Эццелино III да Романо

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Эццелино III да Романо
Ezzelino da Romano<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
 
Рождение: 25 апреля 1194(1194-04-25)
Онара
Смерть: 1 октября 1259(1259-10-01) (65 лет)
Сончино
Отец: Эццелино да Романо II
Мать: Аделаида дельи Альберти ди Мангона
Супруга: Сельваджия, дочь Фридриха II
Беатриче ди Буонтраверсо

Эццелино III да Романо (итал. Ezzelino da Romano) (25 апреля 1194, Онара близ Падуи — 1 октября 1259, Сончино близ Кремоны) — политический деятель средневековой Италии, военачальник, сеньор Вероны, Падуи и Виченцы, один из лидеров гибеллинов.





Биография

Эццелино да Романо — знаменитый полководец и владетельный князь Северной Италии XIII века, самый ранний представитель подготовлявшегося на полуострове принципата. Род его вел своё происхождение от немецкого рыцаря, в 1036 году прибывшего в Италию с императором Конрадом II. Последний пожаловал ему замок Романо на горе близ Падуи, с землями около него. От этого замка род Эццелино получил своё родовое имя.

Его отец Эццелино II владел землями в Тревизской марке и округе Падуи, в том числе и замком Романо возле Виченцы, однако под конец жизни ушёл в монастырь, за что получил прозвище Ezzelino il Monaco.

В 1226 году Эццелино III становится подестой Вероны, однако через 4 года был вынужден бежать из города. Принял участие в борьбе гибеллинов и гвельфов на стороне императора Фридриха II Штауфена, являясь верным и твёрдым его сподвижником и наместником его во время отсутствия, соратником и советником в совместной борьбе против гвельфов Ломбардии и в деле политического подчинения Италии. Нанесёнными им ударами была заметно расшатана лига ломбардских городов. По инициативе Эццелино были установлены верховные права императора над многими городами и местностями Северной Италии. Воинскими успехами да Романо подготовлена была решительная победа Фридриха над гвельфами при Кортенуове в 1237 году. Благодарный император выдал за Эццелино в 1238 году свою побочную дочь Сельваджу. Вместе с Энцио да Романо продолжал с успехом бороться против городов, стоявших на стороне папы (1239—1245 годы). В 1247 году он осадил Парму, но потерпел серьёзное поражение в 1248 году при Виттории. После смерти Фридриха II в 1250 году Эццелино оставался главой имперской партии в Италии. Конрад IV утвердил его в звании главного викария императорского престола. Однако его преемник Манфред выбрал главнокомандующим имперскими военными силами в Ломбардии маркиза Паллавичино.

Помимо поддержки императора Эццелино постоянно работал над созданием сильного и сплоченного территориального княжества, где он мог бы иметь неограниченную власть. Он сумел завладеть и удерживать огромную территорию, включающую Верону, Бассано, Беллуно, Тренто, Тревизо, Эсте, Фельтре и Падую. Его владения, в конце концов, простирались от границ Милана до Адриатики и от Альп до Феррары. Поддерживая партию гибеллинов, Эццелино да Романо сурово расправлялся с жителями гвельфских городов. За многочисленные преступления был в 1254 году отлучён от церкви, а в 1256 году против него был организован крестовый поход. В 1256 году он чуть не захватил Мантую и, вмешавшись во внутренние распри, попытался завоевать Милан. В сражении при Кассано-д’Адда 27 сентября 1259 года был разбит и захвачен своими противниками. В плену отказался от пищи, сорвал перевязки, наложенные на его раны, и, таким образом, покончил с собой, отказавшись признать власть папы. «Царство» Эццелино после его смерти распалось на части, причем Верона, Бассано и Виченца возвратили себе городскую вольность. Его брат Альберико был схвачен милицией Вероны, Виченцы, Падуи и Мантуи, подвергнут пытке и замучен вместе со всей семьей.

Образ правления

Якоб Буркхардт даёт в своих работах следующее описание Эццелино: «До тех пор в средние века завоевания или узурпации мотивировались в большинстве случаев ссылкой, хотя бы фиктивной, на реальное или фантастическое право, наследственное либо иное, или санкционировались правом войны с неверными, еретиками, отлученными от церкви. Здесь мы видим в первый раз в истории основание трона при помощи массовых убийств и бесконечных ужасов, присутствуем при первом факте сознательного, обдуманного приложения (может быть, без теоретических предпосылок) понятия о допустимости всяких средств для достижения определенно поставленной личной цели. Никто из позднейших тиранов не сравнялся с Эццелино по колоссальности совершенных преступлений, даже Чезаре Борджиа. Опасный пример был дан, и падение Эццелино не оказалось ни восстановлением справедливости для народов, ни предостережением для будущих насильников».

