Ильенков, Эвальд Васильевич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Э. В. Ильенков»)
Перейти к: навигация, поиск
Эвальд Васильевич Ильенков
Учёная степень:

доктор философских наук

Язык(и) произведений:

русский

Школа/традиция:

Марксизм

Направление:

Европейская философия

Период:

Философия XX века

Основные интересы:

Диалектическая логика, Теория познания

Значительные идеи:

Космология духа, Диалектика идеального, Диалектическая логика

Оказавшие влияние:

Платон, Спиноза, Кант, Гегель, Маркс, Энгельс, Ленин, Выготский

Испытавшие влияние:

Генрих Батищев, Василий Давыдов, Юрий Давыдов, Валерий Коваленко, Сергей Мареев, Вадим Межуев, Феликс Михайлов, Лев Науменко, Т. И. Ойзерман

Премии:

Премия им. Н. Г. Чернышевского

Награды:

Э́вальд Васи́льевич Илье́нков (18 февраля 1924, Смоленск — 21 марта 1979, Москва) — советский философ, исследователь марксистско-ленинской диалектики. Его работы посвящены различным вопросам марксистской теории познания, природы идеального, личности, творческой деятельности, а также педагогики, этики и эстетики. В области истории философии был исследователем наследия Б. Спинозы и Гегеля, уделял много внимания критике позитивизма. Идеи Ильенкова оказали большое влияние не только на собственно философские исследования, но и на такие научные дисциплины, как психология, в которой выдающийся советский и российский ученый В.В. Давыдов создал оригинальную концепцию видов обобщения в обучении, соединив идеи Э.В. Ильенкова с традицией Л.С. Выготского. Идеи Ильенкова вызвали интерес у ряда современных философов США, Канады, Финляндии и других стран. Его работы издавались в Германии, Италии, Великобритании, Греции, Японии и других странах.





Биография

Детство и юность

Эвальд Ильенков родился в семье писателя, лауреата Сталинской премии В. П. Ильенкова и и учительницы Елизаветы Ильиничны (Ильенковой). В 1928 году семья переехала в Москву и с 1933 года Ильенковы поселились в доме Первого писательского кооператива[1]

В июне 1941 года Ильенков окончил московскую среднюю школу № 170, в сентябре поступил на философский факультет МИФЛИ им. Н. Г. Чернышевского. Вместе с институтом в октябре-ноябре 1941 года эвакуировался в Ашхабад, где продолжил учёбу. В декабре 1941 года все факультеты МИФЛИ вошли в состав в МГУ, который также был эвакуирован в Ашхабад; в июле 1942 года МГУ переезжает в Свердловск.[1]

В августе 1942 года Ильенков был призван в Красную Армию и направлен в Одесское артиллерийское училище им. М. В. Фрунзе в городе Сухой Лог Свердловской области. По окончании училища в октябре 1943 года в звании младшего лейтенанта направлен на Западный фронт, затем в состав 2‑го и 1‑го Белорусских фронтов. Командовал артиллерийским взводом, принимал участие в боевых действиях на Сандомирском плацдарме, с боями дошёл до Берлина, где встретил День Победы. За боевую доблесть награждён орденом Отечественной войны II степени и медалями. После окончания войны до августа 1945 года служил в составе контингента советских войск в Германии[1].

В августе 1945 года Ильенков получил командировку в артиллерийский отдел газеты «Красная звезда» в Москве, где работал литературным сотрудником до февраля 1946 года, когда, демобилизовавшись, закончил службу в советской армии. После этого продолжил обучение на философском факультете МГУ, в апреле 1950 года принят в члены КПСС[2]. На выбор направления научного творчества Ильенкова большое влияние оказал декан философского факультета МГУ профессор Борис Степанович Чернышёв. Позже Эвальд Ильенков близко общался с академиком Бонифатием Михайловичем Кедровым, член-корреспондентом АН СССР, директором Института философии Павлом Васильевичем Копниным, с деканом факультета психологии МГУ Алексеем Николаевичем Леонтьевым, Петром Яковлевичем Гальпериным, Василием Васильевичем Давыдовым, Феликсом Трофимовичем Михайловым, Владиславом Александровичем Лекторским[3]. В июне 1950 года Ильенков окончил обучение с отличием и с рекомендацией в аспирантуру МГУ по кафедре истории зарубежной философии.

В аспирантуре его научным руководителем стал профессор Теодор Ильич Ойзерман, в 1953 году Ильенков защитил кандидатскую диссертацию «Некоторые вопросы материалистической диалектики в работе К. Маркса „К критике политической экономии“»[4], повлиявшую на выделение диалектической логики как направления марксистско-ленинской философии. В ноябре того же года Эвальд Васильевич был принят в сектор диалектического материализма Института философии АН СССР на должность младшего научного сотрудника[3], там он проработал вплоть до конца жизни[1]. В 1953 году Ильенков начал вести на философском факультете МГУ спецсеминар, посвящённый логике "Капитала" Карла Маркса[5]. В начале 1950-х годов Э. В. Ильенков женился на Ольге (Кадрии) Салимовой.

