Ибн Хальдун

Абдуррахман ибн Мухаммад ибн Хальдун аль-Хадрами
араб. عبد الرحمن بن محمد بن خلدون الحضرمي‎
Ибн Хальдун на марокканской марке
Дата смерти:	17 марта 1406(1406-03-17)
Научная сфера:	экономика, история
Известен как:	Ибн Хальдун

Абу Зейд Абдуррахма́н ибн Мухаммад аль-Ха́драми, более известный как Ибн Хальду́н (араб. ابن خلدون‎; 27 мая 1332, Тунис — 17 марта 1406, Каир; 732—808 гг. хиджры) — арабский мусульманский философ, историк, социальный мыслитель.

Биография

Его полное имя: Абу Зейд Абдуррахман ибн Мухаммад ибн Хальдун аль-Хадрами аль-Ашбили. Родился в 1332 году в Тунисе. Родители — выходцы из Андалусии. Изучив в родном городе Тунисе Коран, хадисы, право, грамматику, пиитику, служил у султана Абу-Инана в Фесе. Придворные интриги заставили его уехать в Испанию (1362); здесь он составил трактат по логике и несколько стихотворений; по поручению гранадского султана он вёл переговоры о мире с доном Педро Кастильским.

Позже Ибн Хальдун был письмоводителем у повелителей тунисского и фесского. С 1382 г. он жил в Каире, занимая должность профессора, а затем верховного кади (шариатский судья) маликитов. Честность доставляла ему много врагов, так что несколько раз его смещали, но потом опять призывали на должность. Когда в Сирию (владения египетского султана) вторгся Тамерлан, Ибн-Хальдун, по словам Ибн Арабшаха, сопровождал туда своего повелителя, сумел очаровать Тамерлана своим обращением и был отпущен в Каир на ту же должность верховного кади (1400).

Экономическая теория

Труды ибн Хальдуна по экономике актуальны и сегодня. В своем историческом труде «Мукаддима» (Введение в историю) Ибн Хальдун анализировал причины подъёма и упадка стран и народов. Он делал акцент на уменьшении государственных издержек на наемную армию и был против налогообложения и тарифов, препятствующих торговле и производству. Ибн Хальдун считал, что бюрократия не в состоянии эффективно управлять коммерческой деятельностью из-за слабой мотивации и обученности. Он считал, что в тех странах, где в торговле и производстве участвует государство, следует ожидать относительное понижение экономического излишка и упадок. Эти и другие экономические принципы Ибн Хальдун считал необходимым условием построения цивилизованного общества. Ибн Хальдун открыл огромное количество фундаментальных понятий экономики. Ещё до Адама Смита им открыта ценность и необходимость разделения труда. Он опередил Рикардо в открытии трудовой теории стоимости и до Джона Кейнса рассмотрел роль государства в стабилизации экономики.

Экономика

Ибн Хальдун является первым экономистом, который систематизировал функции экономики, указал на важность технической базы, специализации производства и внешней торговли для получения экономического излишка. Он проанализировал роль государства и его политику стабилизации как средство обеспечения производительности и занятости населения. Его интересовали вопросы оптимального налогообложения, сокращения государственных служб, льготы и средства материального стимулирования. Организационная структура, экономические ожидания, нормативно-правовая база, теория стоимости, экономика производства и другие вопросы вошли в сферу его научных интересов.

Ибн Хальдун стал первым ученым, который был вооружен представлением об экономическом излишке. Он предложил биологическую теорию подъёма и упадка наций, а его стройная общая экономическая теория определяла и его подход к истории. До Ибн Хальдуна не было учёного, который бы создал столь последовательную теорию общей экономики, объясняющую и предсказывающую подъём и упадок цивилизаций, стран и империй. Его учение позволяет предсказать, насколько жизнеспособным является то или иное государство, а также эмпирически и теоретически объясняет последствия государственной политики в области производства и торговли.

Государство

По мнению Ибн Хальдуна роль государства заключается в охране закона и порядка, способствующих хозяйственной деятельности, а также — в защите имущественных прав, торговых путей, мира и стабильности. Особую роль в улучшении экономической активности играет оптимальное (минимальное) налогообложение, не препятствующее производству и торговле. Чрезмерное обложение налогом экономического излишка, увеличение размеров бюрократического аппарата и армии приводит к ослаблению торговли и производства, вследствие чего уменьшается экономический излишек. По словам Ибн Хальдуна, «рост абсолютной власти в государстве является причиной упадка экономического процветания и, как следствие, государства и города». Уменьшение совокупного дохода государства требует новых мер для повышения этого дохода, среди которых: налоги в натуральной форме, акцизы, конфискации, а также прямое вмешательство государства в экономическую деятельность.

