесу, приток Берендуина. Вытекала с Могильников, протекала мимо дома Тома Бомбадила и Златеники в Старом лесу и впадала затем в Бредивайн. Оригинальное английское название буквально означает «ивовая корзина» (англ. withy, «ива» + англ. windle, «корзина»).

Изен

Изен (англ. Isen; правильно читается [а́йзен]; на синдарине — Ангрен (Железная)) — река в Западном Средиземье. Её исток находился в южной части Мглистых гор, далее она протекала в южном направлении через крепость Изенгард (или Ангреност) к Белым горам, где резко сворачивала на запад и впадала в море Белегаэр. Длина реки составляла 430 нуменорских миль, что делало её восьмой по длине рекой Средиземья.

Изен (Айзен, Исена) обозначает «железо» (ср. немецкое eisen, староанглийское isærn и современное английское iron), соответственно Изенгард (правильнее — Айзенгард) — «железная крепость».

На расстоянии примерно в 150 миль к западу от Врат Рохана в Изен впадал его единственный известный приток, река Адорн.

Изен и Адорн формировали границу королевства Рохан, а треугольник между Изеном, Адорном и Белыми горами был спорной территорией, на которую претендовали и рохиррим, и дунландцы.

Изен можно было пересечь лишь в Изенгарде или по Изенским бродам, где рохиррим участвовали в ряде великих битв против дунландцев и орков Сарумана в конце Третьей Эпохи.

В фильме Питера Джексона Саруман при помощи плотины отвёл Изен от Изенгарда, поскольку он превратил свою крепость в военный завод, и у его северной стены река была запружена. Когда энты атаковали Изенгард, они разрушили плотину и восстановили изначальное течение реки, временно затопив при этом весь Изенгард.

Изенские броды

Изенские броды (англ. Fords of Isen) — переправа на реке Изен, охранявшаяся рохиррим. Будучи единственным переходом через Изен, ведущим в Рохан, броды имели важное стратегическое значение.

В ходе Войны Кольца у Изенских бродов состоялись две битвы между силами Сарумана и рохиррим[12]: 23 февраля 3019 г. Т. Э. и 2 марта 3019 г. Т. Э., общим итогом которых была победа сил Сарумана, смертельное ранение Теодреда и отход остатков сил рохиррим к Хельмовой Пади (впоследствии этих воинов привёл к Хорнбургу Гэндальф в ходе Битвы в Хельмовой Пади).

Ирисные поля

Ирисные поля (англ. Gladden Fields, на синдарине — Лоэг Нинглорон, синд. Loeg Ningloron) — болотистая местность при впадении реки Ирисной в Андуин.

Ирисная (англ. Gladden) — река в Рованионе, называемая на синдарине Нинглор (также Сир Нинглор (синд. Sîr Ninglor), sîr = «поток», ninglor = «водяная лилия, ирис»). Ирисная начиналась слиянием двух безымянных рек во Мглистых горах и текла на восток, впадая в великую реку Андуин и образуя при впадении обширную болотистую дельту (собственно Ирисные поля). У истоков Ирисной находится один из трёх перевалов через Мглистые горы (два других — перевал на Карадрасе и Высокий перевал).

Во 2 году Третьей Эпохи на Ирисных полях Исилдур и три его старших сына (Кирион, Аратан и Элендур) подверглись внезапному нападению орков. Исилдур попытался бежать вплавь, бросившись в Андуин и используя невидимость, которую он приобрёл, надев Кольцо Всевластья. Однако кольцо соскользнуло с пальца Исилдура и упало на дно реки. Исилдур переплыл на противоположный берег Андуина, где был убит орками, поджидавшими там возможных выживших после нападения[13]. Оруженосец Исилдура, Охтар, сумел спасти обломки его меча Нарсила; сыновья Исилдура также погибли в бою. Этот инцидент позже стали известен как «Катастрофа на Ирисных полях».

Там же, через двадцать пять столетий, хоббит Деагол во время рыбной ловли нашёл Кольцо Всевластья в Андуине и был убит своим родственником[14], Смеаголом, который стал созданием, известным людям под именем Голлума (как он стал называть себя сам после изгнания).

К

Кабед-эн-Арас

Кабед-эн-Арас (синд. Cabed-en-Aras, в переводе с синдарина — «прыжок оленя») — глубокая теснина на реке Тейглин непосредственно к северу от места впадения в неё реки Келеброс в лесу Бретиль. «Отвесная скала в сорок футов высотой» лежала на востоке Кабед-эн-Арас, а на другой стороне был «берег несколько менее отвесный и более низкий», и вода «яростно бежала между скал» посередине[15].

Когда дракон Глаурунг выполз из Нарготронда, чтобы напасть на Бретиль, он выбрал прямую дорогу и решил пересечь реку через ущелье, вместо того, чтобы повернуть на Бретильский переход. Этого ожидал Турин Турамбар, который спрятался под южной скалой и ударил дракона в брюхо своим мечом Гуртангом, когда дракон переползал через реку. Смертельно раненый Глаурунг сумел всё-таки переползти на северную сторону, выжигая деревья огнём и проламывая всё на своем пути с обеих сторон. Перед смертью ему удалось довести Ниэнор Ниниэль до самоубийства, и она прыгнула в Тейглин с вершины Кабед-эн-Арас, а вскоре после этого и Турин бросился на меч у края теснины.

После этого никто никогда не смотрел в тьму Кабед-эн-Арас, «ни один зверь или птица не приходили туда, ни одно дерево не росло там; и названо было это место Кабед Наэрамарт (синд. Cabed Naeramarth), „прыжок ужасной судьбы“»[16]. Тело дракона было сожжено людьми Бретиля, и «Поле сожжения» было с тех пор пустынным. На месте смерти Турина был воздвигнут курган, а на него поставлен огромный серый камень, называвшийся «Камнем Несчастных» или «Стоячим Камнем» («Талбором» на языке людей леса). На нём рунами было вырезано:

TÚRIN TURAMBAR DAGNIR GLAURUNGA
NIENOR NÍNIEL

Позже их мать Морвен нашла камень и оставалась рядом с ним до своей смерти. Здесь её нашёл Хурин, её муж, но Морвен умерла в тот же день с заходом солнца. Люди Бретиля похоронили её с западной стороны камня, а к надписи на нём было добавлено: «Здесь лежит также Морвен Эдельвен». Толкин пишет, что «после того дня страх покинул это место, хотя печаль осталась, и было оно всегда безлистным и голым». Однако, пока существовал Белерианд, женщины Бретиля приходили туда отдавать дань памяти и пели о Серой Госпоже, напрасно искавшей своего сына. Также провидец и арфист Бретиля по имени Глируин (синд. Glirhuin) пел, что Камень Несчастных «никогда не будет осквернён Морготом или низвергнут с кургана»[17].

После затопления Белерианда северный край Кабед-эн-Арас, включая Камень, превратился в остров Тол Морвен, один из нескольких островов к западу от побережья Средиземья в более поздних эпохах.

Каир Андрос

Каир Андрос (синд. Cair Andros, вариант перевода — Кеир Андрос) — остров в середине реки Андуин, расположенный примерно в 40 милях (64 км) к северу от Осгилиата. Название его в переводе с синдарина обозначает «корабль длинной пены», поскольку
… остров имел форму огромного корабля с высоким носом, обращённым на север, о который на острых скалах разбивались волны Андуина, создавая белую пену.

— Толкин Дж. Р. Р. Властелин Колец. - Приложение А (iv) (любое издание).

Каир Андрос был одним из двух главных бродов через Андуин (второй располагался в Осгилиате далее к югу). Южнее Осгилиата Андуин становился слишком широким для перехода вброд, а севернее Каир Андроса река превращалась в непроходимые болота в месте, где в неё впадал её приток, Энтова Купель. Таким образом, Каир Андрос имел жизненно важное стратегическое значение в течение многих веков противостояния Гондора и Мордора. Каир Андрос использовался в качестве военного укрепления уже во времена Братоубийственной войны, позже он был снова укреплён для защиты Анориэна, когда Итилиэн был захвачён орками Мордора[18].

Гарнизон Каир Андроса поддерживался в боеспособном состоянии вплоть до Войны Кольца, однако был разгромлен (а остров — захвачен) незадолго до битвы на Пеленнорских полях. Позже Арагорн во время похода к Мораннону послал небольшую группу воинов для освобождения острова. После падения Саурона Каир Андрос использовался как перевалочный пункт во время приготовлений к пиру на Кормалленском поле.

Калакирия

Калаки́рия, или Калаки́рья (кв. Calacirya), или Ущелье света — узкий проход, ведущий сквозь горную цепь Пелори к северу от Таникветиля в Амане в страну Валинор[19].

До создания прохода попасть в Валинор было вообще невозможно, но с прибытием эльфов в Благословенный Край Валар открыли для них узкий проход через горную цепь Пелори. Впоследствии Валар предпочли бы снова полностью закрыть горы, но, заботясь об эльфах, которые хотели видеть звезды, под которыми они пробудились когда-то на берегах Куивиэнен, оставили Калакирию открытой.

Валар также не хотели полностью разделять Ваньяр и Нолдор с Телери, живущими на побережье. Они открыли проход в сплошной стене Пелори, в который и вошли Ваньяр и Нолдор и поселились в городе Тирион на холме Туна, расположенном прямо посередине Калакирии. Телери же предпочли остаться на острове Тол-Эрессеа на гораздо большее время, и даже покинув его, они предпочли не входить в Валинор. Вместо этого они поселились на восточном берегу Амана в вечерней тени Пелори в городе-гавани Альквалондэ.

Карадрас

Карадрас (синд. Caradhras, в переводе с синдарина — «красный рог», в оригинальном тексте также называется Краснорог (англ. Redhorn), на кхуздуле — Баразинбар (англ. Barazinbar)) — один из высочайших пиков Мглистых гор. Карадрас находится над Вратами Краснорога (англ. Redhorn Gate), единственным перевалом через Мглистые горы между Ривенделлом и Вратами Рохана. Также, как и Келебдил с Фануидолом, Карадрас является одной из морийских гор, под которыми был построен великий город гномов Казад-Дум. Ниже уровня снега склоны Карадраса были красноватыми по цвету, что, видимо, и послужило происхождением его названия.

Карадрас — самая северная из морийских гор. Мифриловые шахты, на которых основывалось богатство Казад-Дума, постепенно расширялись в направлении к северу от Карадраса. Именно там шахтеры и обнаружили Проклятие Дурина, балрога Мории.

В течение столетий у Карадраса была недобрая репутация, из-за которой он и заслужил прозвище «Жестокий». Гимли говорил, что Карадрас носил это прозвище ещё до того, как в этих краях стал известен Саурон, и что он одинаково не любит ни эльфов, ни гномов.

Врата Краснорога изначально соединяли бывшее государство нолдор Эрегион на западе с долиной Азанулбизар и далее с долиной Андуина на востоке. После того, как Эрегион был уничтожен в войне эльфов с Сауроном, этот проход в основном использовался эльфами для путешествий между Лориэном и Эриадором. Хоббиты использовали этот перевал при их миграции в Эриадор с Ирисных полей. Врата Краснорога славились коварством и особенно запомнились как место похищения орками жены Элронда Келебриан. Позднее попытка Братства Кольца пройти этим перевалом чуть не закончилась трагически из-за снежного бурана. Кроме самой бури Братству пришлось испытать на себе ужасные звуки ветра и камнепады; также они чуть не попались в ловушку, созданную снежными заносами. Гимли и Арагорн (в меньшей степени — Боромир) приписали эту комбинацию напастей природной «злобности» Карадраса.

В фильме Питера Джексона «злой голос», который слышат члены Братства во время бури, — это Саруман, говорящий на квенья, заклиная Карадрас обрушить свою силу на Братство, в то время как Гэндальф ответным заклинанием призывает его уснуть.

Слово «Карадрас» напоминает греческое слово χαράδρα (хара́дра), означающее «горный поток»[20].

Карнен

Карнен (синд. Carnen, в переводе с синдарина — «красная вода») — река в Рованионе, также называемая Красная (англ. Redwater). Река Карнен протекала на юг, имея исток в Железных холмах, к востоку от Одинокой горы, до впадения в неё Келдуина примерно в 250 милях к югу. Оттуда реки текли как один поток в море Рун через страну Дорвинион.

Королевство Дейл после своего вторичного основания расширилось в область между Келдуином и Карнен. Вполне возможно, что люди Дейла и Эсгарота торговали с лесными эльфами, перевозя товары по этим рекам.

Каррок

Каррок (англ. Carrock) — каменистый островок на верхних подходах к реке Андуин, к северу от Старого брода. В главе № 7 «Хоббита», которая в оригинале называется «Queer lodgings», Гэндальф утверждает, что ступени от основания скалы до её плоской вершины были созданы Беорном и что название «Каррок» придумано им же. Это утверждение — не более, чем лингвистическая шутка Толкина, поскольку «кар» на англо-саксонском языке означает «скала», плюс к этому «каррег» по-ирландски (ирл. Carraig) и по-валлийски (валл. Carreg) также означает «скала».

Келдуин

Келдуин (синд. Celduin, в переводе с синдарина — «бегущая река»), также называлась Бегущая (англ. River Running) — река в Рованионе. Келдуин имел 600 миль в длину и протекал от Одинокой горы на юг через Долгое озеро, где в него впадала Лесная река, и затем через восточные окраины Лихолесья. После этого он поворачивал на юго-восток и протекал через обширные восточные равнины Рованиона до слияния с Карнен. Далее обе реки в виде одного потока делали длинную петлю в юго-восточном направлении и впадали в великое внутреннее море Рун через земли Дорвиниона. На Келдуине ко времени Войны Кольца стояло два торговых города — Дейл, неподалёку от Одинокой Горы, и Эсгарот на Долгом озере. В Дейле проводилась ярмарка, славившаяся на всё Средиземье. Также известно, что у устья Келдуина, в Дорвинионе производилось качественное вино, которое ценил король Трандуил. Известно, что хоббит Бильбо, находясь в Эсгароте в тихую ночь, слышал шум водопадов ниже по течению. Река была судоходна (из текста «Хоббита» известно, что до разорения Дейла Смаугом корабли с воинами иногда доходили до Дейла; также известно, что Бильбо и гномы Торина Дубощита достигли Дейла на кораблях, предоставленных жителями Эсгарота).