Конфликт в МГУ

В апреле 1954 года появились тезисы «К вопросу о взаимосвязи философии и знаний о природе и обществе в процессе их исторического развития», авторами которых были Ильенков и Валентин Иванович Коровиков. В этих тезисах они доказывали, что философия не может решать проблемы специальных наук и может быть только теорией познания, изучая характер и природу научного знания. По их мнению, «философия есть наука о научном мышлении, о его законах и формах»[1]. Реальный мир философия изучает в той мере, в какой он находит своё идеальное выражение в человеческой мысли. Философия представляет собой рефлексию мышления, выражающую логику его собственных действий. Эти заявления оказали большое влияние на некоторых студентов философского факультета, в частности, на ученика Ильенкова В.А. Лекторского. Бывший в то время заведующим Отделом науки ЦК КПСС Алексей Матвеевич Румянцев критически оценил это понимание предмета философии. В феврале - марте 1955 года на философском факультете МГУ проходила проверка «преподавания общественных наук и идейно-воспитательной работы» комиссии отдела науки и культуры ЦК КПСС, отчёт комиссии содержал оценку тезисов Ильенкова и Коровикова «рецидив давно разгромленного и осужденного партией меньшевиствующего идеализма»[1], было выяснено, что «у части студентов и аспирантов имеется стремление уйти от насущных практических задач в область „чистой науки“, „чистого мышления“, оторванного от практики, от политики нашей партии. Некоторые студенты признались, что давно не читают газет»[6]. После проверки состояния дел на философском факультете МГУ комиссией ЦК КПСС взгляды Ильенкова были определены как «извращение философии марксизма». 25 и 29 марта состоялся Ученый совет философского факультета МГУ, на котором обсуждались тезисы Ильенкова и Коровикова, в итоге их обвинили в гегельянстве и лишили права преподавания в МГУ[1]. Коровиков получил партийный выговор и был уволен из университета, Ильенков был отстранен от преподавания[2]. По существу, критиковалось сведение предмета философии к гносеологии, в противовес онтологизации диалектического материализма. Эта позиция впоследствии критиковалась противниками Ильенкова как «гносеологизм». Вместе с тем в защиту Ильенкова высказался лидер итальянских коммунистов П. Тольятти. Первая же статья Ильенкова, посвящённая диалектике абстрактного и конкретного, была переведена и опубликована на итальянском языке в 1955 году[7].

Работа в Институте философии АН СССР

Ильенков продолжил работу в Институте философии АН СССР, в 1956 году им была написана книга «Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении». При подготовке к публикации руководство Института философии настояло на ряде исправлений, в результате итоговый вариант был сокращён более чем на треть. Книга была выпущена в 1960 году под названием «Диалектика абстрактного и конкретного в „Капитале“ Маркса» в издательстве Академии наук[1], а в 1961 году Эвальд Ильенков получил должность старшего научного сотрудника[1][3].

В первой половине 1960-х годов Ильенков участвовал в создании «Философской энциклопедии» в качестве автора, в процессе работы над вторым томом стал редактором раздела «диалектический материализм». В этом томе вышло сразу семь его статей. Во этом же томе этого издания осенью 1962 года вышла известная статья Ильенкова «Идеальное». В августе-сентябре 1964 года Ильенков принимал участие в работе Международного Гегелевского конгресса в австрийском Зальцбурге[8].

В 1965 году Президиумом АН СССР Э. В. Ильенкову была присуждена премия им. Н. Г. Чернышевского с формулировкой «за цикл работ по истории и теории диалектики»[1] (альтернативная формулировка: «за исследование актуальных проблем теории познания»[3].

Участник VI Международного Гегелевского философского конгресса в Праге. В 1968 году в издательстве Политиздат вышла его книга «Об идолах и идеалах», 26 ноября защитил докторскую диссертацию «К вопросу о природе мышления (на материалах анализа немецкой классической диалектики)»[9]. В сентябре 1970 года был в составе Международного философского конгресса в Берлине (ГДР)[1].

В 1974 году выпущена монография «Диалектическая логика. Очерки истории и теории», которая считается исследователями главным историко-философским трудом Ильенкова, весной 1976 года была написана книга «Диалектика идеального». С 1975 года и до конца жизни Ильенков руководил научным семинаром на психологическом факультете МГУ по приглашению декана А. Н. Леонтьева[1].

Последние годы

В последние годы жизни Э.В.Ильенков много внимания уделял вопросам продуктивной силы воображения, творческой фантазии (в том числе в связи с вопросами эстетической деятельности, искусства). Умер Ильенков 21 марта 1979 года после очередной кампании травли и сопутствовавшей ей затяжной депрессии. Считается, что он покончил жизнь самоубийством[10], перерезав себе сонную артерию[11]. Похоронен рядом с отцом на Новодевичьем кладбище (участок № 8)[12].