Ибн Хальдун считал, государство должно заниматься организацией общественных служб для создания рабочих мест, строить дороги и принимать меры для поощрения торговли и производства. Вмешательство государства в коммерцию приведёт к разрастанию бюрократической системы и наемной армии, в результате чего предприниматели не смогут нормально заниматься торговлей и получать прибыль от своих предприятий. Результатом экономического упадка может быть исход населения городов и промышленных центров в альтернативные места проживания, что приводит к падению спроса на товары и ещё больше усугубляет ситуацию. По Ибн Хальдуну, самое лучшее государство — государство с минимальным бюрократическим аппаратом, минимальной армией и минимальным налогообложением, которое занимается обеспечением законности и порядка.

Специализация и экономический излишек

Ибн Хальдун считал, что разделение труда является важным источником экономического излишка, а предпринимательская заинтересованность зависит от благоприятности среды для специализации. Об обособлении различных видов трудовой деятельности и принципе массового производства Ибн Хальдун говорил следующее:

«Каждый отдельный вид ремесла нуждается в работниках, причем, в опытных работниках. Чем более многочисленны и разнообразны этапы производства в том или ином ремесле, тем больше людей в него вовлечены. Причем каждая группа работников занимается своим делом. Постепенно в ремесле все более четко выявляются различные виды работ, люди, которые ими занимаются, приобретают все больший опыт в том, что делают. Время и постоянные повторения одних и тех же действий способствуют созданию и укоренению ремесел».

Ибн Хальдун считал важным обучение на практике и повышение профессиональной квалификации. Он дал краткое экономическое обоснование разделения труда и считал, что в функции предпринимателей входит согласование и обеспечение взаимодействия факторов производства в соответствии с рыночными силами. По мнению Ибн Хальдуна разделение труда является источником экономического излишка, если выполнены условии взаимодействия и согласованности факторов производства. Он также указал на то, что «прибыль, которую извлекает человек, есть стоимость, полученная от его труда».

Ибн Хальдун считал, что прибыль является первопричиной коммерческих начинаний, а работники и предприниматели стараются получить максимальную отдачу от своей деятельности в виде прибылей и заработной платы. Для Ибн Хальдуна «коммерция подразумевает прибыль за счет роста капитала путём покупки товаров по низкой цене и их продажи по высокой цене». Он считал важными для роста экономики согласованность, взаимодействие и направленность факторов производства на повышение экономического излишка.

Спрос и предложение

Ещё в XIV веке Ибн Хальдун постулировал, что цена товаров и услуг определяется спросом и предложением. Если товар редок и пользуется спросом, его цена высока, а если товара много и он не пользуется спросом, то его цена будет низкой. Предприниматель в погоне за прибылью будет покупать товар там, где он дешевле и не является дефицитным, и будет продавать там, где он пользуется спросом, по более высокой цене.

Кредитно-денежная политика

Ибн Хальдун отстаивал стабильную кредитно-денежную политику и был против того, чтобы власти играли на стоимости валюты. Он считал, что искусственная инфляция приводит к потере доверия к валюте со стороны населения. Одним из приоритетов политики государства должна быть защита покупательной способности денег, для чего необходимо создавать независимые кредитно-финансовые учреждения. Говоря о количестве денег, Ибн Хальдун утверждал, что «количество денег не имеет значения для благосостояния страны». По его мнению, монетарная политика должна быть стабильной, продуманной и направленной на защиту покупательной способности денег, а население должно быть защищено от обесценивания денег.

Фиксирование цен

Ибн Хальдун был противником вмешательства государства в формирование цен на товары и услуги. Политика, в которой правитель скупает товары по самой низкой цене, а затем продаёт этот же товар по выгодной ему цене по мнению Ибн Хальдун, влечет за собой следующие последствия:

1. «Фермеры и торговцы больше не способны самостоятельно заниматься торговлей, которая позволяла им зарабатывать и обеспечивать себя».
2. Став постоянной, подобная практика «лишает их любой инициативы в предпринимательстве, что разрушает бюджетно-налоговую структуру».
3. «Со временем участие правителя в торговле может привести к разрушению культуры и цивилизации».
4. Политика фиксированных цен «еще более опасна, вредна и разрушительна для субъектов предпринимательства, чем участие государства в коммерции или сельском хозяйстве, которое быстро оборачивается вредом для предпринимателей, становится губительным для их доходов и снижает культурную активность».