Келебдил

Келебдил (синд. Celebdil, на кхуздуле — Зиракзигиль (англ. Zirakzigil), в переводе с синдарина — «среброзуб» (англ. Silvertine)) — горная вершина во Мглистых горах, самая западная[21] из трёх пиков (вместе с Карадрасом и Фануидолом), возвышавшихся над городом гномов Казад-Дум. На вершине Зиракзигиль находилась Башня Дурина; именно в этом месте Гэндальф сражался с балрогом в Битве на вершине.

В письме, написанном в 1968 году, Толкин писал, что ассоциировал швейцарский Зильберхорн, который он видел, стоя лагерем возле Мюррена в 1911 году, со «Среброзубом (Келебдилом) моей мечты»[22].

Келебрант

Келебрант (синд. Celebrant, в переводе с синдарина — «серебряный поток»; на кхуздуле — Кибиль-нала (англ. Kibil-nâla), на вестроне — Серебрень или Серебрянка (англ. Silverlode)) — река в Лотлориэне, начинавшаяся в восточной части Мглистых гор у Восточных врат Мории. Далее протекала через Лотлориэн, где в неё впадала Нимродэль, и в итоге впадала в Андуин. Братство Кольца следовало вдоль Келебранта, проходя из Мории в Лотлориэн.

Келеброс

Келеброс (синд. Celebros, в переводе с синдарина — «серебряная пена») — приток Тейглина, протекавший мимо леса Бретиль. Глаурунг был убит Турином возле места впадения Келеброса в Тейглин; кроме того, Ниэнор Ниниэль покончила жизнь самоубийством, прыгнув в Келеброс (по версии, изложенной в «Войне Самоцветов»[23]).

Керин Амрот

Керин Амрот (синд. Cerin Amroth, в переводе с синдарина — «курган Амрота») — курган, заросший эланором, который находился в середине Лотлориэна. Ранее на этом месте находился дом Амрота (до момента его пропажи без вести). На этом кургане века спустя обручились Арагорн и Арвен, сюда же Арвен пришла умирать после смерти Арагорна.

Кирит Горгор

Кирит Горгор (синд. Cirith Gorgor, в переводе с синдарина — «ущелье ужаса», на вестроне — «ущелье духов») — главный проход в Мордор в месте, где сходятся горные цепи Эред Литуи и Эфель Дуат. Кирит Горгор защищали Чёрные Ворота и охраняли две башни — Кархост и Нархост, называемые Клыками Мордора.

Клыки Мордора

Клыки Мордора, или Башни клыков (англ. Teeth of Mordor, англ. Towers of the Teeth) — две башни, расположенные по обе стороны от Чёрных Ворот Мордора. Башни (известные под собственными именами Кархост и Нархост) изначально были построены людьми Гондора после поражения Саурона во Второй Эпохе для охраны входа в Мордор, но позже, уже в Третьей Эпохе, были захвачены Сауроном. К этому времени башни уже были заброшены (видимо, это произошло после поражения короля Ондогера в 1944 г. Т. Э. от Людей Повозок, поскольку легенды гласят, что до этой битвы в башнях находился гарнизон).

В произведениях Толкина точно не указано, какая из башен находилась с какой стороны Мораннона. Однако, судя по всему, Кархост (синд. Carchost, в переводе с синдарина — «клык-крепость») был с восточной стороны, а Нархост (синд. Narchost, в переводе с синдарина — «крепость огня») — с западной. Башни были уничтожены в Войне Кольца одновременно с поражением и развоплощением Саурона, последовавшим за уничтожением Кольца Всевластья. Их разрушение показано в фильме Питера Джексона «Возвращение короля».

Кормаллен

Кормаллен (синд. Cormallen) — широкое зелёное поле в Итилиэне, недалеко от Хеннет Аннун, где проводились празднества по поводу окончательного разгрома Саурона[24]. Согласно Кристоферу Толкину, название обозначает «золотой круг» и происходит от деревьев кулумальда, окружавших поле[25].

Криссаэгрим

Криссаэгрим (синд. Crissaegrim, в переводе с синдарина — «горные вершины с расселинами») — часть южной цепи Эхориата, окружных гор Гондолина. В этой области жили великие орлы Торондора. Оттуда они следили за шпионами Моргота в долине Сириона.

В произведениях Толкина Криссаэгрим обычно называется «расселиной орлов» (англ. Eagles' Cleft) или «обиталищем орлов» (англ. Abode of Eagles).

Куивиэнен

Кханд

Кханд (англ. Khand) — земля, лежавшая к юго-востоку от Мордора и к востоку от Ближнего Харада. В произведениях Толкина об этой стране и её людях сказано очень немного. Она была родиной варьягов Кханда — воинов, поверхностно упомянутых в тексте с очень небольшими пояснениями. Алфавитный указатель к томам VIII и XII «Истории Средиземья», предположительно, по решению Кристофера Толкина, толкует слово «варьяги» как «народ Кханда».

Кханд находился под влиянием Мордора и упоминается дважды в повествовании Толкина об истории Гондора: в 1944 году Третьей Эпохи, когда варьяги вместе с Людьми Повозок напали на Гондор[18], а также позже, когда в ходе Войны Кольца они сражались и погибали на Пеленнорских полях.

Кхелед-зарам

Кхелед-зарам (англ. Kheled-zâram, вариант перевода — Келед Зарам) на кхуздуле или Зеркальное (англ. Mirrormere) на вестроне — озеро, расположенное под вратами Казад-Дума. По легендам гномов Народа Дурина, после пробуждения Дурина Бессмертного у горы Гундабад на севере Хитаэглир (Мглистых гор) он шёл на юг, пока не увидел это озеро. Он посмотрел в него, и в отражении увидел над своей головой корону из звёзд. После этого в этом месте он основал Казад-Дум.

Во время событий Войны Кольца Братство Кольца прошло мимо этого озера, покидая Морию. Несмотря на спешку, Гимли не мог пройти мимо, не поглядев в него. Фродо Бэггинс и Сэмуайз Гэмджи присоединились к нему и также увидели корону Дурина.

Л

Ладрос

Ладрос (синд. Ladros) — северо-восточная часть Дортониона. В течение короткого времени Ладрос был вассальным владением Дома Беора, но затем был завоёван Морготом в ходе Дагор Браголлах.

Всего было три владыки Ладроса: Боромир, Брегор и Бреголас. Строго говоря, брат Бреголаса Барахир также был владыкой Ладроса, но он де-факто никогда не правил своим владением, поскольку в то время Моргот захватил Дортонион и Ладрос в ходе Дагор Браголлах, в которой сам Бреголас был убит. Его брат Барахир и его двенадцать верных воинов, включая его сына Берена, стали отверженными в собственной стране и перешли к партизанской войне, нападая на силы Моргота из своего тайного убежища в Таир Аэлуин на южных границах Ладроса. Их предал Горлим Несчастный, и все они были убиты, кроме Берена, который был выслан в дозор и из-за того не ночевал в этом укрытии.

Лесная река

Лесная река (англ. Forest River) — река, протекавшая через северное Лихолесье. Она начиналась в Эред Митрин, далеко на севере, и затем текла на юго-запад, местами петляя, пока не впадала в Зачарованную реку около пещер Трандуила. Оттуда в виде единого потока обе реки текли на восток и впадали в Долгое озеро у Эсгарота, образуя при впадении Долгие болота.

Лимлайт

Лонд Даэр Энед

Лонд Даэр Энед (синд. Lond Daer Enedh, изначально — Виньялондэ (кв. Vinyalondë), в переводе с квенья — «новая гавань») — порт, основанный наследным принцем Нуменора Алдарионом в эстуарии реки Гватло в начале Второй Эпохи[26]. Виньялондэ было первым постоянным поселением нуменорцев в Средиземье. Отсюда Гильдия купцов Алдариона начала вывоз местного строевого леса для нужд судостроительных верфей Нуменора.

Через несколько столетий вырубка леса в близлежащих областях Энедвайт и Минхириат привела к катастрофическим последствиям: местное население (предки дунландцев) разгневалось и начало воевать с нуменорцами со всё возрастающей яростью, несколько раз уничтожив гавань и часто сжигая готовые к отправке запасы древесины в результате мелких точечных набегов.

Ко времени войны эльфов с Сауроном в середине Второй Эпохи эта «новая гавань» превратилась в процветающий город, и в последующую тысячу лет её название было изменено на «Лонд Даэр», «великую гавань»[9]. Под этим именем город стал одним из двух мест высадки нуменорских сил в Эриадоре, использовавшихся для поддержки эльфов примерно в 1700 г. Второй Эпохи.

После войны верфи Лонд Даэр испытывали недостаток в древесине, поскольку силы Саурона сожгли почти все остававшиеся леса в Энедвайте и Минхириате. Исходя из того, что кораблестроение в такой ситуации стало непрактичным, важность Лонд Даэр уменьшилась, а страсть нуменорцев к ещё большей наживе заставила их переключить своё внимание на новые порты на юге, Пеларгир и Умбар. После этого Лонд Даэр был снова переименован: будучи одним из нескольких важных портов Средиземья, он был назван «Лонд Даэр Энед», «великая средняя гавань»[9]. Несмотря на это, Нуменор всё ещё поддерживал судоходство вверх по реке Гватло вплоть до Тарбада.

После падения Нуменора Элендил основал королевство Арнор в землях, расположенных к северу от Лонд Даэр, но порт к тому времени стал ненужным, был заброшен и разрушился. Вместо этого контроль над этой областью осуществлялся из Тарбада. Однако древние руины Лонд Даэр были всё ещё различимы даже в конце Третьей Эпохи; их до сих пор можно найти на картах того времени.

Лосгар

Лосгар (синд. Losgar) — место сожжения кораблей телери Феанором, расположенное в устье фьорда Дренгист.

Лотланн

Лотланн (синд. Lothlann) — «широкая и пустая» равнина на северо-востоке Белерианда, расположенная за Рубежом Маэдроса и Вратами Маглора.

Лун (залив)

Залив Лун (англ. Gulf of Lune) — часть моря Белегаэр, вторгавшаяся через цепь Эред Луин в Эриадор. Залив Лун, названный в честь реки Лун, впадавшей в него, был создан в ходе Войны Гнева, когда был разрушен Белерианд. В центре Оссирианда Белегаэр прорвался через горы и создал залив. Остатки Белерианда к северу от залива стали известны как Форлиндон, а к югу — Харлиндон (Северный и Южный Линдон). В восточной оконечности залива Лун были основаны Серые Гавани, или Митлонд.

Во Вторую Эпоху корабли нуменорцев впервые пришли в залив Лун, чтобы навестить нолдор и синдар в королевстве Гил-Галада, которые остались в Средиземье, а в Третью Эпоху из него на Заокраинный Запад отправлялись корабли эльдар.

Лун (река)

Лун (англ. Lhûn или англ. Lune) — река в Северном Линдоне, впадавшая в залив Лун с образованием длинного фьорда. Основная карта, приложенная к «Властелину Колец» показывает три притока реки Лун: два из них вытекали с Эред Луин, а третья — с холмов Эвендим к северу от Аннуминаса (хотя с самим озером Эвендим у реки Лун связи не было).<br$2 /> В рукописях Толкина, датируемых ок. 1940 года, даётся перевод — «Синяя река». Однако позже этимологии были изменены, значение слова точно неизвестно, но Толкин предполагал, что оно, скорее всего, значит «полноводная река»[27].

М

Маханаксар

Маханаксар (кв. Máhanaxar, в переводе с квенья — «Кольцо Судьбы») — место, где Валар собираются для совместных встреч, советов и судебных заседаний. Оно находится перед золотыми западными вратами Валмара. Слово Маханаксар является, по-видимому, квенийским заимствованием из валарина, как и слово Эзеллохар[28].

Мёртвые Топи

Мёртвые Топи (англ. Dead Marshes, также переводилось как Гиблые Болота или Мертвецкие Болота) — заболоченная часть древнего поля битвы Дагорлад к северо-западу от Мораннона, главного входа в Мордор. На этом месте произошло несколько битв, наиболее значительной из которых была Битва при Дагорладе в конце Второй Эпохи, когда Последний Союз бился с силами Мордора. Битва эта была отмечена великим множеством жертв с обеих сторон — среди эльфов, людей и орков. С течением времени болота начали наползать на части поля битвы и поглощать могилы убитых, лежавших там. Топи также известны как «Болота Мёртвых Лиц»; они описаны в главе «Мёртвые Топи» тома «Две крепости» следующим образом:

…тоскливые и нагоняющие усталость. Холодная, вязкая зима всё ещё висела над этой забытой страной. Единственной зеленью была тина и живые водоросли на тёмной маслянистой поверхности угрюмой воды. Мёртвая трава и гниющий камыш маячили в тумане, как изорванные тени давно забытого лета.

— Толкин Дж. Р. Р. Властелин Колец: том II «Две крепости», книга IV, глава 2 «Мёртвые Топи»

На пути в Мордор, в своём походе к Ородруину для уничтожения Кольца Всевластья, Фродо Бэггинса и Сэмуайза Гэмджи провёл через Топи Голлум. Тела, которые можно было увидеть лежащими в водоёмах Топей, были, скорее всего, нематериальными, а лишь образами тех, кто пал в битве, поскольку Голлум говорит: «Только образы, можно посмотреть, но не потрогать»[29]. Фродо был заворожён похожими на свечи огоньками, которые, казалось, парили над Топями (Голлум называл их «свечами мёртвых»; те, кто подпадал под гипноз этих огней и пытался дотронуться до тел, чаще всего сами тонули в водоёмах и просоединялись к мёртвым[29]). В книге Голлум рассказывает об опасности Сэму, который окликает недвижимого и безжизненного Фродо и выводит его из транса до того, как Фродо успевает коснуться воды.

В письме 1960 года Толкин говорил, что «Мёртвые Топи и подходы к Мораннону обязаны своим появлением Северной Франции после Битвы на Сомме»[30].

Метедрас

Метедрас (синд. Methedras, в переводе с синдарина — «конечный рог») — самый южный пик Мглистых гор, лежавший над Изенгардом в долине Нан Курунир.

Митейтель

Митейтель (синд. Mitheithel, также Седонна (англ. Greyflood), в переводе с синдарина — «серый поток») — великая река в Эриадоре[31]. Вытекала с северной части Мглистых гор, откуда, пройдя через Эттенблат, поворачивала к югу. Восточная дорога пересекала Митейтель у Последнего моста, после которого река сливалась с Бруиненом, формируя Угол. С этого места Митейтель являлся северной границей Эрегиона до впадения в болота Лебедянь, где протекал Гландуин, откуда он становился рекой Гватло.