Основные идеи

«Космология духа»

В своей ранней работе «Космология духа» (середина 50-х гг.), написанной в аспирантские годы, Э. В. Ильенков дал чёткий ответ на вопрос о смысле и цели существования во Вселенной разумных существ. Согласно гипотезе Ильенкова, матерью-природой им суждено противостоять энтропии во Вселенной и, жертвуя собой, осуществить возвращение умирающих миров к исходному, «огнеобразному» состоянию. Смерть мыслящего духа становится творческим актом рождения новой Вселенной и в ней — иных разумных существ. Эта работа, названная самим Э. Ильенковым "философско-поэтической фантасмагорией", перекликается с позднейшим обращением Ильенкова к монистическому учению Б. Спинозы о мышлении как неотъемлемом свойстве природы.

Восхождение от абстрактного к конкретному

К числу важнейших достижений Ильенкова относится разработка метода восхождения от абстрактного к конкретному как ключа к пониманию диалектической логики как метода научного познания. Данную проблематику Ильенков разрабатывал на основе анализа того диалектического метода, которым пользовался К. Маркс в процессе работы над «Капиталом». Ильенков считал ошибочным абстрагирование как метод научного мышления, противопоставляя ему конкретизацию: его применение обусловлено необходимостью восхождения «...от неполного, одностороннего ("абстрактного") представления о предмете – к все более полному и всестороннему знанию о нем». Таким образом, Ильенков вслед за Марксом, у которого эти идеи сформулированы лишь в наиболее общей форме, переворачивает все традиционные представления об отношении абстрактного к конкретному. Ильенков резко критиковал эмпиризм и индукцию как непродуктивный метод в познании. В этой связи Ильенков пишет:

Не "индукция", направленная на отыскание абстракции, выражающей "общее" для всех частных случаев, а углубленный анализ одного частного случая, направленный на то, чтобы выявить искомый процесс в его "чистом виде", – таким был и путь философии везде и всегда, где и когда она действительно приходила к объективным открытиям.

— Ильенков Э.В. Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении. М., 1997

Следуя за Марксом, Ильенков понимал под «конкретным» "единство многообразного". Здесь Ильенков исходил из гегелевского положения о конкретности всякой истины. Развивая аргументацию Маркса, Ильенков формулирует следующую развёрнутую характеристику конкретного:

Конкретное, конкретность – это прежде всего синоним объективной взаимосвязи всех необходимых сторон реального предмета, данного человеку в созерцании и представлении, их внутренне необходимой взаимообусловленности. Под «единством» тем самым понимается сложная совокупность различных форм существования предмета, неповторимое сочетание которых характерно только для данного, и не для какого-нибудь иного предмета.

— Ильенков Э.В. Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении. М., 1997. С. 20

При разработке этого метода Ильенков сформулировал проблему строения теоретической системы и ее генезиса на основе некоторой «клеточки». Под последним подразумевается научно-теоретическое понятие как клеточка мышления, предпосылкой образования которой является абстракция (продукт выработки общего представления) и выделение соответствующего термина. При этом момент образования понятия уже выходит за пределы эмпирического анализа, который обеспечивает появление абстракции. Законы появления такого понятия выходят за пределы компетенции формальной логики и относятся к диалектическому мышлению: подлинным предметом мышления в понятиях являются не абстрактные сходства, а «исторически сложившиеся всеобщие формы взаимодействия». Последующее же движение мысли должно быть направлено на выработку такого теоретического обобщения, которое отражало бы «объективное конкретное существо данных». В этой связи обязательным требованием к «конкретно-всеобщему понятию» является заключение "в себе" «богатства частностей в своих конкретных теоретических определениях». Характерным примером такого «конкретно-всеобщего» определения Ильенкову служит человек как «существо, которое производит орудия труда», поскольку из этого свойства (производство орудий производства), по Ильенкову, выводится все многообразие исторических форм человеческого существования.

