Юан (язык)
Поделись знанием:
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
| Юан | |
| Самоназвание: |
Кхам мыанг |
|---|---|
| Страны: | |
| Регионы: | |
| Общее число говорящих: |
6 млн (1983)[1] |
| Классификация | |
| Категория: | |
| |
| Письменность: | |
| Языковые коды | |
| ISO 639-1: |
— |
| ISO 639-2: |
— |
| ISO 639-3: |
nod |
| См. также: Проект:Лингвистика | |
Юанский язык (юан, севернотайский; тайск. ภาษาถิ่นพายัพ; корол. Phasa Thin Phayap, ланна (тайск. ล้านนา), кхам мыанг (юан: ᨣᩴᩤᨾᩮᩥᩬᨦ, [kam˧ mɯːəŋ˧]?, тайск.: คำเมือง [kʰam˧ mɯːəŋ˧]?) — язык народа юан, живущего на территории исчезнувшего ныне государства Ланна. Юан принадлежит к тай-кадайской семье, близок к тайскому и лаосскому языкам.
Носители обычно считают название «юан» пейоративным[2], вместо него используются слова «кхон мыанг» (ฅนเมือง, xon˧ mɯːəŋ˧) и «ланнатхай».
Тайский, юан и лаосский языки образуют диалектный континуум, из-за чего сложно определить границы их распространения. Наиболее близок (на уровне диалектов одного языка) к кхынскому языку на крайнем востоке Мьянмы.
Содержание
Грамматика
Местоимения
Местоимения могут опускаться после первого использования. При разговоре с одним собеседником может опускаться местоимение «ты». Кроме того, имена могут заменять местоимения, включая «я».
| Ланна | Тайское письмо | Транслитерация | МФА | Перевод |
|---|---|---|---|---|
| ᨢ᩶ᩣ | ข้า | kha̋a | kʰa̰ː˥˧ | я (формальное мужское) |
| ᨢ᩶ᩣᨧᩮᩢ᩶ᩣ | ข้าเจ้า | kha̋aja̋o | kʰa̰ː˥˧tɕa̰w˥˧ | я (формальное женское) |
| ᩁᩣ | ฮา | haa | haː˧ | я (неформальное) |
| ᩁᩮᩢᩣ | เฮา | hao | haw˧ | мы |
| ᨲᩫ᩠ᩅ | ตั๋ว | tǔa | tua˩˥ | ты |
| ᨤᩥ᩠ᨦ | ฅิง | khing | kʰiŋ˧ | ты (неформальное) |
| ᨧᩮᩢ᩶ᩣ | เจ้า | ja̋o | tɕa̰w˥˧ | ты (формальное) |
| ᨸᩮᩥ᩠᩶ᨶ | เปิ้น | pôen | pɤn˥˩ | я (формальное), он/она |
| ᨾᩢ᩠ᨶ | มัน | man | man˧ | оно (также грубо «ты») |
Фонология
Тоны
В чиангмайском диалекте юанского шесть фонематических тонов: низкий повышающийся, средне-низкий, высокий понижающийся, средне-высокий, падающий и высокий понижающийся-повышающийся[3].
| Тон | Пример | Фонема | Произношение | Перевод |
|---|---|---|---|---|
| низкий повышающийся | ขา | /xǎː/ | [xaː˩˦] | нога |
| средне-низкий | ข่า | /xàː/ | [xaː˨˨] | калган |
| высокий понижающийся глоттализованный |
ฃ้า | /xa̋ː/ | [xa̰ː˥˧] | убивать |
| средне-высокий | ฅา | /xaː/ | [xaː˦˦] | просо прутьевидное[en] |
| падающий | ไร่ | /hâjː/ | [hajː˦˩] | сухое поле |
| высокий понижающийся-повышающийся глоттализованный |
ฟ้า | /fáː/ | [fa̰ː˦˥˦] | небо |
Согласные
Юанская фонология ближе к лаосской, чем к тайской, из-за наличия звука ɲ.
- * Глоттальный взрывной возникает в слогах с кратким гласным и без финали.
Аллофоны
Раздел в основном описывает нанский диалект языка юан[4].
| Фонема | Аллофон | Контекст | Пример | МФА | Перевод |
|---|---|---|---|---|---|
| /b/ | [b] | инициаль | บ่า | /bàa/ | плечо |
| /d/ | [d] | инициаль | ดอย | /dɔɔj/ | гора |
| /p/ | [p] | инициаль | ป่า | /pàa/ | лес |
| [p̚] | финаль | อาบ | /ʔàap/ | купание | |
| [pm̩] | ударная финаль | บ่หลับ | /bɔ̀ lǎp/ | не спать | |
| /t/ | [t] | инициаль | ตา | /tǎa/ | глаз |
| [t̚] | финаль | เปิด | /pə̀ət/ | открытый | |
| [tn̩] | ударная финаль | บ่เผ็ด | /bɔ̀ pʰět/ | не острый (пресный)! | |
| /k/ | [k] | инициаль | กา | /kǎa/ | ворон |
| [k̚] | финаль | ปีก | /pìik/ | крыло | |
| [kŋ̩] | ударная финаль | บ่สุก | /bɔ̀ sǔk/ | неспелый! | |
| /x/ | [x] | перед средне- и заднеязычными гласными | แขก | /xɛ̀ɛk/ | гость |
| [ç] | перед переднеязычными гласными | ฅิง | /xiŋ/ | ты | |
| /s/ | [s] | инициаль | ซาว | /saaw/ | двадцать |
| [ɕ] | под ударением | สาทุ | /sǎa.túʔ/ | точно, однозначно | |
| /h/ | [h] | не между гласными | ห้า | /ha̋a/ | пять |
| [ɦ] | между гласными | ใผมาหา | /pʰǎj maa hǎa/ | кто пришёл? | |
| /nɯ̂ŋ/ | [m̩] | после губно-губных | ฅืบนึ่ง | /xɯ̂ɯp nɯ̂ŋ/ | ещё раз |
| [n̩] | после альвеолярных взрывов | แถมขวดนึ่ง | /tʰɛ̌m xùat nɯ̂ŋ/ | ещё одна бутылка | |
| [ŋ̩] | после альвеолярных взрывов | แถมดอกนึ่ง | /tʰɛ̌m dɔ̀ɔk nɯ̂ŋ/ | ещё один цветок |
Словарь
В юанском много общей лексики с тайским, особенно это касается научной терминологии, в которой много заимствованных из санскрита и пали суффиксов и приставок.
