Банай, Эхуд
| Эхуд Банай |
Эхуд Банай (ивр. אֵהוּד בַּנַּאי; род. 31 марта 1953) — израильский музыкант и автор песен.
Содержание
Биография
Эхуд Банай родился в Иерусалиме. Его отец - актер Яаков Банай, старший из братьев и сестер Банай. Семья переехала в Гиватаим когда Эхуду было четыре. В десять лет он научился играть на виолончели[1]. В 1971 году он был призван в ЦАХАЛ, служил в пехотной бригаде Нахаль. После демобилизации он уехал в Лондон, где играл в Лондонском метро в течение шести месяцев.
По возвращении в Израиль, после неудачной карьеры почтальона в Гиватаиме, поселился в Рош-Пинне. Там Банай познакомился с Эли Магеном (старшим сыном Ариадны Скрябиной) — талантливым музыкантом, играющим на классической гитаре. Эта встреча была очень важна для Эхуда. В Рош-Пинне он встретился также с Ноамом Халеви, который позднее присоединился к группе «Беженцы»[2].
Семья
Банай женат, у него три дочери.
Музыкальная карьера
В 1982 году, Банай создал группу с певицей Ави Матос. В 1986 году Эхуд и его группа «Haplitim» («Беженцы») прославились благодаря хиту «Ир Mиклат» (город-убежище) и рок-опере «МАМИ»[1].
В 1987 году, Банай и «Беженцы» выпустили свой дебютный альбом, который, по мнению многих, является одним из лучших и самых важных альбомов Израильского рока[3], благодаря оригинальному сочетанию рок-музыки в стиле new wave с восточными ритмами и мелодиями. Его песни являются в основном протестными, многие из них содержат библейские сюжеты и аллюзии.
Альбом «Каров» («Близко»), выпущенный в 1989 году, был написан под влиянием воспоминаний раннего детства в Иерусалиме, путешествий по Европе, Боба Дилана, семейных афганских и персидский еврейских корней, а также пиюта. Его альбом «Под Жасминовым деревом» его отец назвал альбомом персидских народных сказок[1].
В 1990-х Банай выпустил 3 альбома (Ашлиши («Третий») был выпущен в 1992 году, «Од Меат» был выпущен в 1996 году, и «Тип Типа» в 1998 году). «Ана ли» («ответь мне») был выпущен в 2004 году, песня Блюз Кнаани (ханаанский блюз) была написана в память об Меире Ариэле, а в песне «Айом» («сегодня») Банай обращается к жене.
Банай спел дуэтом с Давидом Д'Ором в альбоме «Кмо аРуах» («Как ветер»), который был выпущен 27 марта 2006[4].
Тройной концертный альбом «Maмших линсоа» («Продолжаю движение») был выпущен в октябре 2006 года[1].
Банай пишет тексты и сочиняет музыку практически для всех своих песен. Банай соблюдает еврейские традиции и даже «вернулся» к ортодоксальному еврейскому религиозному соблюдению традиций в начале 2000-х. Банай упоминает о своей связи с еврейской тематикой во многих песнях[1].
В 2008 году документальный фильм режиссёра Авида Ливны и производства Гиди Авиви, Яэль Бирон и Дрора Наума о Банае и беженцах, «On the Move», принял участие в официальном конкурсе фестиваля Иерусалимского кино и был показан в кинотеатрах по всему Израилю. Фильм рассказывает о ранних годах Баная на музыкальной сцене, друзьях по первой группе «Беженцы» — Йоси Слон, Жан-Жак Гольдберг, Ноам Галеви, и Джил Сметана.
В сентябре 2008 года Банай выпустил «Шир Хадаш», альбом традиционных еврейских песен (земирот), в том числе несколько мелодий, сочиненных Шломо Калебахом.
Альбом «Ресисей Лайла» («Капли Ночи») был выпущен в 2011 году[5].
Напишите отзыв о статье "Банай, Эхуд"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 [mooma.keshet-tv.com/Biography.asp?ArtistId=1164 Ehud Banai] (иврит). Mooma. Проверено 2 сентября 2008.
- ↑ [www.ehudbanai.co.il/he/95/29 Биография, Гитара] (иврит). Официальный сайт Эхуда Баная. Проверено 26 декабря 2015.
- ↑ Shalev, Ben. [www.haaretz.com/hasen/spages/955999.html Soundtrack of their lives], Haaretz (February 21, 2008). Проверено 2 сентября 2008.
- ↑ [web.archive.org/web/20060517005232/www.daviddor.com/e_disc_8.htm Kmo HaRuach]. daviddor.com (February 2009). Проверено 8 мая 2009.
- ↑ Shalev, Ben [grooveshark.com/#/playlist/Ehud+Banai+Resisei+Laila/56415008 A killer line for all time]. HaAretz.com (March 18, 2011). Проверено 11 июля 2011.
Ссылки
- [www.ehudbanai.co.il/ Official website]
- [www.hayavlazuz.com «On the move» movie official website]
- [filmart.co.il/site/detail/detail/detailDetail.asp?detail_id=1590696&seaWordPage=on+the+move/ «On The Move» in Epos Festival]
- [www.amazon.com/dp/B000N0TO2C Like the Wind]. Amazon.com. Проверено 11 июля 2011.
Отрывок, характеризующий Банай, Эхуд
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.
На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