Право собственности

Ибн Хальдун считал, что право собственности является залогом выживания цивилизации, а защита и обеспечение имущественных прав должны быть закреплены законодательно. По его мнению, «когда пропадает мотив приобретать и получать имущество, человек не предпринимает никаких усилий для его приобретения. Степень и частота нарушений права собственности определяет, насколько ослабевают усилия субъекта, направленные на приобретение имущества». Ибн Хальдун связывал право собственности со справедливостью, а посягательство на собственность считал актом несправедливости. Он считал, что при отсутствии справедливости «совершается уничтожение человеческого рода», и, следовательно, несправедливость должна быть запрещена.

Труды

Ибн Хальдун прославился как историк. Его сочинение «Книга назидательных примеров по истории арабов, персов и берберов и их современников, имевших большую власть» («Китаб аль-ибар ва диван аль-мубтада ва аль-кхабар фи айям аль-араб ва аль-аджам ва аль-барбар ва ман асарахум мин зауи ас-султан аль-акбар» араб. كتاب العبر وديوان المبتدأ والـخبر في أيام العرب والعجم والبربر ومن عاصرهم من ذوي السلطان الأكبر‎), или «Большая история», состоит из введения и трёх частей:

1. Введение о превосходстве науки истории («Аль-мукаддима фи фадли ыльм ит-тарикх»; араб. المقدمة في فضل علم التاريخ‎).
2. О природе общественной жизни («Фи табиат аль-умран»; араб. الكتاب الأول في طبيعة العمران‎).
3. Об арабах, их поколениях и государствах с сотворения до наших дней («Фи акхбар аль-араб уа аджйалихим уа дуалихим мунзу бад иль-кхалика иля хаз аль-ахд»; араб. الكتاب الثاني في أخبار العرب وأجيالهم ودولهم منذ بدء الخليقة الى هذا العهد‎).
4. О берберах («Аль-бербер»; араб. الكتاب الثالث البربر‎).

В востоковедческой литературе принято называть первую часть «Китаб аль-Ибар» вместе с авторским предисловием и «Введением о превосходстве науки истории» одним общим наименованием — «Мукаддима», «Пролегомены», или «Введение».

«Мукаддима» образует самостоятельный трактат. Содержание её:

• смысл истории, значение исторической критики и приемы её, источники исторических ошибок;
• географический обзор земного шара, мысли о физическом и нравственном влиянии климата и почвы на людей;
• способы познания истины; эволюции форм семейной, общественной и государственной жизни;
• развитие экономическое и умственное;
• разложение государства;
• значение труда в благосостоянии государства;
• обзор различных отраслей ремесел и искусств;
• классификация наук.

«Мукаддима», по справедливости, считается замечательным произведением. Высказанные в ней идеи являются одной из основ современной клиодинамики.

Ибн Хальдуном также написаны: автобиография («Ат-таариф би Ибн Хальдун уа рихляту-ху гарбан уа шаркан»; араб. التعريف بابن خلدون ورحلته غربا وشرقا‎), работа по суфизму («Шифа ус-саиль уа тахзиб уль-масаиль»; араб. شفاء السائل وتهذيب المسائل‎) и трактат, который в библиографическом списке к переводу «Мукаддима», выполненному Францем Роузенталем, назван трактатом по логике (англ. Treatise on logic) — «Любаб уль-мухассаль фи усуль ид-дин» (араб. لباب المحصل في أصول الدين‎).

Публикации трудов и переводов

Изучение научного творчества Ибн Хальдуна было начато в первые десятилетия XIX века французскими востоковедами, одним из которых был Сильвестр де Саси.

