Эцио Аудиторе да Фиренце

Эцио Аудиторе да Фиренце
Ezio Auditore da Firenze
Эцио в AC2
Игровая серия	Assassin's Creed
Первое появление	Assassin's Creed II
Последнее появление	Assassin's Creed Chronicles: China
Озвучивание	Роджер Крэйг Смит Василий Зотов (в молодости) Денис Некрасов (в старости)
Прототип лица	Франциско Рандез
Дополнительная информация
Дата рождения	24 июня 1459 года
Дата смерти	30 августа 1524 года
Возраст	17-40 лет (AC2) 40-47 лет (ACB) 17, 19, 26, 38 (в воспоминаниях о Кристине в ACB) 50-53 года (ACR) 65 лет (AC Embers)
Место рождения	Флоренция, Флорентийская республика, Италия Италия
Родственники	Дезмонд Майлс (дальний потомок по мужской линии) Клэй Качмарек (дальний потомок) Джованни Аудиторе (отец) Мария (Моцци) Аудиторе (мать) Иларио Аудиторе (дед) Федерико Аудиторе (старший брат) Петруччо Аудиторе (младший брат) Клаудия Аудиторе (младшая сестра) Марио Аудиторе (дядя) Доменико Аудиторе (прапрадед) Марчелло Аудиторе (сын) Флавия Аудиторе (дочь)
Род занятий	ассасин
Формирование	Орден Ассасинов

Э́цио Аудито́ре да Фире́нце (англ. Ezio Auditore da Firenze, итал. Ezio Auditore da Firenze; 24 июня 1459, Флоренция — 1524, там же) — главный персонаж видеоигр «Assassin’s Creed II», «Assassin’s Creed: Brotherhood» и «Assassin's Creed: Revelations». Предок Дезмонда Майлза. Друг Леонардо Да Винчи.

Биография

Эцио Аудиторе да Фиренце являлся ассасином эпохи Ренессанса, впоследствии ставшим мастером-предводителем Братства в Италии. Родился 24 июня 1459 года и являлся предком других главных героев серии: Дезмонда Майлса и Объекта 16 (Клея Качмарека). Эцио не подозревал о своей дальнейшей судьбе вплоть до достижения семнадцатилетнего возраста, но заговор против семьи Аудиторе и дальнейшее наказание в виде повешения его отца и двух братьев сделали своё дело: протагонист смог узнать своё предназначение, нашёл начальное обмундирование в ящике и вышел на тропу долгой и кровопролитной вендетты. Собственно, с этого и начинаются основные события игры Assassin's Creed II — предыдущие задания же можно считать простым предисловием, важным для понимания сюжетной линии.

Дабы уберечь свою сестру и мать, Эцио решил сменить место жительства на более спокойное и тихое, в конечном счёте остановившись на вилле Монтериджони у своего дяди Марио Аудиторе. По дороге на них напал Вьери Пацци, но дядя Эцио - Марио, помог им.

 Это оказало положительный эффект на подготовку главного героя: дядя смог научить его всему, что знал сам, включая атакующие и оборонительные приёмы.

За свою насыщенную жизнь, Эцио Аудиторе да Фиренце удалось расправиться со всеми участвующими в заговоре людьми, вместе с тем освободив большие территории Италии и Рима, прежде находившиеся под управлением тамплиеров. Ему также удалось познакомиться со многими выдающимися людьми своего времени, включая Лоренцо Медичи, Леонардо да Винчи, Родриго Борджиа, Никколо Макиавелли, Катерину Сфорца, Сулеймана I Великолепного, Селима I Грозного и других, не менее колоритных личностей.

Последним же заданием главного героя являлось открытие библиотеки Альтаира ибн Ла-Ахада, узнать тайны которой можно было лишь с помощью специальных ключей, на которых записаны воспоминания. В процессе их нахождения, протагонист знакомится со своей будущей женой - Софией Сартор, также оказавшей большую помощь в поисках необходимых ключей. В итоге, Эцио Аудиторе да Фиренце таки удалось открыть кладовую знаний ассасинов и обнаружил там скелет Альтаира и еще один артефакт «Яблоко Эдема».

В 1524 году Эцио вышел на пенсию и жил во Флоренции, у него появилась дочь Флавия, а чуть позже сын Марчелло.

Последние годы своей жизни Эцио провёл в тихой и умиротворённой обстановке в окружении семьи. Умер главный герой на площади перед собором Санта-Мария-дель-Фьоре во Флоренции, неподалеку от места, где когда-то были повешены его отец и братья.

В последний день своей жизни Эцио вместе с Софией и Флавией идет на рынок за продуктами. Эцио садится на скамейку, потом к нему подсаживается молодой человек со шрамом, в этот момент слышен звук отравленного клинка... Поняв, что это конец, последний раз взглянул на свою семью, улыбнулся и умер...

Последние слова

Перед своей смертью Эцио написал небольшое прощальное письмо:

“Когда я был молод, у меня была свобода, время и любовь, которых я не видел, не знал и не чувствовал. Тридцать долгих лет прошло, прежде чем я постиг смысл этих слов. И сейчас, на закате лет, он ясен мне как никогда. Любовь, свобода, время, которые я когда-то не ценил, теперь придают мне сил двигаться вперед — особенно любовь, дорогая. К тебе, нашим детям, братьям и сестрам, и огромному, непостижимому миру, что дал нам жизнь и наполнил её смыслом. Я люблю тебя, моя София. Навеки твой, Эцио Аудиторе."

