Эшевены

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Эшевен»)
Перейти к: навигация, поиск

Эшеве́ны (фр. échevins) — в средневековой феодальной Франции должностные лица, преимущественно в северных городах, имевшие административные и судебные полномочия. Либо назначались сеньорами, либо избирались горожанами. Формировали коллегии, которые возглавлял прево, глава купцов и городской глава. Также ведали торговлей и ценами на рынках, иногда городскими налогами.[1]

Должность ликвидирована во время французской революции декретом от 14 декабря 1789 года[1].





История

Территории

Чаще всего эшевенами называли членов городских советов в некоторых областях Франции, преимущественно на старой территории франкской оккупации и соседних землях. Так, название эшевенов для членов городских советов использовалось в Артуа, Фландрии, Амьенском округе, Понтье.[2]

В Нормандии, где господствовала система так называемых «Руанских установлений» (Établissements de Rouen) со сложной системой советов, эшевенами назывались члены одной из коллегий. После 1321 г. эшевены в Руане исчезли, но вновь появились в 1389 г. в другом виде, уже не 12, а 6; они избирались на три года горожанами и составляли ядро городского совета.[2]

Коллегия эшевенов могла быть и пожизненной (например, в Лилле после реформы 1235 г.)[2].

Судебные заседатели

Эшевены, прежние скабины, созданные реформой Карла Великого, были судебными заседателями[2].

В эпоху феодализации они были поглощены сеньориальным режимом и сделались всюду, где существовали, заседателями при вотчинном суде сеньора. Коммунальная революция[3] в большинстве случаев стёрла этот институт, а названием эшевенов воспользовались для создания городского совета, которому и были переданы судебные функции. Эшевены, о которых говорилось выше, не имели по большей части ничего общего с сеньориальными должностными лицами.

Известна и другая коллегия эшевенов, которая часто существовала рядом с городским советом коммуны, но носила совершенно иной характер. Эти эшевены — чисто судебная коллегия; никаких административных функций, как у советов, у них не имелось. Они сохраняли за собой старые сеньориальные титулы, выбирались сеньором и вели судебное разбирательство под председательством должностного лица, назначенного сеньором. Эти эшевены представляли любопытный пережиток старого порядка. Они выбирались из числа горожан, то есть членов коммуны, и судили горожан, то есть людей, не подчинённых сеньору, а между тем назначались сеньором. Это не вотчинный суд, но это и не суд коммунальный. Известия о нём появляются не раньше XIII века и очень скудны. По-видимому, назначение сеньорами — простая фикция, которая совершенно не мешала эшевенам делать своё свободное дело.[2]

Функции их не везде были одинаковы. Благодаря сеньориальному назначению, враги коммун относились к ним снисходительно: суд эшевенов, сеньориальный по имени, вольный по существу, часто переживал гибель коммун и становился на место уничтоженных коммунальных органов[2].

Титул эшевенов сохранился и позднее, но институт не перешёл в новое время, его сменили мэры и муниципальные (городские) советы[2].

См. также

Напишите отзыв о статье "Эшевены"

Примечания

  1. 1 2 Эшевены // БСЭ
  2. 1 2 3 4 5 6 7 Эшевены // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  3. Коммунальная революция — процесс освобождения городов от эксплуатации феодалов с конца Χ века по XIII век во всей Западной Европе.

Литература

Отрывок, характеризующий Эшевены


На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.