Пинца, Эцио

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Эцио Фортунио Пинца»)
Перейти к: навигация, поиск
Эцио Пинца
Полное имя

Эцио Фортунио Пинца

Дата рождения

18 мая 1892(1892-05-18)

Место рождения

Рим, Италия

Дата смерти

9 мая 1957(1957-05-09) (64 года)

Место смерти

Стемфорд, США

Страна

Италия Италия

Профессии

оперный певец

Певческий голос

бас

Коллективы

Ла Скала, Метрополитен Опера

Э́цио Форту́нио Пи́нца (итал. Ezio Fortunio Pinza; 18 мая 1892, Рим, Италия — 9 мая 1957, Стемфорд, США) — итальянский оперный певец (бас), которого называют первым басом Италии XX столетия[1].





Биография

Учился в Болонской консерватории. В 1914 году был призван в армию и участвовал в военных действиях на всём протяжении Первой мировой войны. С 1919 года — в труппе Римской оперы, затем в оперном театре Турина. В 1922 году переходит в «Ла Скала». С 1925 по 1948 год — солист «Метрополитен Опера».

В мае 1948 года покидает оперную сцену, при этом появляется в опереттах и в кино, продолжает концертную деятельность, но в 1956 году из-за болезни сердца совсем прекращает выступать.

Работал с такими дирижёрами, как Артуро Тосканини, Бруно Вальтер и Туллио Серафин.

Творчество

Эцио Пинца отличался весьма разнообразным репертуаром, в котором были оперы Вагнера, Моцарта, Верди, Беллини, Россини и многих других композиторов.

Среди ролей Пинца обычно особо выделяют партию Дон Жуана в опере Моцарта и партию Пимена в «Борисе Годунове» Мусоргского, исполнявшиеся им в «Метрополитен Опера».

По некоторым сведениям, на репетиции с участием Эцио Пинца дирижёр Артуро Тосканини сказал: «Наконец-то мы нашли певца, который может петь!» Критика 1920-30-х гг. называла певца «молодым Шаляпиным», но и сам Ф. И. Шаляпин, исполнявший на одной сцене с Пинца Бориса Годунова, высоко оценивал созданный им образ[1].

Награды и премии

Именем Эцио Пинца названа премия в области оперного искусства, среди лауреатов которой — Ферруччо Фурланетто.

Дискография

Напишите отзыв о статье "Пинца, Эцио"

Примечания

  1. 1 2 [www.belcanto.ru/pinza.html Сайт belcanto.ru]

Литература

  • Ezio Pinza; Robert Magidoff. Ezio Pinza: An Autobiography. — RINEHART & COMPANY, INC., 1958.

Ссылки

  • [www.britannica.com/EBchecked/topic/461276/Ezio-Pinza Э. Пинца в энциклопедии «Британника»  (англ.)]
  • [operaclass.com/catalogo/cantante.asp?idioma=&idCantante=1304&idCat=oc Оперная дискография Э.Пинца]
  • [www.belcanto.ru/pinza.html Э.Пинца на сайте belcanto.ru]
  • [nataliamalkova61.narod.ru/index/radioperedachi/0-14«РУССКАЯ МУЗЫКА ЗВУЧИТ В МИРЕ". Эцио Пинца — в цикле М.Малькова «Из коллекции редких записей».]

Отрывок, характеризующий Пинца, Эцио

Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.