Ильенков проанализировал связь метода восхождения с проблематикой диалектики логического и исторического и проблемой разрешения противоречий в теоретическом мышлении. Идеи Ильенкова относительно диалектики абстрактного и конкретного, сформулированные в гегелевско-марксовской традиции, своеобразно предвосхитили разработку проблематики, которой западные специалисты по логике и методологии науки стали заниматься (в рамках традиции аналитической философии) полтора десятка лет спустя. Его разработка проблем ядра теории, по мнению В.А. Лекторского, соприкасается с лакатосовским методом научных исследовательских программ, а развивавшаяся Ильенковым критика философского эмпиризма сопрягается с тем, что позднее стало обсуждаться как проблема теоретической нагруженности эмпирического факта. Книга Ильенкова о методе восхождения от абстрактного к конкретному в теоретическом мышлении была закончена в середине 1950-х годов. Эта книга, основанная на написанной четырьмя годами ранее рукописи «Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении», увидела свет в 1960 году и сокращённая более чем на треть и с иным заглавием — «Диалектика абстрактного и конкретного в „Капитале“ К. Маркса». Годом позже в полном объёме она была издана на итальянском[13] (переиздана в 1975 году), а затем и на многих других языках мира. Суть развиваемого Ильенковым логического метода заключалась в том, как теоретическое мышление прослеживает процесс формирования предмета, начиная с простейшей, самой абстрактной формы его бытия и заканчивая наиболее развитыми и конкретными его формами. Энергию этому историческому процессу всегда сообщает особое противоречие, кроющееся в субстанции данного предмета (в данном предмете как причины или совокупности причин существования самого себя в наиболее обобщённом, или наиболее конкретном, виде). Всякая новая форма, принимаемая предметом, возникает в качестве средства разрешения этого противоречия непосредственно в точке столкновения характеризующих его бытие противоположных сторон, или «моментов» проявления его субстанции. Истина есть не что иное, как противоречие, взятое в том виде, в каком оно разрешается самим предметом рассмотрения не только в сознании, но и в объективной реальности, это сознание предполагающей, а диалектическая логика — это учение о формировании и бытии метода конкретного разрешения реальных противоречий.

Идеальное

Большой заслугой Ильенкова следует признать актуализацию и материалистическое решение проблемы идеального — одной из важнейших традиционных тем философии. В общем виде оно было изложено в одноименной статье,[14] вышедшей осенью 1962 года в "Философской энциклопедии" и незамедлительно вызвавшей полемику в философских кругах, более детально - в статьях «Проблема идеала в философии»[15][16] и «Проблема идеального»[17], вышедших в журнале "Вопросы философии". Итог своим исследованиям Ильенков подвёл в рукописи «Диалектика идеального», написанной весной 1976 года. Однако автору не довелось увидеть её напечатанной на родном языке (незадолго до смерти Ильенкова вышла сокращённая почти вдвое и измененная редактором англоязычная версия работы).

В серии своих публикаций Ильенков не только убедительно показал развитие понятия идеального как закономерный и крайне важный этап философской мысли, но и в известной степени «реабилитировал» творческое наследие Платона, Фихте и Гегеля, изучению идей которых он уделял исключительное внимание.
Идеализм — не следствие элементарной ошибки наивного школьника, вообразившего грозное привидение там, где на самом деле ничего нет. Идеализм — это спекулятивная интерпретация объективности идеальной формы, т. е. факта ее независимого от воли и сознания индивидов существования в пространстве человеческой культуры.

— Ильенков Э.В. Диалектика идеального

Одновременно с признанием положительной роли объективного идеализма Ильенков резко критикует подход к идеальному как к психическому или физиологическому феномену, характерному как для эмпиризма XVI в., так и для позднейшего позитивизма.
Простое отождествление «идеального» с «психическим вообще», обычное для XVII‑XVIII веков, не давало возможности даже просто четко сформулировать специально философскую проблему, нащупанную уже Платоном, – проблему объективности всеобщего, объективности всеобщих (теоретических) определений действительности, то есть природу факта их абсолютной независимости от человека и человечества, от специального устройства человеческого организма, его мозга и его психики с ее индивидуально-мимолетными состояниями, – иначе говоря, проблему истинности всеобщего, понимаемого как закон, остающийся инвариантным во всех многообразных изменениях «психических состояний» и не только «отдельной личности», а и целых духовных формаций, эпох и народов.

— Ильенков Э.В. Проблема идеального

По мысли Ильенкова, противостояние домарксистского материализма и объективного метафизического идеализма, достигшего своей кульминации в творчестве Гегеля, было снято появлением диалектического материализма. Представление объективных идеалистов о существовании некоего метафизического Абсолюта отражало, пусть и в мистифицированной форме, существование надперсональной идеальной реальности; недиалектический материализм (равно как и вульгарный материализм XIX-XX вв., с которым Ильенков активно боролся), в свою очередь, не мог решить психофизиологическую проблему иначе как методом Декарта - путем отказа от монизма в пользу дуализма (а значит, и отказа от материализма как такового).