Семья

• Джованни Аудиторе (1436—1476 гг.) — отец, банкир, ассасин, казнён.
• Мария Аудиторе (1432—1504 гг.) — мать, писательница.
• Федерико Аудиторе (1456—1476 гг.) — старший брат, казнён.
• Клаудия Аудиторе (1461—1524 гг.) — сестра, стала ассасином в Assassin's Creed Brotherhood.
• Петруччо Аудиторе (1463—1476 гг.) — младший брат, казнён.
• Марио Аудиторе (1434—1500 гг.) — дядя, ассасин, убит Чезаре Борджиа.
• София Сартор — жена, продавщица книг.
• Марчелло Аудиторе — сын.
• Флавия Аудиторе — дочь.
• Дезмонд Майлс — дальний потомок.
• Клэй Качмарек — дальний потомок.

Характер

Мать Эцио, Мария Аудиторе, писала о собственном пятнадцатилетнем сыне следующее: «Упрямый, крикливый, стремится быть первым во всем — но такой пылкий, что на него невозможно сердиться». С возрастом Эцио стал намного более спокойным и мудрым, понимающим, что позволило ему стать истинным лидером ассасинов.

Навыки

В течение игры «Assassin’s Creed II» Эцио учится навыкам ассасина: фехтованию на мечах и метанию ножей. Один из главных навыков — акробатическое передвижение по городским зданиям, что напоминает современный паркур.

Кроме передвижения пешком, Эцио умеет плавать, скакать на лошади и летать, используя «летательную машину» Леонардо да Винчи.

Также, у Эцио имеется особая способность, свойственная лишь немногим из ассасинов — «Орлиное Зрение». С возрастом эта способность совершенствуется и развивается (пример: «Орлиное чувство»).

В других видеоиграх

• Помимо серии игр Assassin's Creed, Эцио фигурирует в качестве гостевого персонажа в игре жанра файтинг SoulCalibur V.
• В Prince of Persia: The Forgotten Sands, которая была разработана Ubisoft так же, как серия игр Assassin’s Creed, присутствует одеяние Джованни, а позже ставшее одеянием Эцио из Assassin’s Creed 2.
• В игре The Witcher 2: Assassins of Kings можно увидеть мужчину в белой одежде, капюшоне и с красной повязкой на поясе.
• Во время прохождения The Elder Scrolls V: Skyrim, в ряде квестов от коллегии магов Винтерхолда вам будут встречаться участники ордена Псиджиков. Их одеяние очень похоже на одеяние Эцио со стандартными цветами (красный и белый).Так же там есть место откуда можно совершить прыжок веры как ассасин называется "Прыжок Барда".

Оружие

• Кулаки и ноги
• Два скрытых клинка — укреплены в специальном механизме на запястьях и выдвигаются в случае необходимости вдоль ладони. В отличие от клинка Альтаира, не требуют удаления безымянного пальца (AC2, ACB, ACR).
• Пистолет — скрытый пистолет (AC2, ACB, ACR)
• Отравленный клинок — (AC2, ACB, ACR)
• Меч — (AC2, ACB, ACR)
• Метательные ножи (AC2, ACB, ACR)
• Кинжал — (AC2, ACB, ACR)
• Дымовые шашки — (AC2, ACB, ACR)
• Тяжёлое оружие — двуручные мечи, топоры, их можно кидать (ACB, ACR)
• Отравленные дротики — дротики смазанные ядом (ACB, ACR)
• Яблоко Эдема — может гипнотизировать стражников и убивать их (ACB)(ACR)
• Арбалет — (ACB, ACR)
• Бомбы — (ACR)
• Крюк-клинок — с его помощью можно скользить по тросам, а также захватывать и добивать противника (ACR).
• Алебарды и копья — можно кидать или использовать как вертушку. Нельзя купить, но можно отнять у искателей (тип врагов). (AC2, ACB, ACR)
• Пушка (ACB) — использовалась во время защиты Монтериджони
• Огнемёт (ACR) — выпускает греческий огонь

Критика и отзывы

• Эцио получил 35 место в списке пятидесяти лучших персонажей компьютерных игр по версии книги рекордов Гиннеса

Отрывок, характеризующий Эцио Аудиторе да Фиренце

Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…


В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.


Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала:
– Voila l'egoisme et la cruaute des hommes! Je ne m'attendais pas a autre chose. Za femme se sacrifie pour vous, elle souffre, et voila sa recompense. Quel droit avez vous, Monseigneur, de me demander compte de mes amities, de mes affections? C'est un homme qui a ete plus qu'un pere pour moi. [Вот эгоизм и жестокость мужчин! Я ничего лучшего и не ожидала. Женщина приносит себя в жертву вам; она страдает, и вот ей награда. Ваше высочество, какое имеете вы право требовать от меня отчета в моих привязанностях и дружеских чувствах? Это человек, бывший для меня больше чем отцом.]
Лицо хотело что то сказать. Элен перебила его.
– Eh bien, oui, – сказала она, – peut etre qu'il a pour moi d'autres sentiments que ceux d'un pere, mais ce n'est; pas une raison pour que je lui ferme ma porte. Je ne suis pas un homme pour etre ingrate. Sachez, Monseigneur, pour tout ce qui a rapport a mes sentiments intimes, je ne rends compte qu'a Dieu et a ma conscience, [Ну да, может быть, чувства, которые он питает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из за этого не следует же мне отказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Да будет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только богу и моей совести.] – кончила она, дотрогиваясь рукой до высоко поднявшейся красивой груди и взглядывая на небо.