Минхириат

Минхириат (синд. Minhiriath, в переводе с синдарина — «между рек», соответственно, эльфийский эквивалент слова «Месопотамия») — земли в Эриадоре, расположенные между Мглистыми горами и Эред Луин. У Минхириата не было чёткой границы на севере, но на юге, востоке и западе он был ограничен реками и морем: Берендуином, Седонной и Белегаэром.

Когда в Минхириате по приказу нуменорских «морских королей» началась широкомасштабная вырубка лесов (после VII века Второй Эпохи), жители Минхириата — минхириатрим — стали откровенно враждебно относиться к дунэдайн и начали преследовать последних. Только тем из них, кто «убежал из Минхириата в тёмные леса великого мыса Эрин Ворн»[9], удалось выжить. Многие, если не все, из этих обитателей лесов впоследствии «приветствовали Саурона и надеялись на его победу над Людьми из-за Моря»[9], но им пришлось пережить разочарование — и понять, что они попали в ловушку — после того, как Тёмный Властелин обратил в пепел большую часть оставшихся лесов, а затем потерпел окончательное поражение в 1701 г. В. Э.

В 3320 г. В. Э. Минхириат номинально стал частью вновь основанного королевства Арнор; в это время он представлял собой «землю, бывшую на каждой своей стороне пустыней вдаль и вширь, безлесную и необработанную»[9].

С 861 г. Т. Э. Минхириат вошёл в состав одного из трёх государств, образовавшихся на месте распавшегося Арнора — Кардолана; но разграбление Кардолана Ангмаром в 1409 г. Т. Э., без сомнения, привело к серьёзному падению численности населения всей страны. Ещё более худшим бедствием стало пришествие Великой Чумы в 1636 г. Т. Э., после которой Минхириат был «почти полностью покинут»[9]. После 1975 г. Т. Э., даже несмотря на то, что «некоторые скрытные охотники жили в лесу»[9] в течение Третьей Эпохи (видимо, имеется в виду также и Эрин Ворн), притязания на Минхириат не заявляло ни одно государство.

Хотя во времена Войны Кольца Минхириат и был «до сих пор местами поросший густым лесом»[9], однако, в своё время представляя собой сплошной лесной массив, он нёс на себе шрамы пяти тысяч лет постоянной вырубки деревьев, пожаров и войн.

Что касается населения Минхириата, то прогнозы на сей счёт в легендариуме приводились весьма положительные. Так, при разговоре об Эриадоре (и особенно о землях к югу и западу от Пригорья) с трактирщиком Барлиманом в конце Войны Кольца Гэндальф уверенно предсказывает, что «со временем пустоши перестанут быть таковыми, и будет люди и поля там, где однажды была голая пустыня»[32].

Могильники

Могильники (англ. Barrow-downs, также переводилось как Упокоища, на синдарине — Тирн Гортад (синд. Tyrn Gorthad)) — гряда невысоких холмов к востоку от Шира, за Старым лесом, к западу от деревни Пригорье. Многие из холмов были увенчаны могильными камнями и погребальными курганами (отсюда и название).

Могильники были впервые населены людьми, родственными эдайн, в Первую Эпоху, равно как и холмы Эвендим дальше к северу. Эти люди бежали на запад, когда истерлинги вторглись в Эриадор и прошли далее, в Белерианд, но после того, как они были изгнаны или убиты в Войне Гнева, эдайн вернулись в свои старые жилища[18].

Во Вторую Эпоху численность их сильно возросла, кроме того, в холмах Могильников поселились первые нуменорские переселенцы. Когда Элендил приплыл в Средиземье, территория Могильников была включена в состав королевства Арнор. Курганы Тирн Гортада весьма почитались нуменорцами, поскольку они сразу распознали их как первые захоронения своих предков, умерших задолго до того, как они встретились с эльфами Белерианда.

После распада Арнора в холмах Тирн Гортада находился административный центр княжества Кардолан. После падения Рудаура под ударами Ангмара дунэдайн Кардолана укрепились в Могильниках, но в 1409 г. Т. Э. королевство пало, а Великая Чума 1636 года истребила всех оставшихся дунэдайн, скрывавшихся в Могильниках. В этот момент Король-чародей Ангмара наслал туда Нежить, более известную как умертвия (англ. Barrow-wights). В 1850-х гг. Т. Э. король Артэдайна Аравал пытался заново колонизировать Кардолан, но его попытка провалилась из-за козней Нежити[33].

Путешествуя из Старого леса в Пригорье, Фродо, Сэм, Мерри и Пиппин, проходя через Могильники, попали в ловушку Нежити, возможно, в той же пирамиде из камней, под которой находилась могила последнего князя Кардолана[18]. Их спас Том Бомбадил, а из погребальных сокровищ хоббиты извлекли зачарованные арнорские кинжалы, которые ковались, чтобы уничтожать злых слуг Ангмара(известно что арнорские клинки были единственным оружием, способным отправить в небытие Короля-чародея Ангмара).

Мерри использовал такой кинжал, чтобы помочь в уничтожении Короля-Чародея в Битве на Пеленнорских Полях. Сэм оставил свой рядом с Фродо в Кирит Унгол (но позже получил его назад от Гэндальфа), а Пиппин своим кинжалом убил предводителя троллей в битве у Мораннона.

Мордорские горы

Мордорские горы (англ. Mountains of Mordor) — горы, окружавшие Мордор с трёх сторон: севера, запада и юга, формируя незамкнутый четырёхугольник.

На севере горная цепь называлась Эред Литуи (синд. Ered Lithui), или Пепельные горы (получившие своё название, видимо, от того, что до них долетал вулканический пепел во время извержений Ородруина), на западе (возможно, также и на юге) — Эфель Дуат (синд. Ephel Dúath), или Горы Мрака (буквально — «мрачная ограда»).

В месте, где Эред Литуи и Эфель Дуат смыкались, располагался Мораннон — чёрные ворота Мордора.

Мортонд

Мортонд (синд. Morthond, в переводе с синдарина — «чёрный корень») — река в Гондоре, начинавшаяся на южных склонах горы Двиморберг в конце Троп Мёртвых в Белых горах. Она протекала мимо древней крепости Эрех и Пиннат Гелин. После впадения в него Рингло, Мортонд, в свою очередь, впадал в море близ Эделлонда.

Н

Нан-татрен

Нан-татрен (синд. Nan-tathren, в переводе с синдарина — «долина ив») — область, знаменитая своими цветами, где Нарог впадал в Сирион в Южном Белерианде. На квенье название звучало как Тасаринан и Нан-тасарион; эти названия использовал Древобород в своем песенном повествовании о затопленных землях Белерианда. Эльдар, выжившие при разрушении Гондолина и возглавляемые Туором, временно отдыхали в Нан-татрен на пути к устью Сириона.

Нарог

Нарог (синд. Narog) — главная река Западного Белерианда. Нарог вытекал из Омутов Иврин в Эред Ветрин, следовал на юг, затем — на юго-восток, протекал через теснину через несколько порогов, пересекая холмы Андрам, или Длинную Стену, и впадал в Сирион в Стране Ив Нан-татрен, недалеко от разветвлённой дельты Сириона. Притоками Нарога были Гинглит на севере и Рингвиль в Таур-эн-Фарот.

На западном берегу Нарога, непосредственно к югу от места впадения в него Рингвиля, нолдор и гномами был высечен в камне город Нарготронд, твердыня Финрода Фелагунда.

Находясь в Нарготронде, Турин Турамбар уговорил Ородрета построить мост через Нарог, что привело к падению Нарготронда (так как через этот мост смог вползти в город дракон Глаурунг).

Невраст

Невраст (синд. Nevrast) — прибрежная область на севере Белерианда. На синдарине означает «ближний берег», в противоположность Дальнему Берегу Амана; название «Невраст» изначально применялось ко всем побережьям Белерианда.

Невраст был центром эльфийского королевства Тургона в течение около ста лет (до примерно 125 г. П. Э.), когда его народ начал переселяться в Гондолин. Столицей Тургона (и, похоже, единственным городом Невраста) был Виньямар. После переселения эльфов в Гондолин Невраст никогда не был постоянно заселён и даже полностью заброшен, пока Туор не пришёл туда по зову Ульмо.

Невраст был первой частью Белерианда, где поселились нолдор, однако до их возвращения там уже жили синдар, соответственно, население Невраста вскоре стало весьма смешанным — в гораздо большей степени, чем в других частях Белерианда.

Нелдорет

Нен Гирит

Нен Гирит (синд. Nen Girith, в переводе с синдарина — «дрожащая вода») — водопад-каскад на реке Келеброс, в месте, где она текла под гору и впадала в Тейглин на границах Бретиля. Водопад поднимал в воздух множество брызг, от чего и произошло его первоначальное название Димрост, «дождливая лестница». Над Димростом люди Бретиля построили деревянный мост, пересекавший Келеброс.

С моста открывался обширный вид, включавший даже Ущелья Тейглина, располагавшиеся в двух милях от него. Когда Ниниэль впервые привели в Бретиль, то, оглядев местность с моста, она начала неконтролируемо дрожать — так сильно, что даже название водопада изменили на Нен Гирит. Только позднее выяснилась причина её пророческого страха: ущелья, увиденные ею с моста, впоследствии стали местом её трагической гибели.

Нен Хитоэль

Нен Хитоэль (синд. Nen Hithoel) — большое озеро на реке Андуин посреди нагорья Эмин Муйл, к востоку от Рохана. Размеры озера — примерно 20 миль (32 км) с севера на юг и 10 миль (16 км) с запада на восток. На северных подступах к озеру в правление короля Ромендакила II люди Гондора построили гигантские Столпы Аргоната, чтобы обозначить северную границу своего королевства (однако ко времени Войны Кольца граница значительно отодвинулась к югу). На южной оконечности острова стояли три холма: Амон Хен с Креслом Зрения — на западном берегу Андуина, Амон Лав с Креслом Слуха — на восточном, холм же Тол Брандир представлял собой остров посреди самого озера. Никто никогда не ступал на Тол Брандир из-за сильнейших течений к южной оконечности озера, вызваных сбросом воды из него в водопад Раурос.

Братство Кольца прибыло в Нен Хитоэль 26 февраля 3019 г. Т. Э. и разбило лагерь в Парт Галене, недалеко от Амон Хен. Практически сразу после этого произошли события, повлекшие за собой гибель Боромира и раскол Братства. Фродо и Сэм уплыли на лодке на восточный берег, а Мерри и Пиппина взяли в плен урук-хай, служащие Саруману, и после погребения тела Боромира путём отправления его в эльфийской лодке вниз по Андуину Арагорн, Леголас и Гимли пустились в погоню за урук-хай для спасения пленных хоббитов.

Нимродэль (река)

Нимродэль (синд. Nimrodel) — река в Лотлориэне. Начиналась у подножия Мглистых гор, под вершиной Келебдил, и затем текла через Лотлориэн и впадала в Келебрант. Была названа в честь Нимродэли, возлюбленной короля Амрота, жившей у этой реки.

П

Парт Гален

Парт Гален (синд. Parth Galen, в переводе с синдарина — «зелёный газон», в переводе Григорьевой/Грушецкого — Порт Гален) — зелёная лужайка над водопадом Раурос у подножия Амон Хен. Находилась на западном берегу Нен Хитоэль у его южной оконечности; представлял собой красивую зелёную поляну, снабжаемую водой небольшим родником. Именно здесь произошёл раскол Братства Кольца.

Пелори

Пелори (кв. Pelóri) — горная цепь в Амане, отделяющая внутренние равнины Валинора от Эльдамара и пустынь Араман и Аватар.

Горы были изначально созданы Валар после разрушения Альмарена и Двух Светильников для сокрытия и защиты Валинора от дальнейших нападений Мелькора. Таникветиль является высочайшей вершиной Пелори, на которой расположен трон Манвэ, вторая по высоте гора — Хьярментир[34]. Чертоги Мандоса, вероятно, расположены среди северных отрогов этой горной цепи.

Единственным проходом через Пелори является Калакирия.

Пелори — высочайшие горы в Арде. После бегства Мелькора из Амана они были подняты ещё выше, а их склоны были сделаны совершенно неприступными.

Также Пелори известны как Горы Амана, Защитные Горы и Горная Стена.

Пиннат Гелин

Пиннат Гелин (синд. Pinnath Gelin, в переводе с синдарина — «зелёные хребты») — холмы на востоке Гондора, между Белыми горами и Анфаласом. Перед Битвой на Пеленнорских Полях «три сотни крепких ратников в зелёном» под командованием князя Гирлуина пришли из этой области в Минас Тирит[35].

Поле Келебранта

Поле Келебранта (англ. Field of Celebrant) — равнинная область, поросшая травой, с востока ограниченная Андуином, с севера — лесом Лотлориэн, с с юга — рекой Светлимой, а с запада — Мглистыми горами. Название своё поле получило от реки Келебрант, протекавшей через Лотлориэн. На поле Келебранта произошла знаменитая битва армий Гондора и Эотеода с балхот.

Порос

Порос (англ. Poros) — река на юге Гондора, естественная северная граница оспариваемой территории Южного Гондора и южный рубеж Итилиэна. В Третью Эпоху река являлась южной границей Гондора.

Длина реки составляла около 400 миль (640 км). Она начиналась в горах Эфель Дуат на границе Мордора и текла на юго-запад на протяжении примерно 300 миль, далее поворачивала на север и впадала в Андуин непосредственно перед его дельтой. Харадская дорога пересекала реку на Бродах Пороса.

Последний мост

Последний мост (англ. Last Bridge) — переход через реку Митейтель, часть Великой Восточной дороги. Мост служил важным пунктом на пути из Пригорья в Ривенделл, поскольку находился чуть далее середины пути и примерно в неделе путешествия на восток от Пригорья.

Бильбо Бэггинс, гномы и Гэндальф перешли этот мост в «Хоббите», хотя его название прямо и не упоминается в книге, а их встреча с троллями произошла в роще рядом с ним. В «Братстве Кольца» Арагорн нашёл на мосту берилл, оставленный Глорфинделом в качестве предупреждения о том, что назгулы ищут носителя Кольца Всевластия вдоль Великой Восточной дороги. Глорфиндел упоминает о вступлении в бой с назгулами на мосту для того, чтобы позволить хоббитам и Арагорну беспрепятственно достичь Ривенделла.