Мехмет Пиризаде перевёл «Мукаддима» на турецкий язык, переработав её в стилистическом отношении. Этьен Катрмер напечатал весь арабский текст «Мукаддима» в «Notices et extraits» (tt. XVI—XVIII, Пар. 1858); полный французский перевод «Мукаддима» осуществил дэ Слэн (франц.): «Prolegomenes» (Париж, 1862); восточные издания — Каир (2-е, 1886) и Бейрут (1882). Вторая часть издаваема была аббатом Арри (по-араб. и итальян.). Третья часть обстоятельно разобрана Рено (Reinaud): «Memoire sur les populations de l’Afrique septentrionale, leur langage, leurs croyances et leur etat social» (в «Nouv. annales des Voyages», 1858, февр.); арабское издание «Hist. des Berberes» (Алжир 1847 и 1851) и французский перевод (1852—1856, 4 тома). Четвёртая часть издана в извлечениях Noel des Vergers: «Histoire de l’Afrique sous la dynastie Aghiabide et de la Sicile sous la domination musulmane» (Париж 1841); о крестовых походах — изд. и пер. Торнберга: «Narratio de expeditione Francorum» (Упсала 1841, в «Академ. Зап.»). Полностью издан весь текст «Большой истории» Ибн-Хальдуна в Булаке (Каир; 1867, 7 т.).

• «Autobiographie d’Ibn-Khaldoun», traduite par de Slane («Journale Asiatique», Paris, 1844).
• «Histoire des berberes et des dynasties musulmanes de l’Afrique septentrionale», traduite de l’arabe par de Slane, Algiers, 1852—1856, 4 volumes.
• «Les Prolegomenes», traduite par de Slane. Paris, 1934—38. 3 volumes. Reproduction of 1862—1868 edition.
• «Lubab al-Muhassal fi usul ad-din», edited by Luciano Rubio. Tetuan, 1952.
• «The Muqaddimah; An Introduction to History», translated from the Arabic by F. Rosenthal, New York, London, 1958. 3 volumes.
• «Введение (фрагменты)». Перевод С. М. Бациевой // Избранные произведения мыслителей стран Ближнего и Среднего Востока. IX—XIV в. М., 1961, С. 559—628.
• Пролегомены к «Книге поучительных примеров и дивану сообщений о днях арабов, персов и берберов и их современников, обладавших властью великих размеров» // Мировая экономическая мысль: Сквозь призму веков: В 5 т. Т.1: От зари цивилизации до капитализма / Ред. Г. Г. Фетисов.; Моск. гос. ун-т им. М. В. Ломоносова, Благотвор. фонд «Благосостояние для всех». — М.: Мысль. — 2004. — 718 с. — (250 лет Московскому Государственному Университету им. М. В. Ломоносова.) — ISBN 5-244-01039-5.
• [smirnov.iph.ras.ru/win/publictn/texts_2/ikh_t_i.htm «Введение (ал-Мукаддима)». Составление, перевод с арабского и примечания А. В. Смирнова] // Историко-философский ежегодник 2007. М., 2008. С. 187—217.
• Введение в историю (ал-Мукаддима). Фрагменты. Перевод с арабского, комментарии и примечания И. Л. Алексеева, А. В. Душак и А. Ш. Столыпинской // Pax Isamica, 1/2008, c.15-21.

Публикация полного перевода «Китаб ал-Ибар» на русский язык до сих пор не осуществлена.

