Эхтер фон Меспельбрунн, Юлиус

Юлиус Эхтер фон Меспельбрунн (нем. Julius Echter von Mespelbrunn; 18 марта 1545, Меспельбрунн, Франкония — 13 сентября 1617, крепость Мариенберг, Вюрцбург) — князь-епископ Вюрцбурга и герцог Франконии (1573—1617). В его правление в Вюрцбурге развернулось обширное строительство, был основан Вюрцбургский университет и Юлианский госпиталь, а также начались ведовские процессы.

Происходил из франконского рыцарского рода, бывшего на службе у майнцских епископов. Как второму сыну ему была определена духовная карьера; его старший брат унаследовал фамильный замок Меспельбрунн. Учился в Ашаффенбурге, Вюрцбурге, Майнце, Кёльне, затем в университетах Лувена, Дуэ, Парижа, Анже и Павии. В 1569 году Эхтер стал каноником Вюрцбургского собора св. Килиана, с 1570 году был советником епископской канцелярии и с 1573 — деканом собора. В том же году скончался вюрцбургский епископ Фридрих фон Вирсберг, и Эхтер был избран его преемником. Лишь в мае 1575 года он был рукоположён в священники и через два дня — в епископы.

В следующем, 1576 году, началась так называемая «фульдская распря» — после того, как лютеранское дворянство и капитул Фульдского монастыря принудили князя-аббата города Фульда Бальтазара фон Дернбаха к отказу от сана, Юлиус был избран администратором монастыря и фактическим хозяином Фульды. Папа Григорий XIII пригрозил отлучить Эхтера от церкви, если тот не откажется от притязаний на Фульду; сторонники Дернбаха обратились за помощью к императору Максимилиану II. Судебный процесс между Дернбахом и Эхтером перед императорской судебной палатой тянулся 26 лет; лишь в 1602 году был вынесен приговор, согласно которому вюрцбургский епископ был вынужден отказаться от Фульды и заплатить все судебные издержки.

Епископ Юлиус был видным деятелем Контрреформации в Германии, одним из основателей и активных деятелей Католической лиги (1609). С целью подготовки образованных католических богословов он возобновил Вюрцбургский университет в 1582 году, где большую роль играли иезуиты; при нём было построено несколько церквей и школ.

При нём развернулась борьба с иноверцами, в частности, из города были вынуждены в большом количестве выехать протестанты, не желавшие принимать католицизм (были введены сильные ограничения на замещение должностей протестантами, 100 тысяч человек в епархии было обращено в католицизм), было конфисковано имущество вюрцбургских евреев. При нём начались значительные по масштабу Вюрцбургские ведовские процессы, достигшие апогея при его преемниках.

В 1579 году им был основан Юлианский госпиталь для бедных и сирот. Постройки, предпринятые во времена Юлиуса, отмечаются соединением ренессансных черт и поздней готики — так называемая «Эхтерова готика» или «стиль Юлиуса».

Эхтер был искусным администратором; предпринятые при нём судебные и административные реформы в сочетании с мерами строгой экономии помогли епархии избавиться от долгов без увеличения налогов.

Юлиус Эхтер похоронен в Вюрцбургском соборе. Его имя носят Вюрцбургский университет (Julius-Maximilian Universitaet), Юлианский госпиталь, улица в центре Вюрцбурга — Юлиуспроменаде, где воздвигнут памятник епископу, один из сортов вюрцбургского пшеничного пива, а также многие учреждения во Франконии. Его бюст находится в регенсбургской Вальхалле, созданном в XIX веке пантеоне выдающихся германцев.

Отрывок, характеризующий Эхтер фон Меспельбрунн, Юлиус

Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.