Проход Сириона

Проход Сириона (англ. Pass of Sirion) — ущелье между Эред Ветрин и Эхориат в Северном Белерианде, где протекала река Сирион. Служил основным входом в Северный Белерианд со стороны Ард-галена. Представлял собой узкую долину, крутые склоны которой были покрыты соснами. Земля на дне долины была очень плодородной.

Посредине течения Сириона в Проходе Сириона находился остров Тол Сирион.

Прямой Путь

Прямой Путь (англ. Straight Road) — дорога, покидающая кривизну Земли и ведущая через небо и всемирное пространство в Аман. Она называется так, потому что следует по старому пути через Белегаэр, который существовал до Акаллабет, когда плоский мир был сделан круглым. Прямой путь открыт только для эльфов, которым разрешено отплывать туда на своих кораблях по особой милости Валар. Когда корабль, уходящий по Прямому Пути, наблюдают с берега, то можно заметить, что он медленно становится всё меньше и меньше, пока совсем не исчезает из виду (в отличие от обычных кораблей, «падающих» за горизонт).

В ранних произведениях Толкина упоминается, что некоторые смертные, помимо тех, которых эльфы перевозили на своих кораблях (как, например, Фродо и Бильбо), могут также найти этот путь в ситуации, напоминающей Бермудский треугольник (например, Эльфвин/Эриол из «Книги утраченных сказаний»).

Известно также раннее стихотворение Толкина «Имрам» («Смерть святого Брендана»), где автор связывает реальную мифологию и начальные версии мифологии своего вымышленного мира. Судно святого Брендана, согласно сюжету этого произведения, оказывается на Прямом Пути и достигает эльфийской «последней страны».

Р

Раурос

Ривиль

Ривиль (синд. Rivil) — приток Сириона. Начинался в Дортонионе и тек на северо-запад до впадения в Сирион в топях Серех.

В «Сильмариллионе» река упоминается дважды. Первый раз — в главе, повествующей о Берене и Лютиэн[36]. Колодцем Ривиля называлось место, где расположились лагерем орки, убившие Барахира, отца Берена. Берен напал на них и отобрал отрубленную руку Барахира вместе с Кольцом Фелагунда, после чего снова скрылся.

Вторично река упоминается в главе о Нирнаэт Арноэдиад, где отступление Хурина и Хуора описывается так:
…шаг за шагом отступали они, пока не зашли за топи Серех, и поток Ривиль не оказался перед ними. Там встали они и не отходили назад более.

— Толкин Дж. Р. Р. Сильмариллион. — Глава 20 «О Пятой битве»

Рингвиль

Рингвиль (синд. Ringwil) — приток Нарога. Начинался в холмах за Нарготрондом и протекал к северу от скрытого города.

В месте впадения Рингвиля в Нарог была сооружена секретная дверь, через которую Лютиэн сбежала из Нарготронда, где Келегорм и Куруфин держали её в плену.

Рингло

Рингло (синд. Ringló) — река в Гондоре, образованная двумя меньшими безымянными реками в Белых горах, точнее, их южной ветви, обращенной к Белфаласу. Протекая через город Этринг, она проходила к северу от Тарноста, где в неё впадал Кирил, и достигала моря вместе с Мортондом в Эделлонде.

Роковая Щель

Роковая Щель (англ. Cracks of Doom) — вулканическая расселина, наполненная лавой, находившаяся в Саммат Наур, в недрах Ородруина. В Роковой Щели Саурон выковал Кольцо Всевластья в середине Второй Эпохи. Именно туда Фродо Бэггинс должен был бросить Кольцо Всевластья, и только там оно могло быть уничтожено. От Барад-Дура к Роковой Щели вела дорога.

В «Возвращении короля» Роковая Щель описывается как огромный разлом, разделявший туннель, шедший в глубину Ородруина. Из расселины исходило красноватое свечение, вероятно, от наполнявшей её лавы. Это свечение было единственным источником света в Саммат Наур, ибо даже фиал Галадриэль под воздействием чар Саурона не мог светиться там, в сердце его царства.

В Роковую Щель упал Голлум, откусивший палец Фродо, вместе с Кольцом Всевластья, тем самым завершив миссию Братства Кольца.

Рун

Рун (синд. Rhûn, в переводе с синдарина — «восток», на вестроне — Восток и Восточные земли) — огромный регион в крайней восточной части Средиземья, место обитания истерлингов и одноимённое название внутреннего моря.

Руном называли все земли к востоку от Рованиона, вокруг и за внутренним морем Рун, откуда начиналось множество нападений на Гондор и его союзников в Третью Эпоху.

О землях, находившихся за морем Рун, практически ничего не известно. Даже Гэндальф, по собственному признанию, никогда не бывал там, а Арагорн, хотя он и путешествовал в тех краях, никогда никому не рассказывал об этом.

О древней географии Руна можно немного узнать из «Сильмариллиона»: далеко за морем Рун было другое внутреннее море, Хелкар, а за ним — горная цепь, известная под названием Орокарни, или Красные горы. Где-то на дальнем Востоке также находились Куивиэнен и Хилдориэн, где впервые проснулись, соответственно, эльфы и люди.

Испокон веков Рун был вотчиной истерлингов, Людей Тьмы, которые, за редким исключением, с готовностью следовали и за первым, и за вторым Тёмными Владыками и сражались в войнах с эльфами и дунэдайн на стороне Тьмы. Также эти земли были населены исчезнувшими в незапамятные времена эльфами, авари и уманиар, а также четырьмя из семи кланов гномов.

В Третью Эпоху Рун посетили трое магов: Саруман, Алатар и Палландо; но если Саруман впоследствии вернулся на запад, то двое Синих Магов остались в землях Востока навсегда. Сам Саурон также посещал восточные земли, скрываясь от Белого Совета во время веков, известных на западе как Бдительный Мир.

У западного побережья моря Рун лежала страна Дорвинион, где жили истерлинги Балхота и Люди Повозок. В Дорвинионе же впадала в море Рун река Келдуин.

Гондор дважды завоёвывал Рун — при королях Ромендакиле I и Ромендакиле II, однако дунэдайн никогда не удавалось полностью подчинить его себе. Окончательно люди Руна были подчинены только в Четвёртую Эпоху, при короле Элессаре и его сыне Эльдарионе.

С

Саммат Наур

Саммат Наур (синд. Sammath Naur, в переводе с синдарина — «чертоги огня») — пещера в недрах Ородруина, созданная Сауроном во Вторую Эпоху. Здесь, в Роковой Щели, Саурон выковал Кольцо Всевластья в середине Второй Эпохи, и только здесь, в том же огне, оно могло быть уничтожено. Соответственно, Саммат Наур служила конечным пунктом для Фродо Бэггинса в его миссии.

Финал драмы, разыгравшейся в Саммат Наур, в результате которой Голлум вместе с Кольцом Всевластья погиб в огне Роковой горы, привёл к разрушению Ородруина, а вместе с ним — и Саммат Наур.

Сарн Атрад

Сарн Атрад (синд. Sarn Athrad, в переводе с синдарина — «каменный брод») — брод через реку Гелион, где гномья дорога из Ногрода и Белегоста пересекала её на пути в Дориат. Место, где Берен Эрхамион с помощью зелёных эльфов Оссирианда внезапно напал на войско гномов, несущих ожерелье Наугламир обратно в Ногрод после нападения на Дориат.

Сарнский брод

Светлима

Светлима (англ. Limlight) — река, начинавшаяся в восточной части Мглистых гор и имевшая исток недалеко от дома Древоборода. Протекала через северную часть леса Фангорн и впадала в Андуин. Светлима формировала южную границу поля Келебранта, Лотлориэн также считал реку своей южной границей. Также Светлима была исторической северной границей Гондора, а позже — Рохана.

Название реки — перевод с эльфийского на вестрон, Толкин приводил несколько объяснений точного значения этого названия и даже языков, использованных в нём, включая Лимлих (англ. Limlich), Лимлихт (англ. Limliht), Лимлайт (англ. Limlaith)[37] и Лимхир (англ. Limhîr)[38].

Сираннон

Сираннон (синд. Sirannon, в переводе с синдарина — «привратный поток») — Привратный поток Казад-Дума. Начинаясь на Келебдиле, он тек мимо Врат Мории и впадал в реку Гландуин. Сираннон протекал по лестничному водопаду под Вратами Мории, отчего звук его течения был слышен на много миль вокруг.

Во время Войны Кольца Братство Кольца обнаружило, что Привратный поток запружен кем-то или чем-то, и перед Вратами Мории образовалось зловещее озеро, в котором обитал Водный Страж.

Сирион

Сирион (англ. Sirion, в переводе с синдарина — «текущий») — в легендариуме Дж. Р. Р. Толкина огромная река в Средиземье, главная река Белерианда. По большей части своего течения формировала границу Западного и Восточного Белерианда. Название происходит от корня «сир» — «течь». Вероятно, описание Сириона было создано под влиянием воспоминаний об английских реках Трент и Северн[39].

Старый брод

Старый брод (англ. Old Ford) — место, где Старая Лесная Дорога пересекает Андуин, примерно в сорока милях (шестидесяти четырёх километрах) вниз по реке от Каррока. В старые времена в этом месте реку пересекал каменный мост, но к концу Третьей Эпохи мост давно разрушился, и пересечением реки был простой брод.

Стылые холмы

Стылые холмы (англ. Coldfells) — возвышенность к западу от Мглистых гор и к югу от Эттенблата, отделённая от них северным рукавом реки Бруинен.

Т

Таникветиль

Таникветиль (кв. Taniquetil) — высочайшая горная вершина Арды, находящаяся в Валиноре и входящая в прибрежную горную систему Пелори. На её вершине располагается Ильмарин — обитель Манвэ и Варды. В переводе с квенья название означает «высокий белый пик», хотя эльфы из числа ваниар, обитающие на этой горе, называют её Ойолоссэ (кв. Oiolossё) — «вечно белая как снег» (на синдарине — Амон Уйлос в том же значении). В мире Арды эта гора занимает то же место, что и Олимп в древнегреческой мифологии[40].

Таргелион

Таргелион (синд. Thargelion, в переводе с синдарина — «за Гелионом») — земля к востоку от реки Гелион и к северу от реки Аскар (из-за этого она не считалась частью Оссирианда). После прихода нолдор в Белерианд Таргелион был страной Карантира, одного из сыновей Феанора, и из-за этого часто назывался Дор Карантир. Второй Дом эдайн часто жил там, пока они не были почти полностью уничтожены в набеге орков.

Второй месяц весны в аттическом календаре также назывался Таргелион.

Тарн Аэлуин

Тарн Аэлуин (синд. Tarn Aeluin) — чистое голубое озеро в нагорьях Дортониона, по легенде, благословлённое Мелиан. Именно там отряд Барахира скрывался от сил Моргота после Дагор Браголлах.

Таур-им-Дуинат

Таур-им-Дуинат (синд. Taur-im-Duinath, в переводе с синдарина — «лес между двумя реками») — тёмный и мрачный лес, занимавший обширную область на юге Белерианда. Приблизительными границами его служили Андрам на севере, Сирион и море Белегаэр — на западе и Гелион — на востоке и юге. На карте, нарисованной Кристофером Толкином для «Сильмариллиона», Таур-им-Дуинат показан, как чрезвычайно болотистая местность, а в тексте описывается как
… дикая местность, заросшая глухим лесом, в который никто не ходил, кроме иногда встречающихся то там, то здесь Тёмных Эльфов.

— Толкин Дж. Р. Р. (под ред. К. Толкина). Сильмариллион: гл. 14 "О Белерианде и его частях" (любое издание)

Таур-эн-Фарот

Таур-эн-Фарот (синд. Taur-en-Faroth, в переводе с синдарина — «лес охоты») — лес, находившийся на холмах Высокого Фарота вокруг и к югу от Нарготронда.

Тейглин

Тейглин (синд. Teiglin, в некоторых переводах «Сильмариллиона» — Тенглин, в ранних текстах Толкина — Таэглин (синд. Taeglin)) — приток Сириона. Тейглин поднимался на южные отроги Эред Ветрин, оттуда тёк в юго-восточном направлении, вбирая в себя воды рек Глитуи (синд. Glithui) и Малдуина (синд. Malduin), затем проходил вдоль южного края леса Бретиль вдоль теснины Кабед-эн-Арас, после чего в него впадала река Келеброс. В нижнем течении Тейглин протекал на восток и впадал в Сирион на границе Дориата.

Важным бродом на реке был Тейглинский переход (англ. Crossings of Teiglin) у западной границы Бретиля: через него шла дорога из Нарготронда в Минас Тирит. Берега Тейглина недалеко от места впадения в него Келеброса были местом встречи Турина Турамбара и дракона Глаурунга. В канонической версии легенды о детях Хурина, бросившись в Тейглин, покончила жизнь самоубийством Ниэнор Ниниэль.

Тол Брандир

Тол Брандир (синд. Tol Brandir, в переводе с синдарина — «высокий остров») — остров-скала в озере Нен Хитоэль внутри водопада Раурос. Ограничен холмами Амон Хен с запада и Амон Лав с востока. В древние дни холмы возле Тол Брандир были важными наблюдательными пунктами королевства Гондор. Однако в легендах говорится, что никто никогда не высаживался на этот остров.

Тол Сирион

Тол Сирион (синд. Tol Sirion, позже стал известен как Тол-ин-Гаурхот, или Тол-ин-Гаурот (синд. Tol-in-Gaurhoth), в переводе с синдарина — «остров оборотней») — остров в верхнем течении реки Сирион, между Эред Ветрин (Горами Мрака) на западе, Эхориат (Окружными горами) на востоке и топями Серех на севере. Место расположения башни-крепости нолдор Минас Тирит.

Пришедшие в Средиземье под водительством Финрода нолдор из Дома Финарфина впервые заинтересовались островом между 50 и 60 гг. Первой Эпохи, когда Финрод построил там Минас Тирит для того, чтобы не допустить проход армий Моргота через область, расположенную между двумя горными цепями, и их вторжения в Белерианд. Финрод поручил остров Ородрету, своему племяннику (или брату), который и управлял им до завоевания острова Сауроном в ходе Дагор Браголлах и превращения его в логово волков-оборотней. После этого остров стал называться Тол-ин-Гаурхот — Остров оборотней[41].