Идеальное понимается Ильенковым как «... субъективный образ объективной реальности, т.е. отражение внешнего мира в формах деятельности человека, в формах его сознания и воли»[18]. В качестве ориентира Ильенкову служили известные слова Маркса об идеальном как о "пересаженном в человеческую голову" и "преобразованном ею" материальном[19]. Ис­хо­дя из ме­то­до­ло­гии, при­ме­няе­мой Мар­ксом при ана­ли­зе то­вар­но-де­неж­ных от­но­ше­ний (день­ги как «иде­аль­ная ре­аль­ность» то­вар­но­го ми­ра) Ильенков раз­вил кон­цеп­цию «иде­аль­но­го» как фор­ми­рую­щей­ся в про­цес­се пред­мет­но-прак­тической дея­тель­но­сти че­ло­ве­ка ре­пре­зен­та­ции («объ­ек­тив­но­го пред­став­ле­ния») – та­ко­го свое­об­раз­но­го от­но­ше­ния ме­ж­ду ма­те­ри­аль­ны­ми объ­ек­та­ми (ве­ща­ми, про­цес­са­ми, со­бы­тия­ми, со­стоя­ния­ми), ко­гда один из них, ос­та­ва­ясь са­мим со­бой, вы­сту­па­ет в ро­ли пред­ста­ви­те­ля другого объ­ек­та – его «все­об­щей при­ро­ды», ин­ва­ри­ант­ной за­ко­но­мер­но­сти. Термином «идеальное» у Ильенкова обозначается отношение между, по крайней мере, двумя разными вещами, одна из которых представляет сущность другой как форма человеческой деятельности. Чтобы выражение сущности вещи было идеальным, материалом для него должно стать общественно значимое тело другой вещи. Вещь как бы вручает свою «душу» этой другой вещи, чтобы та сделала её своим символом. Так, дипломат не только реально, но и символически представляет свою страну, деньги представляют стоимость всех товаров, а слова — значение разных вещей в культуре. таким образом, следуя логике Ильенкова, «... идеальное осуществляется в символе и через символ, т.е. через внешнее, чувственно воспринимаемое, видимое или слышимое тело слова». Телом идеального является, таким образом, любая созданная человеком вещь, опосредствующая отношения между людьми, а тем самым берущая на себя необходимые для этого, в том числе символические, функции.

Таким образом, идеальное есть представление в ином и через иное, притом так или иначе это представление, соответствующее сути дела, и представление это, являясь частью общественного производства человеческой жизни, тем самым производится как таковое не мозгом, хотя и посредством мозга. Идеальное, по Ильенкову, имеет общественно-историческую природу, чем оно принципиально отличается от биологической природы явлений индивидуальной человеческой психики. Иными словами, сознание человека идеально, однако идеальное не сводится лишь к феноменам индивидуального человеческого сознания, и далеко не всякое явление человеческой психики является идеальным. Более того, идеальное никоим образом не сводится к механическому суммированию «психических состояний отдельных лиц». Позиция Ильенкова в этих вопросах противостоит узко-эмпирической трактовке идеального как собирательного названия для любого психического феномена, распространённой в островной философской традиции (Локк, Беркли, Юм и др.). Идеальное, таким образом, выражается в тех формах человеческого знания, «... которые обусловливаются и объясняются не капризами личностной психофизиологии, а чем-то гораздо более серьезным, чем-то стоящим над индивидуальной психикой и совершенно от нее не зависящим». Таким образом, к идеальному относится комплекс явлений, обладающих объективностью (независимостью от индивидуального человеческого знания). К ним относятся нормы бытовой культуры, язык, юридические нормы, принципы мышления и т.д., иначе говоря, все те особым образом организованные явления действительности, которые человек усваивает с рождения, в готовом виде. Идеальное, иначе говоря, всецело принадлежит исторически сложившемуся общественному (коллективному) сознанию людей.

Непосредственно эта власть общественного целого над индивидом обнаруживается и выступает в виде государства, политического строя общества, в виде системы моральных, нравственных и правовых ограничений, норм общественного поведения и, далее, эстетических, логических и прочих нормативов и критериев

— Ильенков Э.В. Идеальное. Философская энциклопедия. Т. 2.

В процессе производства человеком в своей жизнедеятельности идеального продукта человек совершает акт идеализации действительности (процесс превращения материального в идеальное), а с возникновением идеальное становится, в свою очередь, условием материального производства (акт материализации, или опредмечивания идеального). Этот непрерывный процесс перехода материального в идеального и наоборот подчиняется особым диалектическим закономерностям, порождая всё новые и новые циклы, и свойственен только для «общественно-исторической жизнедеятельности человека». Исходя из этого идеальное и реальное являются диалектическими категориями, каждая из которых может быть понята только в диалектически противоречивом взаимодействии.

Сознание и воля действуют в этой связи как формы идеального освоения человеком мира культуры.

В частности, Д. Бэкхерст, основной исследователь наследия Ильенкова в англоязычном мире, считает нужным сближать понятия идеального с платонизмом, а Т. Рокмор видит в этой концепции пересечение с «космологическим плюрализмом» Поппера[20].