В правлении Эццелино отмечены многочисленные примеры жестокого обращения с противниками. Например, когда он взял Приолу, у всех жителей, без различия пола и возраста, были выколоты глаза, отрезаны носы и отрублены ноги, и затем они были выброшены на произвол судьбы. Другой раз да Романо запер в замке и уморил голодом целую соперничавшую с ним княжескую семью. В одной Падуе он устроил восемь тюрем, в каждой из которых могло быть посажено по несколько сот человек. Помимо ужасающих пыток, которые там практиковались, смрадные помещения уже сами по себе причиняли заключенным невыносимые муки. Как бы усердно ни работали палачи Эццелино для очищения этих тюрем, они всегда переполнялись новыми жертвами его жестокости. Некоторые историки даже считают да Романо одержимым помешательством человеконенавистничества и кровавой манией убийств.

Образ в литературе

Народное творчество начало работать над образом Эццелино тотчас же после исчезновения его с исторической сцены, слагая из него героя именно демонических сказаний (см. «Cento novelle antiche», изд. 1525 года, № 31, 84). О нём появилась целая литература, начиная с летописных рассказов очевидцев и современников (см. Scardeonius, «De urbis Patav. antiquis» в «Thesaurus Grawii», VI, III, стр. 259). Талантливый полководец и грозный деспот, Эццелино да Романо привлекал внимание многих писателей и художников, отразивших его образ в своих произведениях. История его возвышения и падения изложена в трагедии Альбертино Муссато «Эцеринида» (1315), по сюжету которой Эццелино оказывается сыном дьявола. Данте в своей «Божественной комедии» называет его среди обитателей ада.

В XIX веке в европейской литературе в связи с объединением Италии возрос интерес к историческим предшественникам и провозвестникам державного единства итальянских земель, в том числе - к личности и деятельности Эццелино да Романо. Он является одним из главных персонажей новеллы «Женитьба монаха» классика швейцарской немецкоязычной литературы Конрада Фердинанда Мейера (1825-1898). В новелле представлена многозначная трактовка образа Эццелино. Прежде всего, он выступает как олицетворение, символическая персонификация Рока, Судьбы, Фатума, трагизма как неизбежного атрибута человеческого существования. Он отстранённо-безразличен и равнодушен к житейским треволнениям, людскому горю, трагедиям и страданиям, включая и те, вольным или невольным виновником которых является он сам. Вместе с тем, Эццелино показан и как реальный политик – масштабный, прагматичный, циничный и жестокий. Но действие новеллы соотнесено с тем временем, когда жестокость ещё не превратилась у падуанского тирана в патологическую страсть (это случится позднее), а является лишь следствием остроты и ожесточённости противоречий политической борьбы в Италии, ставшей полем противоборства императора и папы, ареной непримиримой вражды партий гвельфов и гибеллинов. Отчасти жестокость Эццелино выступает и как неизбежная реакция правителя на порочность человеческой натуры, проявляющейся, в том числе, и у его подданных. Характеристика собственно личностных качеств этого персонажа выдержана в новелле, скорее, в позитивных тонах; автор устами рассказчика-Данте подчёркивает, что Эццелино - «серьёзный и по природе своей благородный человек», стремящийся избегать жестокости и кровопролития там, где нет угрозы государственным интересам, и где конфликты имеют житейский характер. Он, напротив, всемерно стремится к мирному разрешению этих конфликтов, а трагическая гибель главных героев новеллы происходит не вследствие, а вопреки желаниям и действиям Эццелино, с сожалением констатирующего: «Я бессилен против судьбы».

Эццерино да Романо упомянут в книге Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея» среди «тех, кого Пресыщенность, Порок и Кровожадность превратили в чудовищ или безумцев» :
«Эзерин, чью меланхолию рассеивало только зрелище смерти, он был одержим страстью к крови, как другие одержимы страстью к красному вину; по преданию, он был сыном дьявола и обманул своего отца, играя с ним в кости на собственную душу.»

— Оскар Уайлд. Портрет Дориана Грея [1]

Напишите отзыв о статье "Эццелино III да Романо"

Литература

  • Verci C. «Storia degli Ecelini», v.1-3 Venezia 1841
  • Fasoli G. «Studi Ezzeliniani», Bologna 1965.

Культурные аллюзии

      Сюжет новеллы К.Ф. Мейера «Женитьба монаха» стал основой либретто нескольких одноименных опер, наибольшую известность из которых получила опера немецкого композитора Августа Клугхардта (1885); соответственно, образ Эццелино да Романо нашёл отражение не только в литературе, но и в музыкальном искусстве.
  • Эццелино посвящена песня исполнительницы Канцлер Ги с одноименным названием.

Примечания

  1. [lib.ru/WILDE/doriangray.txt Оскар Уайлд. Портрет Дориана Грея]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Эццелино III да Романо



В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.