Звоницкий, Эдуард Моисеевич

Эдуард Моисеевич Звоницкий
Едуард Звоницький
Эдуард Звоницкий летом 2009 года на встрече со школьниками харьковской школы № 147.
Дата рождения:	27 января 1938(1938-01-27)
Место рождения:	Харьков
Дата смерти:	26 ноября 2009(2009-11-26) (71 год)
Место смерти:	Харьков
Язык произведений:	русский и украинский

Эдуард Моисеевич Звоницкий (укр. Едуард Звоницький) — русский и украинский писатель. Родился 27 января 1938 года в Харькове. Умер 26 ноября 2009 года в Харькове.

Биография

Эдуард Звоницкий родился в семье харьковских инженеров. После начала Великой Отечественной войны отец, Моисей Самсонович Звоницкий, призывается в армию, где служит до 1946 года. Эдуард же остаётся в Харькове с матерью, Елизаветой Семёновной Черняк. В октябре 1941 года мать с бабушкой и Эдуардом эвакуируются в Ташкент, где в 1945 году он начинает обучение в среднеобразовательной школе № 9. В послевоенные годы семья возвращается в Харьков.

После окончания школы некоторое время проработал токарем в Коминтерновском трамвайном депо города Харькова, но затем поехал учиться в Москву. Там поступил на зоотехнический факультет Московской ветеринарной академии. Получив диплом зоотехника, проучился на биологическом факультете Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова, а затем и на факультете журналистики. Работал зоотехником в совхозах Московской области, Северо-Казахстанской области, Целинного края и Харьковской области. Затем работал научным сотрудником и заведующим отделом в Харьковском зоопарке.

Ещё работая токарем начал печатать первые рассказы в газете «Харьковский электротранспорт». В сентябре 1962 года в киевском журнале «Днипро» была напечатана повесть укр. «Дні нашого життя». Через несколько месяцев эту же повесть издательство «Молодь» выпустило отдельной книгой. Первой публикацией в центральной печати стала публикация очерка «Рассказ о двух комсомольских путёвках» в журнале «Смена» в 1963 году. В дальнейшем активно печатался в газетах и журналах Советского Союза, публиковался в таких издательствах как «Молодая гвардия», «Детская литература», «Физкультура и спорт», «Здоровье», «Оригинал», «Прапор» и других.

В 2000-х годах проживал по улице Иванова,13 в Нагорном районе. Часто выступал как писатель перед учениками средних школ.

Смерть

Эдуард Моисеевич почти каждый день совершал спортивные утренние пробежки по центру Харькова. Во время одной из них, ранним утром 26 ноября 2009 года, он скончался на бегу в городском саду Шевченко.

Произведения

На ноябрь 2009 было издано более ста сорока наименований книг автора общим тиражом более четырёх миллионов экземпляров. На 2002 год было издано 113 наименований.

Краеведческая литература

: Про Харьков:

• Э. М. Звоницкий, А. Лейбфрейд. Госпром. — М.: Стройиздат, 1992. — 80 с. — 3 000 экз. — ISBN 5-274-0861-0.
• Э. М. Звоницкий, Д. Стрелков. Секреты зоопарка. — Харьков: Лівий берег, 1992. — 96 с. — 60 000 экз. — ISBN 5-7707-2962-7.
• Э. М. Звоницкий. Защитник Отечества. 60 лет Великой Победы. 1945—2005. — Харьков: Наш городок, 2005. — 284 с. — ISBN 5-88590-272-2.
• Э. М. Звоницкий, В. Матвиенко. Зелёный города наряд. — Харьков: Наш городок, 2004. — 152 с. — (350 лет Харькову).
• Э. М. Звоницкий. Наш Харьков. — Белгород: Везелица, 2009. — 124 с. — (355 лет Харькову). — ISBN 5-7707-6658-42.

: Про Москву:

• Э. М. Звоницкий. Ворота Москвы. — Белгород: Везелица, 1999. — 40 с. — (Столицы мира). — 100 000 экз. — ISBN 5-7707-6658-14.

Детская художественная литература

• Э. М. Звоницкий. Интеллект на орбите. — Белгород: Везелица, 2002. — 88 с. — (Приключения. Фантастика). — ISBN 5-7707-6658-43.
• Э. М. Звоницкий. Азбука цветов. — Белгород: Везелица, 1998. — ISBN 5-85949-007-89.

Отрывок, характеризующий Звоницкий, Эдуард Моисеевич

Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.