Тождество бытия и мышления

Одна из основных проблем, над которой бился мыслитель – снятие картезианской дихотомии субъективного и объективного, сознания как чего-то чисто «внутреннего» и внешней реальности. Переводя на язык науки, эта проблема определяется как отношение знания (совокупность понятий, теоретических представлений и т.д.) и предмета этого знания. Проблема в классическом виде была сформулирована Р. Декартом как несоотносимость мышления, раскрывающегося в понятиях, и бытия вещей, определяющегося через их протяжённость[21]. В этой связи Ильенков, следуя идее Спинозы, у которого мышление и протяженность представлены не как две субстанции, а как «... два атрибута, выражающие одну и ту же субстанцию», развивал идею о «тождестве бытия и мышления», имея в виду, что содержание мышления (и сознания вообще) характеризует не сознание, а саму реальную предметность. Эти идеи философа противоречили официальной трактовке «ленинской теории отражения», принятой в советской философии, за что он подвергался идеологической критике. В то же время можно обнаружить близость его идей к традиции «прямого реализма», влиятельной в философии XX века. Одновременно Ильенков подчеркивал, что реальность дается сознанию человека в формах его деятельности, развивая традицию Фихте, Гегеля и Маркса и давая философскую интерпретацию психологической теории деятельности, развитой отечественными учеными (С.Л.Рубинштейн, Л.С.Выготский, А.Н.Леонтьев). В этом же контексте может быть понята концепция идеального, которое истолковывается Ильенковым как способность человека строить свою деятельность в согласии с формой любого другого тела, а также с перспективой изменения этого тела в ходе развития культуры. Последняя и является первоначальной формой бытия идеального, которое, таким образом, первоначально и исходно существует не в голове человека, не в его сознании, а в исторически развивающихся формах деятельности в культуре. Это дает ключ к пониманию и субъективных форм идеального, и человеческой личности. Его решение проблемы, снимающее традиционную философскую дихотомию психологизма и антипсихологизма, было также объявлено крамолой, так как не вписывалось в примитивный психологизм официального истолкования диалектического материализма. В то же время эта концепция оказала влияние на теорию и практику отечественной тифлосурдопедагогики, в частности, на исследование проблемы психического (личностного) развития слепоглухонемого ребенка (работы А.И.Мещерякова).

Педагогическая деятельность

Разработка проблем универсальности человека и его воображения обусловила обращение Ильенкова к вопросам личности и творчества, основанной на теоретическом обосновании К. Марксом и Ф. Энгельсом необходимости универсального, всестороннего и гармоничного развития личности. Согласно Ильенкову, личность обнаруживает себя при условии, когда индивид производит некоторый всеобщий продукт, оказывающий обновляющее влияние на судьбы других индивидов. Личность может опережать в своих устремлениях коллектив, если тот ориентируется на устаревшие образцы и нормы деятельности. Неповторимость подлинной личности, по Ильенкову, состоит именно в том, что она по-своему открывает нечто новое для всех. Понятия личности, свободы и таланта, согласно Ильенкову, синонимичны. Ильенков разрабатывал специальные вопросы психологии и педагогики. Он дал философское обоснование системы воспитания слепоглухонемых, созданной И. А. Соколянским и А. И. Мещеряковым. Ильенков опубликовал ряд работ, посвящённых умственному воспитанию учащихся, проанализировал своеобразие типов мышления в их связи с различными формами культуры. Ильенков развил представления о культурно-исторической природе психических функций и способностей человека, а также о развивающей функции образования. Широкую известность, в частности, получила статья Ильенкова "Школа должна учить мыслить!" (1964 г.) о функциях начальной школы[22]. С конца 1960-х годов Ильенков уча­ст­во­вал в экс­пе­ри­мен­тах, про­во­див­ших­ся А. И. Ме­ще­ря­ко­вым в За­гор­ском ин­тер­на­те для сле­по­глу­хо­не­мых де­тей (ны­не г. Сер­ги­ев По­сад). Ильенков написал ряд работ, в которых обосновывал, что даже слепые и глухие от рождения могут со временем стать полноценными членами общества при надлежащем методе воспитания и обучения. С 1971 г. при участии Ильенкова осуществлялся эксперимент по обучению на психологическом факультете МГУ четырёх слепоглухонемых учеников Мещерякова[23]. После смерти Мещерякова в 1974 году Ильенков неофициально руководил обучением "четвёрки". Один из его учеников, слепоглухой А. В. Суворов, сумел закончить психологический факультет МГУ и впоследствии защитить кандидатскую и докторскую диссертации.

Общественно-политические взгляды

В середине 60-х гг. Ильенков получил возможность принять участие в ряде международных конгрессов, в частности, в Зальцбурге и Праге. На симпозиум в университет Нотр-Дам в США Ильенков выпущен не был, однако текст его доклада был опубликован в сборнике материалов симпозиума. В тезисах «Маркс и западный мир» Ильенков, в частности, поднимает важную проблему отчуждения. Апеллируя к Марксу, Ильенков заявляет при этом, что при социализме преодоление отчуждения осуществлено не было.

Согласно же Марксу, формально-юридическое «обобществление собственности», учреждаемое политической революцией, есть всего-навсего первый (хотя и необходимо первый) шаг, есть лишь первый этап действительного «обобществления». Он создает лишь формальные – юридические и политические – условия sine qua non реального «присвоения человеком отчужденного от него богатства».

Ильенков Э.В. Маркс и западный мир

Согласно Ильенкову, подлинное преодоление отчуждения труда должно было наступить с превращением частной собственности в «реальную собственность каждого индивида, каждого члена этого общества».