Тайские слова в таблице ниже расположены слева, а юанские — справа.
Отличия в звуках
В литературном тайском нет палатального носового согласного.
- ยาก→ ยาก(/jâːk/ → /ɲâːk/, сложный)
- ยุง→ ยุง(/juŋ/ → /ɲuŋ/, комар)
- ยาว→ ยาว(/jaːw/> /ɲaːw/, длинный)
В литературном тайском нет высокого понижающегося тона
- บ้าน→ บ้าน(/bâːn/ → /ba̋ːn/, дом)
- ห้า→ ห้า(/hâː/ → /ha̋ː/, пять)
- เจ้า→ เจ้า(/tɕâw/ → /tɕa̋w/, ты, вы, господин)
Лексические отличия
- ยี่สิบ → ซาว (/jîː sìp/ → /saːw/, двадцать)
- พูด → อู้ (/pʰûːt/ → /űː/, говорить)
- พี่ชาย → อ้าย (/pʰîː tɕʰaːj/> /ʔa̋ːj/, старший брат)
Похожие слова
Отличия в тонах
- หนึ่ง → นึ่ง (/nɯ̂ŋ/, один)
- หก → ฮก (/hók/, шесть)
- เจ็ด → เจ๋ด (/tɕět/, семь)
- สิบ → ซิบ (/síp/, десять)
- เป็น → เป๋น (/pěn/, быть)
- กิน → กิ๋น (/kǐn/, есть, питаться)
Некоторые слова отличаются одним звуком и тоном. Во многих словах начальный ร (/r/) произносится как ฮ (/h/):
- ร้อน → ฮ้อน (/rɔ́n/ → /hɔ́n/, горячий)
- รัก → ฮัก (/rák/ → /hák/, любить)
- รู้ → ฮู้ (/rúː/ → /húː/, знать)
Придыхательные согласные становятся непридыхательными:
- เชียงราย → เจียงฮาย (/tɕʰiaŋ raːj/ → /tɕiaŋ haːj/, город и провинция Чианграй)
- คิด → กึ๊ด (/kʰít/ → /kít/, думать)
- ช้อน → จ๊อน (/tɕʰɔ́n/ → /tɕɔ́n/, ложка)
- ใช้ → ใจ๊ (/tɕʰáj/ → /tɕáj/, использовать)
- พ่อ → ป้อ (/pʰɔ̂/ → /pɔ̂/, отец)
- ทาง → ตาง (/tʰaːŋ/ → /taːŋ/, путь)
Если за непридыхательным согласным следует ร (/r/), то он получает придыхание:
- โกรธ → โขด (/kròːt/ → /kʰòːt/, злой, быть злым)
- ประเทศ> ผะเตด (/praʔtʰêːt/ → /pʰaʔtêːt/, страна)
- กราบ> ขาบ (/kràːp/ → /kʰàːp/, опрокидываться)
Прочее:
- ให้ → หื้อ (/hâj/ → /hɯ̋/, давать; позволять)
Письменность
Напишите отзыв о статье "Юан (язык)"
Примечания
- ↑ Lewis, M. Paul (2009), [www.ethnologue.com/show_language.asp?code=nod Ethnologue: Languages of the World] (16 ed.), SIL International, <www.ethnologue.com/show_language.asp?code=nod>
- ↑ Shiv Shanker Tiwary & P.S. Choudhary. [books.google.ru/books?id=Y9EjAQAAIAAJ&q=yuan+pejorative&dq=Thai+yuan+pejorative&hl=en&sa=X&ei=a87MUIGpCoWE4gT33oGYDA&redir_esc=y Encyclopaedia Of Southeast Asia And Its Tribes] (англ.). Anmol Publications Pvt. Ltd (2009). Проверено 15 декабря 2012.
- ↑ Gedney, William J., and Thomas J. Hudak. William J. Gedney’s Tai Dialect Studies: Glossaries, Texts, and Translations. Ann Arbor, MI: Center for South and Southeast Asian Studies, The University of Michigan, 1997. Print.
- ↑ Hundius, Harald. Phonologie und Schrift des Nordthai. Marburg: Deutsche Morgenländische Gesellschaft ;, 1990. Print.
- Khamjan, Mala (มาลา คำจันทร์). Kham Mueang Dictionary (พจนานุกรมคำเมือง). Chiang Mai: Bookworm, 2008. ISBN 978-974-8418-55-1.
Отрывок, характеризующий Юан (язык)
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