Позже, во время похода за Сильмариллом, Берен со своими спутниками были захвачены войсками Саурона, проходя через контролируемые с острова территории. После того, как Финрод и его товарищи погибли в подземельях острова, Лютиэн и Хуан смогли победить силы Саурона и его самого и спасти заточённого на острове Берена, а также множество узников из числа подданных Нарготронда, захваченных в плен Сауроном при штурме Тол Сириона[36]. Остров был очищен от зла и оставался таковым вплоть до разрушения Белерианда, но больше никогда не был обитаем.

Топи Серех

Топи Серех (англ. Fen of Serech) — группа болот в Ущелье Сириона, где происходили многие битвы Белерианда. Сформированные слиянием рек Сирион и Ривиль, топи были заключены в клиновидную область между Эред Ветрин и возвышенностями Дортониона.

Во время Дагор-нуин-Гилиат войско орков Моргота, идущее на помощь основным силам Ангбанда, которые были контратакованны войском нолдор Феанора, попало в ловушку и было загнано в Топи Келегормом, после чего было полностью уничтожено. Во время Дагор Браголлах Финрод Фелагунд был оттеснён превосходящими силами врага в эти Топи и наверняка бы погиб, если бы не отвага Барахира. В ходе Нирнаэт Арноэдиад Хуор и Хурин с оставшимися воинами Дор-Ломина создали живую стену поперек Топей Серех, чтобы прикрыть отход короля Тургона в Гондолин вместе с большинством оставшихся в живых нолдор.

Тролличья роща

Тролличья Роща (англ. Trollshaws, в ряде переводов — Троллистое плато) — нагорные леса, в основном состоявшие из буков, лежавшие к западу от Ривенделла между Митейтелем и Бруиненом, излюбленное место охоты троллей, куда они спускались с гор для нападения на путешествующих по Великому западному тракту. Трое из этих троллей в 2941 году Т. Э. перехватили отряд Торина, включая Бильбо Бэггинса, на пути к Эребору (что было описано в повести «Хоббит»). Многие годы спустя Фродо Бэггинс и его товарищи нашли этих троллей, обращённых в камень, на пути в Ривенделл.

В описании месторасположения Тролличьей рощи существует противоречие: в «Хоббите» отряд проходит по «каменному мосту» и вскоре после этого видит костёр троллей в часе или двух пути от него. В «Братстве Кольца» же Арагорн проводит хоббитов по Последнему мосту, и только через шесть дней после этого они достигают места лагеря троллей. Это противоречие не было замечено самим Толкином, но обсуждалось его сыном Кристофером в «Возвращении Тени».

Тропы Мёртвых

Тропы Мёртвых (англ. Paths of the Dead) — населённый неупокоенными духами проход под Белыми горами.

Тропы Мёртвых начинались у Тёмной Двери в конце длинной долины Харроудейл (англ. Harrowdale), за Фириенфельдом и лесом Димхольт, и проходили между горами Айренсага (Железная Пила), Старкхорном и Двиморбергом.

После Тёмной Двери Тропы уходили под Двиморберг, мимо другой двери, где Арагорн и его спутники нашли останки Балдора, сына второго короля Рохана, Брего. Затем Тропы проходили мимо забытых городов, выходя с южной стороны Белых гор в долину Мортонд, недалеко от Камня Эреха.

Туна

Туна (кв. Túna) — высокий зелёный холм в ущелье Калакирия в Валиноре, месторасположение эльфийского города Тирион[42], столицы Эльдамара.

Туна — высокий зелёный холм, воздвигнутый Эльдар[43]. Он расположен в ущелье, разделяющем горы Пелори в Амане, чтобы Эльдар могли видеть звёзды (звёзды были первым, что они увидели после своего пробуждения, и были очень важны для Эльдар). Свет Двух Древ падал на Туну с запада, а восточным склоном она была обращена к тогда ещё тёмной Арде, в которой не было ни солнца, ни луны. На вершине Туны был построен великий город Тирион.

Ф

Фануидол

Фануидол (синд. Fanuidhol, на кхуздуле — Бундушатхур (англ. Bundushathûr), в переводе с синдарина — «тучеглавый» (англ. Cloudyhead)) — горная вершина во Мглистых горах. Являлась самой восточной[21] из трёх Морийских гор (вместе с Карадрасом и Келебдилом), находилась над подземным городом гномов Казад-Дум. Назван так из-за того, что в районе Фануидола постоянно держалась облачность (при этом облака часто закрывали вершину горы) и неблагоприятная погода.

Форменос

Форменос (кв. Formenos, в переводе с квенья — «северная крепость») — крепость Феанора и его сыновей на севере Валинора, построенная после изгнания Феанора из Тириона. Большое количество Нолдор, включая короля Финвэ, последовало туда за Феанором в ссылку.

Форменос также являлся и сокровищницей Феанора, где хранились, в том числе, и Сильмариллы, а также местом убийства Морготом короля Финвэ. Эта огромная крепость также являлась одним из немногих в Валиноре военных арсеналов.

Фородвайт

Фородвайт (синд. Forodwaith) — регион, находившийся к северу от Железных гор в Первую Эпоху.

На синдарине название Forodwaith обозначает «северные земли» (forod — север; waith — земля, народ); возможно также происхождение части названия от слова gwaith — тень.

Об этой земле было известно очень мало, в основном то, что, находясь едва ли в ста лигах к северу от Шира, она обладала весьма суровым климатом. Скорее всего, это было вызвано жестокими холодами Моргота, которые с древнейших времён сковывали земли к северу от его цитадели Ангбанд, продолжая господствовать на крайнем севере Средиземья даже после её уничтожения и изменения мира на рубеже Второй и Третьей Эпох[44].

После Войны Гнева и разрушения Белерианда Железные горы были по большей части уничтожены, и часть Фородвайта, лежавшая к северу от Эриадора, стала известна как Форохел (синд. Forochel), равно как и огромный покрытый льдом залив (ограничивающий Фородвайт с запада), и мыс, носившие то же название. С юга к Фородвайту примыкают горы Ангмара и Серые горы.

Население Фородвайта составляли странные люди, видимо, не имеющие отношения к эдайн. По некоторым данным они могли быть потомками людей из дома Бора, бежавшими туда после Битвы Несчётных Слёз. В Третью Эпоху их потомки стали известны как «снежные люди Форохела», или лоссот[44]. В «Неоконченных сказаниях» утверждается, что они могли скользить по льду, привязывая к ногам кости животных. Лоссот строили свои дома из снега и обладали «повозками без колёс», возможно, санями. Они верили, что негостеприимная погода места их обитания была вызвана магией Короля-чародея Ангмара, и настолько боялись его предполагаемой способности вызывать бури, что когда к ним впервые прибыл последний король Артэдайна Арведуи, они держались от него в стороне и помогли ему с большой неохотой. Однако когда за королём прибыл эльфийский корабль вождь лоссотов предложил ему подождать открытия навигации, обещая, что он приютит его на это время, но Арведуя торопясь в Митлонд отказался и дал в награду за помощь кольцо Барахира, сказав, что в случае нужды лоссоты смогут обменять его на нужные им вещи у дунэдайн, что и было потом сделано. Многие из них жили на мысе Форохел, недоступном для их врагов, но «часто располагали свои лагеря на южном побережье залива у подножия гор»[44].

Х

Хелеворн

Хелеворн (синд. Helevorn) — тенистое озеро в Белерианде, которое использовал в качестве резиденции сын Феанора Карантир в Первую Эпоху. Во время Осады Ангбанда Хелеворн был осквернён драконом Глаурунгом.

Хилдориэн

Хилдориэн (кв. Hildórien) — страна, где пробудились первые люди. Название на квенья обозначает «земля последователей», ссылаясь на имя Хилдор («последователи»), данное людям эльфами. По легенде, Хилдориэн находился на дальнем востоке Средиземья.

По легендам эдайн, Моргот посетил людей в Хилдориэне и отвратил их от веры в Эру Илуватара, за что люди в виде божественной кары были сделаны смертными[45]. Однако смертность — лишь особенность, данная людям Эру, и ни в каком случае не наказание. Для того, чтобы скрыться от зла Моргота и его последователей, Атанатари первыми бежали из Хилдориэна, направившись на запад и, в итоге, достигнув Белерианда.

Химринг

Химринг (синд. Himring) — холм на северо-востоке Белерианда, на котором стояла крепость Маэдроса, старшего из сыновей Феанора.

Крепость на холме Химринг была построена, когда сыновья Феанора ушли на восток (что было вызвано страшным гневом на них Тингола, узнавшего о резне в Альквалондэ). Крепость эта стала главной цидателью Маэдроса, из которой он осуществлял контроль за северо-восточной границей региона, известного как Рубеж Маэдроса.

Она стойко держалась в течение Дагор Браголлах, и многие выжившие в этой битве из сопредельных областей, включая брата Маэдроса, Маглора, нашли в Химринге надёжное убежище. После Нирнаэт Арноэдиад в опубликованном «Сильмариллионе» крепость больше не упоминается, но похоже, что она была оставлена, поскольку у сыновей Феанора не было более ни возможностей, ни ресурсов держать в крепости гарнизон и оборонять её.

После Войны Гнева от холма осталась только вершина, превратившаяся в маленький остров, расположенный у северо-западного побережья Средиземья. На оригинальных картах, сопровождавших издание «Властелина Колец», он назывался Химлинг. Вершина Химринга была одной из немногих высоких точек Белерианда, сохранившихся в виде островов; его изображают на большинстве карт Средиземья в Третью Эпоху.

Хэлкараксэ

Хэлкараксэ (кв. Helcaraxë или кв. Helcaracsë, также называлась Скрежещущий Лёд (англ. Grinding Ice)) — ледяная пустыня между Аманом и Средиземьем. Истинная природа этой области остаётся не вполне ясной, но, похоже, она состояла из отколовшегося припая и шельфового ледника, покрывавшего самые северные участки моря Белегаэр.

Первыми в записанных легендах пересекли Хэлкараксэ Мелькор и Унголиант после убийства Древ Валинора, затем — Финголфин, его Дом и Дом Финарфина, под предводительством Финрода и Галадриэли. Одной из жертв этого перехода стала Эленвэ, жена Тургона.

В результате Войны Гнева Белерианд был затоплен, и ледовые поля Хэлкараксэ прекратили своё существование.

Э

Эвендим

Эвендим или озеро Эвендим (англ. Lake Evendim, на синдарине — Ненуйал (синд. Nenuial)) — озеро в Эриадоре. Озеро Эвендим располагалось в Холмах Эвендим к северу от Шира. Оно служило истоком Берендуина, или Брендивайна[46].

В переводе с вестрона «Эвендим» означает «вечерние сумерки». Синдаринское название «Ненуйал» означает «озеро сумерек» («нен» — озеро + «уйал» — сумерки).

В начале Второй Эпохи Галадриэль и Келеборн, вероятно, жили в области, окружавшей озеро Эвендим, вместе со многими эльфами их народа, пока не перешли в Эрегион в районе 700 года Второй Эпохи[9]. Люди также жили вокруг озера Эвендим в начале Второй Эпохи[47]. Когда было основано северное королевство Арнор в 3320 году В. Э., верховный король Элендил проживал в Аннуминасе на берегу озера Эвендим недалеко от истока Берендуина[18]. В Аннуминасе также находился один из палантиров[48].

После разделения Арнора на три королевства в 861 году Третьей Эпохи столица переместилась в Форност. Аннуминас начал разрушаться и со временем был заброшен[18]. В Четвёртую Эпоху Аннуминас был восстановлен в качестве северной столицы Арагорном, королём Элессаром. В 15 году Четвёртой Эпохи король Элессар и королева Арвен приехали на север, чтобы некоторое время пожить на берегах озера Эвендим[49].

Эделлонд

Эделлонд (синд. Edhellond, в переводе с синдарина — «эльфийская гавань») — древняя гавань и поселение, изначально основанное эльфами в Гондоре непосредственно к югу от пересечения рек Мортонд и Рингло.

В одной из версий повествования у Толкина Эделлонд был основан беженцами-синдар, уплывшими на трёх небольших кораблях непосредственно перед разрушением Белерианда, последовавшим за успешной атакой Моргота на эльфийские королевства. Другая же версия утверждает, что некоторое количество беженцев из Дориата в ходе своих странствий основали этот порт. В обеих версиях изначальные основатели гавани владели искусством кораблестроения, которым в Первую Эпоху обладали только Кирдан и эльфы Фаласа. Вне зависимости от происхождения гавани, население Эделлонда быстро разрослось за счёт нолдор, стремящихся попасть за Море.

Амрот, владыка Лотлориэна, пропал без вести в самом Эделлонде или недалеко от него в 1981 г. Т.Э., ища свою возлюбленную Нимродэль. К тому времени почти все эльфы из Эделлонда уже уплыли на Запад, мечтая спастись от мрака Средиземья. Ко времени Войны Кольца в Эделлонде уже не осталось эльфов и, поскольку гавань оставалась заброшенной, она перешла под власть Гондора.

Эзеллохар

Эзеллохар (кв. Ezellohar, в переводе с квенья — «зелёный курган» (англ. Green Mound), происходит от валаринского Ezellôchâr; также на квенья известен как Короллайрэ (кв. Corollairë) и Корон Ойолайрэ (кв. Coron Oiolairë)) — зелёный курган, поросший травой, стоящий у западных ворот Валмара, воздвигнутый Йаванной Кементари во времена до восхода Солнца, на котором росли Два Древа Валинора, Телперион и Лаурелин. Когда Древа были отравлены Унголиант, курган почернел. Он до сих пор остаётся частью могилы Двух Древ и будет оставаться ею, пока Древа снова не оживут.

Эйтель Иврин

Эйтель Иврин (синд. Eithel Ivrin, также называемые Омуты Иврин, в некоторых русских переводах — Ирвинь) — несколько маленьких пресноводных озёр у подножия гор Эред Ветрин. Будучи одним из самых красивых мест Белерианда, пруды часто посещались Финдуилас из Нарготронда, которой Гвиндор дал прозвище Фаэливрин («солнце на омутах Иврин»).

В Эйтель Иврин находился исток реки Нарог. Там Гвиндором был исцелён от потрясения Турин Турамбар после убийства Белега. По дороге в Нарготронд через озера прошёл дракон Глаурунг и осквернил их, а Турин, проходя на север к своему старому дому, нашёл их уничтоженными.