Наследие

Проблематика разрабатывавшихся Ильенковым тем была продолжена его учениками и единомышленниками, в частности, С. Н. Мареевым , А. Д. Майданским и др. Его творчество изучалось рядом зарубежных исследователей, в частности, Д. Бэкхерстом. С 1991 года его учениками проводятся ежегодные Ильенковские чтения[24], в которых принимают участие учёные из из Германии, Финляндии, Великобритании, Канады и США. Ведущими специалистами по теоретическому наследию Ильенкова являются Веса Ойттинен (Хельсинкский университет) и Дэвид Бакхерст (университет Квинс, Канада).

Основные работы

  • [psylib.org.ua/books/_ilyen01.htm К вопросу о природе мышления] (на материалах анализа немецкой классической диалектики). Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук
  • Космология духа
  • [caute.tk/ilyenkov/texts/dmx/index.html Диалектика абстрактного и конкретного в «Капитале» К. Маркса]
  • [psylib.org.ua/books/ilyen01/index.htm Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении]
  • [caute.tk/ilyenkov/texts/iddl/index.html Об идолах и идеалах]
  • [caute.tk/ilyenkov/texts/dialideal.html Диалектика идеального]
  • [caute.tk/ilyenkov/texts/ums/index.html Учитесь мыслить смолоду]
  • [caute.tk/ilyenkov/texts/phc/index.html Философия и культура]
  • [psylib.org.ua/books/ilyen02/index.htm Диалектическая логика. Очерки истории и теории]
  • Ленинская диалектика и метафизика позитивизма. М.: Политиздат, 1980.
  • [caute.tk/ilyenkov/texts/sch/index.html Школа должна учить мыслить]

См. также

Напишите отзыв о статье "Ильенков, Эвальд Васильевич"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Андрей Дмитриевич Майданский. [caute.ru/ilyenkov/biog.html Биография] = Даты жизни и творчества // [caute.ru/ilyenkov/index.html "Читая Ильенкова ..."] : Авторский интернет-сайт / А. Д. Майданский. — 2001. — Апрель.</span>
  2. 1 2 Эвальд Васильевич Ильенков. Под. ред. В.И. Толстых.- М. РОССПЭН, 2009 (Философия России второй половины XX в.)
  3. 1 2 3 4 [new.philos.msu.ru/fmu/ilenkov_ehvald_vasilevich Статья] на сайте философского факультета МГУ
  4. Ильенков Э. В. [caute.tk/ilyenkov/texts/cand/index.html Некоторые вопросы материалистической диалектики в работе К. Маркса «К критике политической экономии»]
  5. Э.В.Ильенков: личность и творчество. — Москва, 1999. — С. 9.
  6. Румянцев А. М. [www.caute.tk/ilyenkov/biog/ck.html Об итогах проверки философского факультета МГУ (апрель 1955 года)]
  7. Майданский А. Д. [vphil.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=1116 "Русский европеец" Э.В. Ильенков и западный марксизм] // Вопросы философии. - 2015. - N 3.. — 2015. — № 3. — С. 93 - 100.
  8. [caute.ru/ilyenkov/biog.html Читая Ильенкова - Биография]. caute.ru. Проверено 25 июля 2016.
  9. Ильенков Э. В. [caute.tk/ilyenkov/texts/doc/index.html К вопросу о природе мышления (на материалах анализа немецкой классической диалектики)]
  10. [www.caute.tk/ilyenkov/biog/suvorov.html «Средоточие боли»]
  11. Мареев С. Н. [caute.tk/files/memo.pdf Встреча с философом Э. Ильенковым]
  12. [www.caute.tk/ilyenkov/arch/tum.html Могила Э. В. Ильенкова на Новодевичьем кладбище]
  13. Evald V. Iljenkov. La dialettica dell’astratto e del concreto nel Capitale di Marx (traduzione dal russo di Vittorio Strada e Alberto Sandretti, prefazione di Lucio Coletti).. — Milano: Feltrinelli, 1961. — С. LIX + 246.
  14. Ильенков Э.В. [caute.ru/ilyenkov/texts/enc/ideale.html Идеальное (Философская энциклопедия)].
  15. Ильенков Э.В. [caute.ru/ilyenkov/texts/vf/ideala.html Проблема идеала в философии (статья первая)] // Вопросы философии. — 1962. — № 10. — С. 118-129.
  16. Ильенков Э.В. [caute.ru/ilyenkov/texts/vf/idealb.html Проблема идеала в философии (статья вторая)] // Вопросы философии. — 1963. — № 2. — С. 132-144.
  17. Ильенков Э.В. [caute.ru/ilyenkov/texts/vf/prideala.html Проблема идеального] // Вопросы философии. — 1979. — № 6. — С. 128-140.
  18. [caute.ru/ilyenkov/texts/enc/ideale.html Идеальное (Философская энциклопедия)]. caute.ru. Проверено 25 июля 2016.
  19. Э.В.Ильенков: личность и творчество. — Москва, 1999. — С. 74.
  20. Рокмор Т. [vphil.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=1171 Ильенков об идеальном, опредмечивании и стоимости] // Вопросы философии. — 2015. — № 5. — С. 108-116. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0042-8744&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0042-8744].
  21. Ильенков Э. В. [caute.ru/ilyenkov/texts/idemb.html Вопрос о тождестве мышления и бытия в домарксистской философии] (1964).
  22. Ильенков Э. В. [psychlib.ru/mgppu/hre/hre-2842.htm Школа должна учить мыслить!] (1964).
  23. Э.В.Ильенков: личность и творчество. — Москва, 1999. — С. 178.
  24. [www.caute.tk/ilyenkov/conf.html Конференции]
  25. </ol>