Литература

• Ацамба Ф. М. [www.booksite.ru/fulltext/mys/lye/cjn/omik/11.htm#66 Социально-экономические воззрения Ибн Хальдуна] // Всемирная история экономической мысли: В 6 томах / Гл. ред. В. Н. Черковец. — М.: Мысль, 1987. — Т. I. От зарождения экономической мысли до первых теоретических систем политической жизни. — С. 311-315. — 606 с. — 20 000 экз. — ISBN 5-244-00038-1.
• Алексеев И. Л. [smirnov.iph.ras.ru/local/muk_pi.pdf Возвращаясь к Ибн Халдуну]// Pax Islamica, 1/2008, с.5-14.
• Араби Б. [ecsocman.hse.ru/data/702/927/1216/15_Arabi.pdf Ибн-Хальдун — основоположник арабской социологии] // Социологические исследования. — 1990. — Т. 11. — С. 107—109.
• Бациева С. М. Историко-социологический трактат Ибн Халдуна «Мукаддима». М., 1965.
• Бациева С. М. [annales.info/islam/small/mukaddim.htm Бедуины и горожане в Мукаддиме Ибн Халдуна] // Очерки истории арабской культуры V—XII веков. М., 1982.
• Ибн Хальдун Абдуррахман Абу Зейд ибн Мухаммед / Бациева С. М., Сагадеев А. В. // Евклид — Ибсен. — М. : Советская энциклопедия, 1972. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 9).</span>
• Иванов Н. А. «Китаб аль-Ибар» Ибн Халдуна как источник по истории стран Северной Африки в XIV в. // Арабский сборник. М., 1959.
• Игнатенко А. А. Ибн-Хальдун / Оформление серии и гравюра художника А. И. Ременника. — М.: Мысль, 1980. — 160 с. — (Мыслители прошлого). — 50 000 экз.
• Коротаев А. В. [www.vostlit.ru/KartNotSerial/kart172.htm Долгосрочная политико-демографическая динамика Египта: Циклы и тенденции]. М.: Восточная литература, 2006. — ISBN 5-02-018526-4.
• Крымский А. Е. Ибн-Хальдун // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [lomonosov-msu.ru/archive/Lomonosov_2013/2084/25645_8036.pdf Кучинов А. М. Влияние Ибн Халдуна на развитие общественной мысли] // Ломоносов — 2013. — М., 2013.
• Розов Н. С. [www.nsu.ru/filf/rozov/publ/ibn-khaldun.htm Закон Ибн Халдуна]// Политический класс. 2006, 16.
• Смирнов А. В. [www.iph.ras.ru/~orient/win/publictn/texts_2/ikh_r_i.htm Ибн Халдун и его «новая наука»] // Историко-философский ежегодник’2007. М.: «Наука», 2008. — 530 с. — ISBN 978-5-02-035961-1. — С. 159—186.

---

• Fischel, Walter Joseph. Ibn Khaldun in Egypt. His public functions and his historical research: An essay in Islamic historiography. Berkeley, 1967.
• Graberg Af Hemso, Jakob Grefve. Notizia intorno alla fimoza.
• Kremer, Alfred, Freiherr Von. Ibn Chaldun und seine Kulturgeschichte der islamischen Reiche. Wien, 1879.
• Labica, Georges. Politique et religion chez Ibn Khaldoun. Essai sur l’idéologie musulmane. Alger, Société nationale d'édition et de diffusion, 1968.
• Lacoste, Yves. Ibn Khaldoun. Naissance de l’Histoire, passé du tiers monde Paris, 1965, 1998.
• Mahdi, Muhsin. Ibn Khaldun’s Philosophy of History: A Study in the Philosophic Foundation in the Science of Culture. London, 1957.
• Chapra, Umer M. [www.sciencedirect.com/science/article/pii/S1053535707000960 Ibn Khaldun’s theory of development: Does it help explain the low performance of the present-day Muslim world? // The Journal of Socio-Economics. Volume 37, Issue 2, April 2008, pp. 836—863].
• Boulakia, J.D.C. Ibn Khaldun: a fourteenth century economist // Journal of Political Economy. 1971. (September/October). pp. 1105–1118
• Talbi, M. Ibn Khaldun // The Encyclopedia of Islam, vol. 3. Leiden: Brill, 1986. pp. 825–831

Ссылки

В Викитеке есть оригинал текста по этой теме.

См. Ибн Хальдун

• [islam.com.ua/articles/meet_islam/650/ Экономическая теория ибн Хальдуна. Подъём и упадок наций] = [www.uned.es/congreso-ibn-khaldun/pdf/11%20Selim%20Karatas.pdf The Economic Theory of Ibn Khaldun and Rise and Fall of Nations] : Selim Cafer Karatas, 2011 : [пер. с англ.] // Ислам для всех! — 2011. — 26 мая.</span>
• [www.vostlit.info/Texts/rus16/Chaldun/text1.phtml?id=1776 ИБН ХАЛДУН. Книга назиданий]. Восточная литература. Проверено 18 мая 2011. [www.webcitation.org/65VE71KNx Архивировано из первоисточника 16 февраля 2012].
• [al-eman.net/people-author/display.htm?id=59 Китаб аль-Ибар] на сайте al-eman.net  (ар.)
• [www.waqfeya.net/book.php?bid=1042 Полный текст «Китаб аль-Ибар»] в pdf-формате (Бейрут: «Дар аль-фикр», 2001)  (ар.).
• [www.muslimphilosophy.com/ik/Muqaddimah/ «The Muqaddimah» в переводе Франца Розенталя] на сайте muslimphilosophy.com  (англ.).
• [cliodynamics.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=143&Itemid=1 ТЕОРИЯ ПОЛИТИКО-ДЕМОГРАФИЧЕСКИХ ЦИКЛОВ АБД АР-РАХМАНА ИБН ХАЛДУНА В ЕГО СОБСТВЕННОМ ИЗЛОЖЕНИИ]
• С. В. Цирель, [cliodynamics.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=59&Itemid=1 Концепт «асабиййи» как основа связи экономико-демографической и гуманитарной истории].
• [www.exhauss-ibnkhaldoun.com.tn/ Ибн Хальдун]  (ар.),  (фр.).