Эккайя

Элостирион

Элостирион (синд. Elostirion) — самая высокая из трёх башен, стоявших на Башенных холмах. По легенде, башни были построены Гил-Галадом, Верховным королём нолдор Средиземья, в честь Элендила, который прибыл в Эндорэ после падения Нуменора.

Впоследствии Элендил часто приходил в башню и даже оставил там один из палантиров севера, тот, с помощью которого можно было только смотреть на Запад, но не общаться с прочими шестью камнями. Этот палантир стал известен как «Камень Элендила».

Элостирион простоял долгие века после смерти Гил-Галада и Элендила под присмотром Кирдана и эльфов Линдона, но Камень Элендила был увезён в Благословенный Край, когда Элронд и его товарищи уплыли из Средиземья в конце Третьей Эпохи.

Эльдамарский залив

Эльдамарский залив (англ. Bay of Eldamar) — крупнейший залив Амана — континента, расположенного к западу от Средиземья. Залив, возможно, был довольно большим, поскольку внутри него находился Тол Эрессеа, сам по себе остров значительного размера. Был назван в честь Эльдамара, восточной части Амана; на квенья это слово означает «дом эльфов». Когда нолдор и ваниар достигли Амана, они высадились на берегах Эльдамарского залива. Позже, когда прибыли и тэлери, Оссэ попросил Ульмо установить Тол Эрессеа в Эльдамарском заливе, и Ульмо сделал это. Но, когда нолдор захотели снова повидать своих родичей, Манвэ приказал Оссэ обучить тэлери искусству кораблестроения, и тот с неохотой сделал это.

Эмин Берайд

Эмин Берайд (синд. Emyn Beraid, в переводе с синдарина — «башенные холмы») — гряда крутых холмов в западной части Эриадора. Они лежали примерно в 30 нуменорских милях к востоку от Серых Гаваней и в 50 милях к западу от Белой возвышенности, древней границы Шира. Высоко на Башенных холмах стояли три высокие эльфийские башни, высочайшая из которых называлась Элостирион и использовалась для хранения палантира.

Башенные холмы располагались на древней границе между эльфийским королевством Линдон и землями Арнора, и Великая Восточная дорога, ведущая в Ривенделл, проходила через них. В начале Четвёртой Эпохи, когда Башенные холмы по указу короля Элессара стали новой западной границей Шира, дочь Сэмуайза Гэмджи Эланор и её муж Фастред из Травхольма (англ. Fastred of Greenholm) переехали в Башенные холмы, основав там поселение Недовышки на восточных склонах холмов и став Стражами Западного Крома.

Эмин Муйл

Эмин Муйл (синд. Emyn Muil, также переводилось как Эмин Майл, в некоторых переводах — Привражье) — скалистое, непроходимое нагорье, расположенное с обеих сторон от Нен Хитоэль. В «Двух крепостях» Фродо и Сэм, пытаясь добраться до Чёрных Ворот Мордора, несколько дней плутали в восточной части Эмин Муйл, пока их не нашёл Голлум. Будучи связан клятвой именем Кольца Всевластья, вырванной у него Фродо, он согласился показать хоббитам дорогу, проведя их на юг в Мёртвые Топи.

Энедвайт

Энтова Купель

Энтова Купель (в других переводах — Энтава, Энтула; англ. Entwash) — река в Рохане, её название является переводом синдаринского названия Онодло (синд. Onodló). Истоками Энтовой Купели были родники, находившиеся под Метедрасом, самым южным пиком Мглистых гор, рядом с домом Древоборода. Покидая лес Фангорн, Энтова Купель протекала мимо Роханского нагорья и направлялась на юг, разделяя Рохан на Западный и Восточный эмнеты (равнинные области). На широте Эдораса в Энтову Купель впадала река Снежная (англ. Snowbourn), после чего Энтова Купель устремлялась на восток, в сторону Андуина, впадая в него чуть к югу от водопада Раурос в виде большой дельты, известной как Устья Энтовой Купели (англ. Mouths of the Entwash).

Название река получила от энтов (онодрим) Фангорна, однако к концу Третьей Эпохи происхождение названия реки было уже практически забыто рохиррим.

Эред Ветрин

Эред Ветрин (синд. Ered Wethrin, в переводе с синдарина — «горы мрака») — горная цепь на севере Средиземья в Первую Эпоху. В своей южной части это была горная цепь, идущая с запада на восток и отделяющая Дор-Ломин и Митрим на севере от Белерианда на юге. Затем в своей восточной части Эред Ветрин загибались к северо-западу, формируя границу Хитлума. Гряда холмов на юго-западе являлась южной границей Невраста, а горы Митрим были северо-западным ответвлением Эред Ветрин, отделявшим Дор-Ломин от Митрима.

С Эред Ветрин вытекали несколько рек, в частности, Нарог, Тейглин и Сирион. Самая восточная точка гор почти достигала Окружных гор Эхориат, формируя глубокий каньон, в котором протекал Сирион. Эред Ветрин исчезли под волнами моря в конце Первой Эпохи, когда Война Гнева полностью изменила внешний облик Средиземья.

Эред Горгорот

Эред Горгорот (синд. Ered Gorgoroth, в переводе с синдарина — «горы ужаса») — горная цепь на севере Белерианда.

Эред Горгорот были южным краем нагорья Дортонион и отделяли его и северную часть Ард-галена от собственно Белерианда.

Название горам было дано синдар Дориата после того, как демон-паучиха Унголиант сделала эти горы своим временным обиталищем и породила там множество злобных пауков, которые ткали свои сети и улавливали в них весь свет. Также и все источники в этих горах были отравлены.

К югу от Эред Горгорот лежала пустынная область Нан Дунгортеб (долина ужасной смерти).

Через Эред Горгорот не было известных перевалов, и даже орки Моргота обходили горы стороной. В Первую Эпоху лишь Берен, сын Барахира, согласно легендам, пересёк эту горную цепь, но даже он никогда не рассказывал об этом ужасном путешествии.

Как и остальной Белерианд, горы Эред Горгорот ушли под воду во время Войны Гнева.

Эред Луин

Эред Луин (Синие Горы) — в первую эпоху — восточный хребет, отделяющий Белерианд от Эриадора; в третью эпоху — северо-западный приморский горный хребет Средиземья. В Первую эпоху в горах стояли гномьи твердыни Белегост и Ногрод, разрушенные во дни Войны Гнева вместе с Белериандом. После взятия Ангмаром Форноста в заброшенных шахтах укрывались перед поездкой к лоссотам король Арведуи и его свита.

Во дни изгнания гномов из Эребора (2675—2943 гг. Т. Э.) в восточных отрогах Эред Луин были основаны поселения гномов-беженцев, в частности, именно там проживали король гномов в изгнании Торин Дубовый щит и его ближайшие родственники. После обретения Эребора Чертогами Торина управляли наместники, например, Двалин. перед началом Войны Кольца копи постоянно посещали гномы, кроме того туда перебирались восточные гномы, стараясь убраться подальше от возродившего Мордор Саурона.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4107 дней]

Эред Митрин

Эред Митрин (синд. Ered Mithrin, в переводе с синдарина — «серые горы»), или Серые горы — большая горная цепь на севере Рованиона. Серые горы были единственным, что осталось от Эред Энгрин, или Железных гор, которые в давние времена проходили по всему северу Средиземья, но были разрушены в конце Первой Эпохи.

Эред Энгрин

Э́ред Э́нгрин (синд. Ered Engrin, в переводе «Железные горы») — горный хребет на крайнем севере Средиземья, сотворённый Мелькором в Эпоху Светильников (по другим источникам существовал изначально, с самого сотворения Арды). Преграждал доступ к Утумно, первой цитадели Мелькора. На юго-западных отрогах Железных Гор Мелькором была возведена вторая подземная крепость — Ангбанд, увенчанная тремя пиками Тангородрима. К северу располагался Фородвайт.

В Первую Эпоху Железные Горы были соединены с Синими горами (синд. Ered Luin) на западе и Красными Горами (кв. Orocarni) на востоке, однако в войнах Валар с Мелькором горная система Эред Энгрин была отсечена от них. В ходе Войны Гнева были сильно разрушены и потеряли большую часть своей протяжённости (горы Ангмара в северном Эриадоре, а также Серые горы и Железные холмы — всё, что от них осталось в Третью Эпоху).

Эрин Ворн

Эрин Ворн (синд. Eryn Vorn, в переводе с синдарина — «чёрный лес», или Чёрный лес) — полностью покрытый лесом полуостров в южном Эриадоре. Представляя собой западную оконечность Минхириата, Эрин Ворн изначально был частью обширного древнего леса, покрывавшего большую часть северо-запада Средиземья. Название своё он получил от нуменорских путешественников Второй Эпохи.

В течение следующего тысячелетия леса Минхириата за пределами полуострова систематически вырубались нуменорцами в их погоне за лесом, пригодным для строительства кораблей, а затем были практически полностью выжжены в последующей войне между Сауроном и эльфами. К концу войны (1700 г. В. Э.) выжившие аборигены либо ушли оттуда в области, расположенные к северу от Пригорья, либо укрылись в Эрин Ворн, на который впоследствии особо не обращали внимания как эльфы, так и нуменорцы.

Со временем, после падения Нуменора в конце Второй Эпохи, Эрин Ворн подпал под юрисдикцию Арнора, а после 861 г. Т.Э. Чёрный лес номинально стал частью Кардолана, одного из государств, созданных после распада Арнора.

Люди Кардолана были практически полностью уничтожены Великой Чумой 1636 г. Т. Э. и, хотя и неизвестно, как это отразилось на Эрин Ворн, вероятно, что в нём постоянно обитали жители, поскольку, несмотря на отсутствие постоянных поселений людей к западу от Пригорья в конце Третьей Эпохи, «некоторые скрытные охотники жили в лесу»[9] во времена Войны Кольца[9]. Чёрный лес был единственным лесом Минхириата, нанесённым на карту, соответственно, эти скрытные охотники были потомками тех, кто укрылся там более чем за четыре тысячи лет до этого.

Эсгалдуин

Эсгалдуин (синд. Esgalduin, в переводе с дориатского диалекта синдарина — «река под покровом») — главная река Дориата. Эсгалдуин вытекал с холмов Дортониона, проходил через Дориат мимо пещер Менегрота и впадал в Сирион.

Эстолад

Эстолад (синд. Estolad, в переводе с синдарина — «лагерное укрепление на равнине») — широкая равнина в Восточном Белерианде. После того, как первые люди перешли Эред Луин, они несколько лет стояли лагерем на этой равнине перед тем, как отправиться дальше на запад и север. Равнина была расположена между реками Келон и Гелион, непосредственно к западу от Таргелиона. Через Эстолад проходила Большая Гномья Дорога.

Эттенмурс

Эттенмурс (англ. Ettenmoors, также переводилось как Эттенские болота или Троллистое плато) — бесплодная болотистая возвышенность к западу от Мглистых гор и к северу от Стылых холмов, южная часть Ангмара.

Оригинальное английское слово, использованное Толкином, имеет древнеанглийские корни — eōten («великан, тролль»; отсюда же — «ётун») и moor (в значении «сухая возвышенность»), таким образом, буквально Эттенмурс означает «сухие горы, в которых обитают тролли»[50].

В Третью Эпоху Эттенмурс стал местом битвы между свободными народами Арнора и жителями Ангмара, когда Король-чародей бежал после поражения в Битве при Форносте. Когда последние ангмарцы были истреблены либо исчезли, на их землях поселились тролли, периодические устраивавшие вылазки на юг, к Великому Западному тракту, и совершавшие там нападения на путешественников. В повести «Хоббит», в эпизоде с захватом отряда Торина Дубощита троллями, упоминается, что напавшие на гномов и хоббита чудовища «спустились с гор»[51]; в романе «Властелин Колец»[52] приводится описание мрачных земель и располагавшихся на них развалин древних укреплений к северу от тракта, то есть на землях к югу от Эттенмурс.

Эхориат

Эхориат (синд. Echoriath, также известны как Окружные горы) — горная цепь в Белерианде, располагавшаяся между Дортонионом и верховьями реки Сирион. В этих горах находилась долина Тумладен, а на южной оконечности Эхориата, на вершинах гор Криссаэгрима, обитали Орлы Манвэ.

Король нолдор Тургон, сын Финголфина, по воле Улмо нашёл скрытый проход в долину внутри этих гор, основав на каменном холме Амон Гварет город Гондолин, так как он очень тосковал по Тириону-на-Туне и хотел создать по его подобию свой город в Белерианде.