Литература

  • Evald IIyenkov’s Philosophy Revisted. Proceedings of the Ilyenkov simposium in Helsinki 7th-8th September 1999. Edited by Vesa Oittinen. Helsinki: Kikimora Publications, 2000, 372 pp. ISBN 951-45-9263-8.
  • Bakhurst, D. [caute.ru/ilyenkov/cmt/bakhurst.htm Consciousness and Revolution in Soviet Philosophy: From the Bolsheviks to Evald Ilyenkov]. Modern European Philosophy Series. Cambridge: Cambridge University Press, 1991
  • [caute.tk/files/evisoc.pdf Ильенков и социализм]. — М.: Диалектика и культура, 2002. — 250 с.
  • [caute.tk/am/text/evinre.html Ильенков Эвальд Васильевич] // Новая российская энциклопедия. Т. 6, ч. II. — М.: Инфра-М, 2009. — С. 276—277.
  • Лобастов Г. В. Философия Э. В. Ильенкова // Вопросы философии. — 2000. — № 2. — С. 169—175.
  • Майданский А. Д. [caute.tk/am/text/eviveri.html Понятие истины в диалектической логике Ильенкова] // Свободная мысль. — 2009. — № 8. — С. 169—178.
  • Майданский А. Д. [caute.tk/am/text/histideal.html История и общественные идеалы] // Вопросы философии. — 2010. — № 2. — С. 127—133.
  • Майданский А. Д. [caute.tk/am/text/cogitatio.html Понятие мышления у Ильенкова и Спинозы] // Вопросы философии. — 2002. — № 8. — С. 163—173.
  • Мареев С. Н. [aleksandr-kommari.narod.ru/marejev.htm Из истории советской философии: Лукач — Выготский — Ильенков]. — М.: Культурная революция, 2008. — 448 с. — ISBN 978-5-250-06035-6
  • Мареев С. Н. Ильенков. — Ростов-на-Дону: МарТ, 2005. — 112 с. — («Философы XX века» — «Отечественная философия»). — ISBN 5-241-00570-6.
  • Науменко Л. К. Эвальд Ильенков и мировая философия // Вопросы философии. — 2005. — № 5. — С. 132—144.
  • [caute.tk/files/ilogos.pdf Логос]. — 2009. — № 1: Ильенков.
  • Пущаев Ю. В. История и теория Загорского эксперимента // Вопрос философии. 2013 № 3
  • Пущаев Ю. В. История и теория Загорского эксперимента: была ли фальсификация? // Вопросы философии. 2013 № 10.
  • Э.В. Ильенков: личность и творчество. М.,: Языки русской культуры, 1999.
  • [caute.tk/ilyenkov/biog/rem/index.html Эвальд Васильевич Ильенков в воспоминаниях]. — М.: РГГУ, 2004. — 308 с. — ISBN 5-9290-00573

Ссылки

  • Ильенков Э. В. [theoryandpractice.ru/posts/8106-ilenkov-um Откуда берется ум?] // Учитесь мыслить смолоду. — М.: 1977.
  • [www.caute.tk/ilyenkov/ Тексты работ Ильенкова, его фотографии, материалы о жизни и творчестве философа].
  • [www.sovetika.ru/bio/ilen.htm Биографическая статья об Ильенкове на Sovetika.ru].
  • [scepsis.ru/library/id_707.html Илья Смирнов о книге Эвальда Ильенкова «Об идолах и идеалах»].
  • [www.avramus.com/app/download/4935061163/Ильенков+1.doc?t=1297188569 Ильенков и революция в психологии — Статья Александра Сурмавы об Э. В. Ильенкове и его месте в истории психологии].
  • Статья биолога А. А. Малиновского [scepsis.ru/library/id_961.html «Некоторые возражения Э. В. Ильенкову и А. И. Мещерякову»].
  • [ps.1september.ru/article.php?ID=200203109 Письма красноармейца Э. Ильенкова к возлюбленной с фронта].
  • [marksist.blox.ua/2012/04/Vrag-naroda-Ilenkov.html Враг народа Ильенков?]

Отрывок, характеризующий Ильенков, Эвальд Васильевич


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.


В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.