Отрывок, характеризующий Ибн Хальдун

А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.
Он подозвал к себе старших генералов.
– Ma tete fut elle bonne ou mauvaise, n'a qu'a s'aider d'elle meme, [Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого,] – сказал он, вставая с лавки, и поехал в Фили, где стояли его экипажи.


В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.
Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку эту сели пришедшие: Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами, на первом месте, сидел с Георгием на шее, с бледным болезненным лицом и с своим высоким лбом, сливающимся с голой головой, Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом (как и все говорили) что то, быстро делая жесты, сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую, с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой. Он встретил взгляд Малаши и глазами делал ей знаки, которые заставляли девочку улыбаться.
Все ждали Бенигсена, который доканчивал свой вкусный обед под предлогом нового осмотра позиции. Его ждали от четырех до шести часов, и во все это время не приступали к совещанию и тихими голосами вели посторонние разговоры.
Только когда в избу вошел Бенигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами.
Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
– Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». (Он откачнулся назад на спинку кресла.)
Начались прения. Бенигсен не считал еще игру проигранною. Допуская мнение Барклая и других о невозможности принять оборонительное сражение под Филями, он, проникнувшись русским патриотизмом и любовью к Москве, предлагал перевести войска в ночи с правого на левый фланг и ударить на другой день на правое крыло французов. Мнения разделились, были споры в пользу и против этого мнения. Ермолов, Дохтуров и Раевский согласились с мнением Бенигсена. Руководимые ли чувством потребности жертвы пред оставлением столицы или другими личными соображениями, но эти генералы как бы не понимали того, что настоящий совет не мог изменить неизбежного хода дел и что Москва уже теперь оставлена. Остальные генералы понимали это и, оставляя в стороне вопрос о Москве, говорили о том направлении, которое в своем отступлении должно было принять войско. Малаша, которая, не спуская глаз, смотрела на то, что делалось перед ней, иначе понимала значение этого совета. Ей казалось, что дело было только в личной борьбе между «дедушкой» и «длиннополым», как она называла Бенигсена. Она видела, что они злились, когда говорили друг с другом, и в душе своей она держала сторону дедушки. В средине разговора она заметила быстрый лукавый взгляд, брошенный дедушкой на Бенигсена, и вслед за тем, к радости своей, заметила, что дедушка, сказав что то длиннополому, осадил его: Бенигсен вдруг покраснел и сердито прошелся по избе. Слова, так подействовавшие на Бенигсена, были спокойным и тихим голосом выраженное Кутузовым мнение о выгоде и невыгоде предложения Бенигсена: о переводе в ночи войск с правого на левый фланг для атаки правого крыла французов.
– Я, господа, – сказал Кутузов, – не могу одобрить плана графа. Передвижения войск в близком расстоянии от неприятеля всегда бывают опасны, и военная история подтверждает это соображение. Так, например… (Кутузов как будто задумался, приискивая пример и светлым, наивным взглядом глядя на Бенигсена.) Да вот хоть бы Фридландское сражение, которое, как я думаю, граф хорошо помнит, было… не вполне удачно только оттого, что войска наши перестроивались в слишком близком расстоянии от неприятеля… – Последовало, показавшееся всем очень продолжительным, минутное молчание.
Прения опять возобновились, но часто наступали перерывы, и чувствовалось, что говорить больше не о чем.
Во время одного из таких перерывов Кутузов тяжело вздохнул, как бы сбираясь говорить. Все оглянулись на него.
– Eh bien, messieurs! Je vois que c'est moi qui payerai les pots casses, [Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки,] – сказал он. И, медленно приподнявшись, он подошел к столу. – Господа, я слышал ваши мнения. Некоторые будут несогласны со мной. Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я – приказываю отступление.
Вслед за этим генералы стали расходиться с той же торжественной и молчаливой осторожностью, с которой расходятся после похорон.
Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…


В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.