Напишите отзыв о статье "Список второстепенных географических объектов Арды"

Примечания

  1. Толкин Дж. Р. Р. Сильмариллион: глава 8 «О затмении Валинора». — С.73
  2. The Later Quenta Silmarillion, p. 284
  3. В изначальном значении этого слова — город.
  4. 1 2 Толкин Дж. Р. Р. Неоконченные сказания. Нарн и-Хин Хурин
  5. Толкин Дж. Р. Р. Сильмариллион. — Глава 9 «Об исходе нолдор»
  6. Толкин Дж. Р. Р. Властелин Колец: том II «Две крепости», книга III, глава 5 «Белый всадник»
  7. Толкин Дж. Р. Р. Властелин Колец: том I «Братство Кольца», книга II, глава 9 «Великая река»
  8. Перевод названия реки на вестрон совпадает с аналогичным переводом названия реки Митейтель.
  9. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 Толкин Дж. Р. Р. Неоконченные сказания: «История Галадриэль и Келеборна»
  10. Толкин Дж. Р. Р. Неоконченные сказания: Приложение D «Порт Лонд Даэр»
  11. Толкин Дж. Р. Р. Неоконченные сказания: «Введение»
  12. Толкин Дж. Р. Р. Неоконченные сказания: «Сражения у Изенских бродов»
  13. Толкин Дж. Р. Р. Неоконченные сказания: «Катастрофа на Ирисных полях»
  14. Письма Дж. Р. Р. Толкина, письмо 214
  15. Толкин Дж. Р. Р. Неоконченные сказания. Нарн и-Хин Хурин: «Приход Глаурунга»
  16. Толкин Дж. Р. Р. Сильмариллион (любое издание). — Глава 21 «О Турине Турамбаре»
  17. Толкин Дж. Р. Р. (под редакцией К. Толкина). Война Самоцветов: «Странствия Хурина»
  18. 1 2 3 4 5 6 Толкин Дж. Р. Р. Властелин Колец: том III «Возвращение короля». — Приложение А.
  19. Королёв К. Энциклопедия «Толкин и его мир». — Москва: Локид-Пресс, 2005. — С. 156. — 494 с. — 7100 экз. — ISBN 5-98601-018-3.
  20. [www.perseus.tufts.edu/cgi-bin/ptext?layout.reflang=greek;layout.reflookup=xara%2Fdrh;doc=Perseus%3Atext%3A1999.04.0057%3Aentry%3D%23113336 Проект «Персей»: Греко-английский словарь Лидделла и Скотта]
  21. 1 2 Hammond and Scull, J.R.R. Tolkien: Artist & Illustrator, Figure 158: «Dimrill Dale and Mountains of Moria», p. 163.
  22. Письма Дж. Р. Р. Толкина, письмо 306
  23. Толкин Дж. Р. Р. (под ред. К. Толкина). Война Самоцветов: С.163-165.
  24. Толкин Дж. Р. Р. Властелин Колец, т. III «Возвращение короля»: книга VI, гл. 4 «Кормалленское поле» (любое издание).
  25. Толкин Дж. Р. Р. (под ред. К. Толкина). Сильмариллион: Приложение, корень MAL- (любое издание).
  26. Толкин Дж. Р. Р. Неоконченные сказания: «Алдарион и Эрендис»
  27. Vinyar Tengwar, № 48. стр. 26-29
  28. [www.tolkien.ru/drauger/valarin.htm Хельге К. Февскангер. Валарин (пер. с нем.)]
  29. 1 2 Толкин Дж. Р. Р. Властелин Колец: том II «Две крепости», книга IV, глава 2 «Мёртвые Топи»
  30. Письма Дж. Р. Р. Толкина. — Письмо 226.
  31. Перевод названия реки на вестрон совпадает с аналогичным переводом названия реки Гватло.
  32. Толкин Дж. Р. Р. Властелин Колец: том III «Возвращение короля», книга VI, глава 7 «Путь домой»
  33. [www.glyphweb.com/arda/a/araval.html «Энциклопедия Арды»: Аравал]
  34. Королёв К. Энциклопедия «Толкин и его мир». — Москва: Локид-Пресс, 2005. — С. 248. — 494 с. — 7100 экз. — ISBN 5-98601-018-3.
  35. Толкин Дж. Р. Р. Властелин Колец: том III «Возвращение короля», книга V, глава I «Минас Тирит»
  36. 1 2 Толкин Дж. Р. Р. Сильмариллион. — Глава 19 «О Берене и Лютиэн»
  37. Толкин Дж. Р. Р. (под ред. К. Толкина). Неоконченные сказания. — «Кирион и Эорл», комментарий 46.
  38. Толкин Дж. Р. Р. (под ред. К. Толкина). Война Самоцветов. — «О происхождении энтов».
  39. J. Garth. [muse.jhu.edu/journals/tks/summary/v003/3.1garth01.html Si Qente Feanor & Other Elvish Writings, and: Parma Eldalamberon XV (review)]
  40. David Day (1991), Tolkien: The Illustrated Encyclopedia, Mitchell Beazley Publishers, Pages 116. ISBN 0-85533-924-1.
  41. Толкин Дж. Р. Р. Сильмариллион. — Глава 18 «О разрушении Белерианда и о гибели Финголфина»
  42. Королёв К. Энциклопедия «Толкин и его мир». — Москва: Локид-Пресс, 2005. — С. 295. — 494 с. — 7100 экз. — ISBN 5-98601-018-3.
  43. Толкин Дж. Р. Р. Об Эльдамаре и князьях Эльдалиэ // Сильмариллион.
  44. 1 2 3 Толкин Дж. Р. Р. Властелин Колец. Возвращение короля. — Приложение А «Хроники Королей и Правителей» (Эриадор, Арнор и наследники Исилдура)
  45. Толкин Дж. Р. Р. (под редакцией Кристофера Толкина). Кольцо Моргота: «Атрабет Финрод ах Андрет», «Сказание об Аданэль»
  46. Толкин Дж. Р. Р. Сильмариллион (любое издание). — «О Кольцах Власти и Третьей Эпохе»
  47. Толкин Дж. Р. Р. (под редакцией К. Толкина). Народы Средиземья: «О гномах и людях»
  48. Толкин Дж. Р. Р. Властелин Колец: том II «Две крепости», книга III, глава 11 «Палантир»
  49. Толкин Дж. Р. Р. Властелин Колец: том III «Возвращение короля» (любое издание). — Приложение В.
  50. Wayne G. Hammond, Christina Scull. The Lord of the Rings: A Reader’s Companion. — P.183.  (англ.)
  51. Толкин Дж. Р. Р. Хоббит, или Туда и обратно: глава 2 «Баранье жаркое». — Пер. Н. Рахмановой.
  52. Толкин Дж. Р. Р. Властелин Колец: том I, книга 1, глава 12 «Переправа» (любое издание).

Отрывок, характеризующий Список второстепенных географических объектов Арды

На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.


В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.
«Je vous avoue, que je comprends tres peu toutes ces affaires de legs et de testament; ce que je sais, c'est que depuis que le jeune homme que nous connaissions tous sous le nom de M. Pierre les tout court est devenu comte Безухой et possesseur de l'une des plus grandes fortunes de la Russie, je m'amuse fort a observer les changements de ton et des manieres des mamans accablees de filles a Marieier et des demoiselles elles memes a l'egard de cet individu, qui, par parenthese, m'a paru toujours etre un pauvre, sire. Comme on s'amuse depuis deux ans a me donner des promis que je ne connais pas le plus souvent, la chronique matrimoniale de Moscou me fait comtesse Безухой. Mais vous sentez bien que je ne me souc nullement de le devenir. A propos de Marieiage, savez vous que tout derienierement la tante en general Анна Михайловна, m'a confie sous le sceau du plus grand secret un projet de Marieiage pour vous. Ce n'est ni plus, ni moins, que le fils du prince Basile, Anatole, qu'on voudrait ranger en le Marieiant a une personne riche et distinguee, et c'est sur vous qu'est tombe le choix des parents. Je ne sais comment vous envisagerez la chose, mais j'ai cru de mon devoir de vous en avertir. On le dit tres beau et tres mauvais sujet; c'est tout ce que j'ai pu savoir sur son compte.
«Mais assez de bavardage comme cela. Je finis mon second feuillet, et maman me fait chercher pour aller diner chez les Apraksines. Lisez le livre mystique que je vous envoie et qui fait fureur chez nous. Quoiqu'il y ait des choses dans ce livre difficiles a atteindre avec la faible conception humaine, c'est un livre admirable dont la lecture calme et eleve l'ame. Adieu. Mes respects a monsieur votre pere et mes compliments a m elle Bourienne. Je vous embrasse comme je vous aime. Julie».
«P.S.Donnez moi des nouvelles de votre frere et de sa charmante petite femme».
[Вся Москва только и говорит что о войне. Один из моих двух братьев уже за границей, другой с гвардией, которая выступает в поход к границе. Наш милый государь оставляет Петербург и, как предполагают, намерен сам подвергнуть свое драгоценное существование случайностям войны. Дай Бог, чтобы корсиканское чудовище, которое возмущает спокойствие Европы, было низвергнуто ангелом, которого Всемогущий в Своей благости поставил над нами повелителем. Не говоря уже о моих братьях, эта война лишила меня одного из отношений самых близких моему сердцу. Я говорю о молодом Николае Ростове; который, при своем энтузиазме, не мог переносить бездействия и оставил университет, чтобы поступить в армию. Признаюсь вам, милая Мари, что, несмотря на его чрезвычайную молодость, отъезд его в армию был для меня большим горем. В молодом человеке, о котором я говорила вам прошлым летом, столько благородства, истинной молодости, которую встречаешь так редко в наш век между двадцатилетними стариками! У него особенно так много откровенности и сердца. Он так чист и полон поэзии, что мои отношения к нему, при всей мимолетности своей, были одною из самых сладостных отрад моего бедного сердца, которое уже так много страдало. Я вам расскажу когда нибудь наше прощанье и всё, что говорилось при прощании. Всё это еще слишком свежо… Ах! милый друг, вы счастливы, что не знаете этих жгучих наслаждений, этих жгучих горестей. Вы счастливы, потому что последние обыкновенно сильнее первых. Я очень хорошо знаю, что граф Николай слишком молод для того, чтобы сделаться для меня чем нибудь кроме как другом. Но эта сладкая дружба, эти столь поэтические и столь чистые отношения были потребностью моего сердца. Но довольно об этом.
«Главная новость, занимающая всю Москву, – смерть старого графа Безухого и его наследство. Представьте себе, три княжны получили какую то малость, князь Василий ничего, а Пьер – наследник всего и, сверх того, признан законным сыном и потому графом Безухим и владельцем самого огромного состояния в России. Говорят, что князь Василий играл очень гадкую роль во всей этой истории, и что он уехал в Петербург очень сконфуженный. Признаюсь вам, я очень плохо понимаю все эти дела по духовным завещаниям; знаю только, что с тех пор как молодой человек, которого мы все знали под именем просто Пьера, сделался графом Безухим и владельцем одного из лучших состояний России, – я забавляюсь наблюдениями над переменой тона маменек, у которых есть дочери невесты, и самих барышень в отношении к этому господину, который (в скобках будь сказано) всегда казался мне очень ничтожным. Так как уже два года все забавляются тем, чтобы приискивать мне женихов, которых я большею частью не знаю, то брачная хроника Москвы делает меня графинею Безуховой. Но вы понимаете, что я нисколько этого не желаю. Кстати о браках. Знаете ли вы, что недавно всеобщая тетушка Анна Михайловна доверила мне, под величайшим секретом, замысел устроить ваше супружество. Это ни более ни менее как сын князя Василья, Анатоль, которого хотят пристроить, женив его на богатой и знатной девице, и на вас пал выбор родителей. Я не знаю, как вы посмотрите на это дело, но я сочла своим долгом предуведомить вас. Он, говорят, очень хорош и большой повеса. Вот всё, что я могла узнать о нем.
Но будет болтать. Кончаю мой второй листок, а маменька прислала за мной, чтобы ехать обедать к Апраксиным.
Прочитайте мистическую книгу, которую я вам посылаю; она имеет у нас огромный успех. Хотя в ней есть вещи, которые трудно понять слабому уму человеческому, но это превосходная книга; чтение ее успокоивает и возвышает душу. Прощайте. Мое почтение вашему батюшке и мои приветствия m lle Бурьен. Обнимаю вас от всего сердца. Юлия.
PS. Известите меня о вашем брате и о его прелестной жене.]
Княжна подумала, задумчиво улыбаясь (при чем лицо ее, освещенное ее лучистыми глазами, совершенно преобразилось), и, вдруг поднявшись, тяжело ступая, перешла к столу. Она достала бумагу, и рука ее быстро начала ходить по ней. Так писала она в ответ:
«Chere et excellente ami. Votre lettre du 13 m'a cause une grande joie. Vous m'aimez donc toujours, ma poetique Julie.
L'absence, dont vous dites tant de mal, n'a donc pas eu son influenсе habituelle sur vous. Vous vous plaignez de l'absence – que devrai je dire moi, si j'osais me plaindre, privee de tous ceux qui me sont chers? Ah l si nous n'avions pas la religion pour nous consoler, la vie serait bien triste. Pourquoi me supposez vous un regard severe, quand vous me parlez de votre affection pour le jeune homme? Sous ce rapport je ne suis rigide que pour moi. Je comprends ces sentiments chez les autres et si je ne puis approuver ne les ayant jamais ressentis, je ne les condamiene pas. Me parait seulement que l'amour chretien, l'amour du prochain, l'amour pour ses ennemis est plus meritoire, plus doux et plus beau, que ne le sont les sentiments que peuvent inspire les beaux yeux d'un jeune homme a une jeune fille poetique et aimante comme vous.
«La nouvelle de la mort du comte Безухой nous est parvenue avant votre lettre, et mon pere en a ete tres affecte. Il dit que c'etait avant derienier representant du grand siecle, et qu'a present c'est son tour; mais qu'il fera son possible pour que son tour vienne le plus tard possible. Que Dieu nous garde de ce terrible malheur! Je ne puis partager votre opinion sur Pierre que j'ai connu enfant. Il me paraissait toujours avoir un coeur excellent, et c'est la qualite que j'estime le plus dans les gens. Quant a son heritage et au role qu'y a joue le prince Basile, c'est bien triste pour tous les deux. Ah! chere amie, la parole de notre divin Sauveur qu'il est plus aise a un hameau de passer par le trou d'une aiguille, qu'il ne l'est a un riche d'entrer dans le royaume de Dieu, cette parole est terriblement vraie; je plains le prince Basile et je regrette encore davantage Pierre. Si jeune et accable de cette richesse, que de tentations n'aura t il pas a subir! Si on me demandait ce que je desirerais le plus au monde, ce serait d'etre plus pauvre que le plus pauvre des mendiants. Mille graces, chere amie, pour l'ouvrage que vous m'envoyez, et qui fait si grande fureur chez vous. Cependant, puisque vous me dites qu'au milieu de plusurs bonnes choses il y en a d'autres que la faible conception humaine ne peut atteindre, il me parait assez inutile de s'occuper d'une lecture inintelligible, qui par la meme ne pourrait etre d'aucun fruit. Je n'ai jamais pu comprendre la passion qu'ont certaines personnes de s'embrouiller l'entendement, en s'attachant a des livres mystiques, qui n'elevent que des doutes dans leurs esprits, exaltant leur imagination et leur donnent un caractere d'exageration tout a fait contraire a la simplicite chretnne. Lisons les Apotres et l'Evangile. Ne cherchons pas a penetrer ce que ceux la renferment de mysterux, car, comment oserions nous, miserables pecheurs que nous sommes, pretendre a nous initier dans les secrets terribles et sacres de la Providence, tant que nous portons cette depouille charienelle, qui eleve entre nous et l'Eterienel un voile impenetrable? Borienons nous donc a etudr les principes sublimes que notre divin Sauveur nous a laisse pour notre conduite ici bas; cherchons a nous y conformer et a les suivre, persuadons nous que moins nous donnons d'essor a notre faible esprit humain et plus il est agreable a Dieu, Qui rejette toute science ne venant pas de Lui;que moins nous cherchons a approfondir ce qu'il Lui a plu de derober a notre connaissance,et plutot II nous en accordera la decouverte par Son divin esprit.
«Mon pere ne m'a pas parle du pretendant, mais il m'a dit seulement qu'il a recu une lettre et attendait une visite du prince Basile. Pour ce qui est du projet de Marieiage qui me regarde, je vous dirai, chere et excellente amie, que le Marieiage, selon moi,est une institution divine a laquelle il faut se conformer. Quelque penible que cela soit pour moi, si le Tout Puissant m'impose jamais les devoirs d'epouse et de mere, je tacherai de les remplir aussi fidelement que je le pourrai, sans m'inquieter de l'examen de mes sentiments a l'egard de celui qu'il me donnera pour epoux. J'ai recu une lettre de mon frere, qui m'annonce son arrivee a Лысые Горы avec sa femme. Ce sera une joie de courte duree, puisqu'il nous quitte pour prendre part a cette malheureuse guerre, a laquelle nous sommes entraines Dieu sait, comment et pourquoi. Non seulement chez vous au centre des affaires et du monde on ne parle que de guerre, mais ici, au milieu de ces travaux champetres et de ce calme de la nature, que les citadins se representent ordinairement a la campagne, les bruits de la guerre se font entendre et sentir peniblement. Mon pere ne parle que Marieche et contreMarieche, choses auxquelles je ne comprends rien; et avant hier en faisant ma promenade habituelle dans la rue du village, je fus temoin d'une scene dechirante… C'etait un convoi des recrues enroles chez nous et expedies pour l'armee… Il fallait voir l'etat dans lequel se trouvant les meres, les femmes, les enfants des hommes qui partaient et entendre les sanglots des uns et des autres!
On dirait que l'humanite a oublie les lois de son divin Sauveur, Qui prechait l'amour et le pardon des offenses, et qu'elle fait consister son plus grand merite dans l'art de s'entretuer.
«Adieu, chere et bonne amie, que notre divin Sauveur et Sa tres Sainte Mere vous aient en Leur sainte et puissante garde. Marieie».
[Милый и бесценный друг. Ваше письмо от 13 го доставило мне большую радость. Вы всё еще меня любите, моя поэтическая Юлия. Разлука, о которой вы говорите так много дурного, видно, не имела на вас своего обычного влияния. Вы жалуетесь на разлуку, что же я должна была бы сказать, если бы смела, – я, лишенная всех тех, кто мне дорог? Ах, ежели бы не было у нас религии для утешения, жизнь была бы очень печальна. Почему приписываете вы мне строгий взгляд, когда говорите о вашей склонности к молодому человеку? В этом отношении я строга только к себе. Я понимаю эти чувства у других, и если не могу одобрять их, никогда не испытавши, то и не осуждаю их. Мне кажется только, что христианская любовь, любовь к ближнему, любовь к врагам, достойнее, слаще и лучше, чем те чувства, которые могут внушить прекрасные глаза молодого человека молодой девушке, поэтической и любящей, как вы.
Известие о смерти графа Безухова дошло до нас прежде вашего письма, и мой отец был очень тронут им. Он говорит, что это был предпоследний представитель великого века, и что теперь черед за ним, но что он сделает все, зависящее от него, чтобы черед этот пришел как можно позже. Избави нас Боже от этого несчастия.
Я не могу разделять вашего мнения о Пьере, которого знала еще ребенком. Мне казалось, что у него было всегда прекрасное сердце, а это то качество, которое я более всего ценю в людях. Что касается до его наследства и до роли, которую играл в этом князь Василий, то это очень печально для обоих. Ах, милый друг, слова нашего Божественного Спасителя, что легче верблюду пройти в иглиное ухо, чем богатому войти в царствие Божие, – эти слова страшно справедливы. Я жалею князя Василия и еще более Пьера. Такому молодому быть отягощенным таким огромным состоянием, – через сколько искушений надо будет пройти ему! Если б у меня спросили, чего я желаю более всего на свете, – я желаю быть беднее самого бедного из нищих. Благодарю вас тысячу раз, милый друг, за книгу, которую вы мне посылаете и которая делает столько шуму у вас. Впрочем, так как вы мне говорите, что в ней между многими хорошими вещами есть такие, которых не может постигнуть слабый ум человеческий, то мне кажется излишним заниматься непонятным чтением, которое по этому самому не могло бы принести никакой пользы. Я никогда не могла понять страсть, которую имеют некоторые особы, путать себе мысли, пристращаясь к мистическим книгам, которые возбуждают только сомнения в их умах, раздражают их воображение и дают им характер преувеличения, совершенно противный простоте христианской.
Будем читать лучше Апостолов и Евангелие. Не будем пытаться проникнуть то, что в этих книгах есть таинственного, ибо как можем мы, жалкие грешники, познать страшные и священные тайны Провидения до тех пор, пока носим на себе ту плотскую оболочку, которая воздвигает между нами и Вечным непроницаемую завесу? Ограничимся лучше изучением великих правил, которые наш Божественный Спаситель оставил нам для нашего руководства здесь, на земле; будем стараться следовать им и постараемся убедиться в том, что чем меньше мы будем давать разгула нашему уму, тем мы будем приятнее Богу, Который отвергает всякое знание, исходящее не от Него, и что чем меньше мы углубляемся в то, что Ему угодно было скрыть от нас, тем скорее даст Он нам это открытие Своим божественным разумом.
Отец мне ничего не говорил о женихе, но сказал только, что получил письмо и ждет посещения князя Василия; что касается до плана супружества относительно меня, я вам скажу, милый и бесценный друг, что брак, по моему, есть божественное установление, которому нужно подчиняться. Как бы то ни было тяжело для меня, но если Всемогущему угодно будет наложить на меня обязанности супруги и матери, я буду стараться исполнять их так верно, как могу, не заботясь об изучении своих чувств в отношении того, кого Он мне даст супругом.
Я получила письмо от брата, который мне объявляет о своем приезде с женой в Лысые Горы. Радость эта будет непродолжительна, так как он оставляет нас для того, чтобы принять участие в этой войне, в которую мы втянуты Бог знает как и зачем. Не только у вас, в центре дел и света, но и здесь, среди этих полевых работ и этой тишины, какую горожане обыкновенно представляют себе в деревне, отголоски войны слышны и дают себя тяжело чувствовать. Отец мой только и говорит, что о походах и переходах, в чем я ничего не понимаю, и третьего дня, делая мою обычную прогулку по улице деревни, я видела раздирающую душу сцену.
Это была партия рекрут, набранных у нас и посылаемых в армию. Надо было видеть состояние, в котором находились матери, жены и дети тех, которые уходили, и слышать рыдания тех и других. Подумаешь, что человечество забыло законы своего Божественного Спасителя, учившего нас любви и прощению обид, и что оно полагает главное достоинство свое в искусстве убивать друг друга.
Прощайте, милый и добрый друг. Да сохранит вас наш Божественный Спаситель и его Пресвятая Матерь под Своим святым и могущественным покровом. Мария.]
– Ah, vous expediez le courier, princesse, moi j'ai deja expedie le mien. J'ai ecris а ma pauvre mere, [А, вы отправляете письмо, я уж отправила свое. Я писала моей бедной матери,] – заговорила быстро приятным, сочным голоском улыбающаяся m lle Bourienne, картавя на р и внося с собой в сосредоточенную, грустную и пасмурную атмосферу княжны Марьи совсем другой, легкомысленно веселый и самодовольный мир.
– Princesse, il faut que je vous previenne, – прибавила она, понижая голос, – le prince a eu une altercation, – altercation, – сказала она, особенно грассируя и с удовольствием слушая себя, – une altercation avec Michel Ivanoff. Il est de tres mauvaise humeur, tres morose. Soyez prevenue, vous savez… [Надо предупредить вас, княжна, что князь разбранился с Михайлом Иванычем. Он очень не в духе, такой угрюмый. Предупреждаю вас, знаете…]
– Ah l chere amie, – отвечала княжна Марья, – je vous ai prie de ne jamais me prevenir de l'humeur dans laquelle se trouve mon pere. Je ne me permets pas de le juger, et je ne voudrais pas que les autres le fassent. [Ах, милый друг мой! Я просила вас никогда не говорить мне, в каком расположении духа батюшка. Я не позволю себе судить его и не желала бы, чтоб и другие судили.]
Княжна взглянула на часы и, заметив, что она уже пять минут пропустила то время, которое должна была употреблять для игры на клавикордах, с испуганным видом пошла в диванную. Между 12 и 2 часами, сообразно с заведенным порядком дня, князь отдыхал, а княжна играла на клавикордах.


Седой камердинер сидел, дремля и прислушиваясь к храпению князя в огромном кабинете. Из дальней стороны дома, из за затворенных дверей, слышались по двадцати раз повторяемые трудные пассажи Дюссековой сонаты.
В это время подъехала к крыльцу карета и бричка, и из кареты вышел князь Андрей, высадил свою маленькую жену и пропустил ее вперед. Седой Тихон, в парике, высунувшись из двери официантской, шопотом доложил, что князь почивают, и торопливо затворил дверь. Тихон знал, что ни приезд сына и никакие необыкновенные события не должны были нарушать порядка дня. Князь Андрей, видимо, знал это так же хорошо, как и Тихон; он посмотрел на часы, как будто для того, чтобы поверить, не изменились ли привычки отца за то время, в которое он не видал его, и, убедившись, что они не изменились, обратился к жене:
– Через двадцать минут он встанет. Пройдем к княжне Марье, – сказал он.
Маленькая княгиня потолстела за это время, но глаза и короткая губка с усиками и улыбкой поднимались так же весело и мило, когда она заговорила.
– Mais c'est un palais, – сказала она мужу, оглядываясь кругом, с тем выражением, с каким говорят похвалы хозяину бала. – Allons, vite, vite!… [Да это дворец! – Пойдем скорее, скорее!…] – Она, оглядываясь, улыбалась и Тихону, и мужу, и официанту, провожавшему их.
– C'est Marieie qui s'exerce? Allons doucement, il faut la surprendre. [Это Мари упражняется? Тише, застанем ее врасплох.]
Князь Андрей шел за ней с учтивым и грустным выражением.
– Ты постарел, Тихон, – сказал он, проходя, старику, целовавшему его руку.
Перед комнатою, в которой слышны были клавикорды, из боковой двери выскочила хорошенькая белокурая француженка.
M lle Bourienne казалась обезумевшею от восторга.
– Ah! quel bonheur pour la princesse, – заговорила она. – Enfin! Il faut que je la previenne. [Ах, какая радость для княжны! Наконец! Надо ее предупредить.]
– Non, non, de grace… Vous etes m lle Bourienne, je vous connais deja par l'amitie que vous рorte ma belle soeur, – говорила княгиня, целуясь с француженкой. – Elle ne nous attend рas? [Нет, нет, пожалуйста… Вы мамзель Бурьен; я уже знакома с вами по той дружбе, какую имеет к вам моя невестка. Она не ожидает нас?]
Они подошли к двери диванной, из которой слышался опять и опять повторяемый пассаж. Князь Андрей остановился и поморщился, как будто ожидая чего то неприятного.
Княгиня вошла. Пассаж оборвался на середине; послышался крик, тяжелые ступни княжны Марьи и звуки поцелуев. Когда князь Андрей вошел, княжна и княгиня, только раз на короткое время видевшиеся во время свадьбы князя Андрея, обхватившись руками, крепко прижимались губами к тем местам, на которые попали в первую минуту. M lle Bourienne стояла около них, прижав руки к сердцу и набожно улыбаясь, очевидно столько же готовая заплакать, сколько и засмеяться.
Князь Андрей пожал плечами и поморщился, как морщатся любители музыки, услышав фальшивую ноту. Обе женщины отпустили друг друга; потом опять, как будто боясь опоздать, схватили друг друга за руки, стали целовать и отрывать руки и потом опять стали целовать друг друга в лицо, и совершенно неожиданно для князя Андрея обе заплакали и опять стали целоваться. M lle Bourienne тоже заплакала. Князю Андрею было, очевидно, неловко; но для двух женщин казалось так естественно, что они плакали; казалось, они и не предполагали, чтобы могло иначе совершиться это свидание.
– Ah! chere!…Ah! Marieie!… – вдруг заговорили обе женщины и засмеялись. – J'ai reve сette nuit … – Vous ne nous attendez donc pas?… Ah! Marieie,vous avez maigri… – Et vous avez repris… [Ах, милая!… Ах, Мари!… – А я видела во сне. – Так вы нас не ожидали?… Ах, Мари, вы так похудели. – А вы так пополнели…]
– J'ai tout de suite reconnu madame la princesse, [Я тотчас узнала княгиню,] – вставила m lle Бурьен.
– Et moi qui ne me doutais pas!… – восклицала княжна Марья. – Ah! Andre, je ne vous voyais pas. [А я не подозревала!… Ах, Andre, я и не видела тебя.]
Князь Андрей поцеловался с сестрою рука в руку и сказал ей, что она такая же pleurienicheuse, [плакса,] как всегда была. Княжна Марья повернулась к брату, и сквозь слезы любовный, теплый и кроткий взгляд ее прекрасных в ту минуту, больших лучистых глаз остановился на лице князя Андрея.
Княгиня говорила без умолку. Короткая верхняя губка с усиками то и дело на мгновение слетала вниз, притрогивалась, где нужно было, к румяной нижней губке, и вновь открывалась блестевшая зубами и глазами улыбка. Княгиня рассказывала случай, который был с ними на Спасской горе, грозивший ей опасностию в ее положении, и сейчас же после этого сообщила, что она все платья свои оставила в Петербурге и здесь будет ходить Бог знает в чем, и что Андрей совсем переменился, и что Китти Одынцова вышла замуж за старика, и что есть жених для княжны Марьи pour tout de bon, [вполне серьезный,] но что об этом поговорим после. Княжна Марья все еще молча смотрела на брата, и в прекрасных глазах ее была и любовь и грусть. Видно было, что в ней установился теперь свой ход мысли, независимый от речей невестки. Она в середине ее рассказа о последнем празднике в Петербурге обратилась к брату:
– И ты решительно едешь на войну, Andre? – сказала oia, вздохнув.
Lise вздрогнула тоже.
– Даже завтра, – отвечал брат.
– II m'abandonne ici,et Du sait pourquoi, quand il aur pu avoir de l'avancement… [Он покидает меня здесь, и Бог знает зачем, тогда как он мог бы получить повышение…]
Княжна Марья не дослушала и, продолжая нить своих мыслей, обратилась к невестке, ласковыми глазами указывая на ее живот:
– Наверное? – сказала она.
Лицо княгини изменилось. Она вздохнула.
– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.


Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.